Инфантильное предательство, или Как столичная интеллигенция, олигархи и Запад отвернулись от Горбачева

Этот специальный выпуск журнала посвящен 40-летию перестройки. В масштабах истории сорок лет, конечно, срок небольшой. Но события современной жизни столь причудливы, акценты и оценки в мире так быстро смещаются, что поговорить об итогах и уроках перестройки, ее значении для судеб мира и России представляется крайне важным. «Мир перемен» попросил высказаться по этой теме участников и очевидцев перестройки, а также представителей последующих поколений. В свою очередь хотел бы поразмышлять о той роли, которую сыграла интеллигенция в судьбе как самого Михаила Сергеевича Горбачева,так и всей перестройки.

М. Горбачев, инициатор перестройки, рискну сказать, совершенно неожиданно предоставил советскому народу беспрецедентную свободу, дав в сущности безмолвной стране гласность и плюрализм. А это означало, что он стал символом надежды – прежде всего для интеллигенции. Его слушали, читали, обсуждали…

Но, давая людям свободу, он открыл ящик Пандоры, породив феномен «разрешенной смелости», чем сразу же воспользовались популисты различного идеологического толка: почвенники, сепаратисты, сталинисты, партийные номенклатурщики и конечно же радикал-либералы, ставку на которых сделала московская интеллигенция.

Горбачевская осторожность и стремление к компромиссам вскоре стали восприниматься как слабость. Интеллигенция, уставшая от неопределенности, начала искать более решительного лидера.

Б. Ельцин, с его харизмой, антисоветскими демаршами и безответственными обещаниями быстрых успехов после быстрых реформ, стал для интеллигенции воплощением «настоящего» действия. Столичные интеллектуалы бросились служить новой власти – в Думе, в прессе, в олигархических холдингах. Тот, кто вчера клялся в любви к М. Горбачеву, наутро писал речи для ельцинской команды: предательство перестало восприниматься как нечто аморальное, став для некоторых карьерным трамплином.

В общем, почти вся московская интеллигенция, зараженная «магическим мышлением» (наивная вера в то, что лучшая жизнь наступит немедленно), отвернулась от Горбачева, предпочтя популиста Ельцина с его шоком без терапии, беспрецедентно несправедливой приватизацией и геополитической изоляцией. Этот выбор, продиктованный эмоциями, разочарованием и расчетом, на мой взгляд, стал актом инфантильного предательства с серьезными историческими последствиями, которые ощущаются до сих пор.

Теперь о московских молодых интеллигентах, ставших настоящими олигархами. Ведь получилось, что это для них М. Горбачев разрушил систему, в которой нельзя было разбогатеть. Именно благодаря его реабилитации личного интереса и легитимации частной собственности возникла среда, из которой вылупились новые российские капиталисты. Однако Михаил Сергеевич не участвовал в приватизации, не предлагал схем, не «раздавал» предприятия... И поэтому олигархи не считали его своим.

Я уже писал, что М. Горбачев дал свободу, но не смог сохранить порядок. Именно в этом вакууме и возникла волна грабительской приватизации, в результате которой сформировался класс сверхбогатых, предпочитающих не замечать источник собственного появления. Для них М. Горбачев – не «отец», а случайность. А случайности не уважают.

Знаю, российские олигархи ощущают моральную неловкость перед фигурой М. Горбачева, потому что их процветание зиждется на наследии, которое они не готовы признать. Михаил Сергеевич – слишком открытый, слишком «нелепый» в своей вере в моральный прогресс человечества, слишком принципиальный для мира, где ценятся цинизм и беспощадность. Поэтому легче вычеркнуть его из пантеона, чем признать автором эпохи, в которой ты стал миллиардером. Он был слишком интеллигентным. Слишком живой укор их методу обогащения и философии жизни.

И наконец, о «дружеских» отношениях М. Горбачева с Западом. Мир, предложенный М. Горбачевым, был уникален: без танков, без условий, без капитуляции. Михаил Сергеевич разрушил блоковое мышление, начал процесс ядерного разоружения, снял напряжение, полностью освободил страны Центральной и Восточной Европы от сорокалетней советской опеки. И ждал, что Запад в ответ примет Россию – не как побежденную в холодной войне, а как союзника в построении новой мировой архитектуры безопасности.

Однако Запад не захотел партнерства. Он захотел победы над идеологическим противником. Воспринял окончание холодной войны как свою победу и стал выстраивать новый мировой порядок без России. Здесь, помоему, очень кстати подошла бы немецкая поговорка «неблагодарность – награда мира».

Западные элиты вместо архитектуры общего дома предложили М. Горбачеву и его преемникам роль объекта реформ – под внешним надзором, с ожиданием безусловного послушания. Так, известный политолог Л. Шевцова подчеркивала: в 1990-е годы Запад рассматривал Россию не как суверенного партнера, а как «пациента» в ожидании внешней терапии. Вместо подлинного диалога предлагались механизмы давления, наставничества и реформирования «по инструкции». Такой подход не мог привести к реальной интеграции России в западный мир – он лишь усилил недоверие и чувство исключенности.

И даже когда Россия была слабой и готовой слушать рекомендации, Запад уже начал сдерживать нашу страну – на всякий случай: «Мы не знаем, станет ли Россия нормальной демократической страной. Но на всякий случай надо не дать ей стать слишком сильной». Такой подход – не просто политическая ошибка. Это отказ от великого исторического шанса. Шанса вписать Россию в общий миропорядок – не как клиента, а как равного. М. Горбачев протянул руку. А Запад отвернулся.

Когда сегодня говорят: «Если бы Запад вел себя иначе, не случилось бы российско-украинского конфликта», – это слишком упрощает картину. Да, Запад ошибался, но Россия сама совершала выбор: силовиков вместо институтов, телевидение вместо диалога, обиду вместо развития... С 1990-х годов Россия, вместо того чтобы строить модернизационный проект, опирающийся на собственную силу, все больше конструировала свое самосознание как антизападное. И это не вина М. Горбачева, это уже политическое творчество его преемников. Так не строят демократию. Так строят рессентимент.

Можно (и нужно) критиковать Запад за недальновидность, за эксплуатацию российской слабости в 1990е годы, за двойные стандарты... Но Запад и не обязан был нас любить.

В этом-то и заключается трагедия М. Горбачева: он поверил, что мир можно построить на доверии. Однако Россия и Запад вместе доказали, что пока не умеют с этим жить.

Сегодня, когда Россия снова отрезана от Запада, не хочется впадать в иллюзии. Возможно, Запад действительно упустил шанс. Но большую ошибку сделала и Россия: она не просто отвергла М. Горбачева – она отвергла шанс стать демократической страной в новом мире.

М. Горбачев дал стране свободу, а Россия ее не поняла. Он предложил миру жизнь на основе равноправной безопасности, а Запад этого не захотел. Инфантильное предательство М. Горбачева российской интеллигенцией стало прологом к его забвению внутри страны. Предательство М. Горбачева Западом – прологом к новой холодной войне.

Его предали не враги. Его предали те, кому он верил. И именно потому он останется, на мой взгляд, самой трагической фигурой ХХ века – человеком, совершившим невозможное и оставшимся в одиночестве.

И все же, несмотря на общий мрак исторического рессентимента, вновь появляются первые ростки понимания горбачевской перестройки. Если в 2021 г. ее активно поддерживали только 37% опрошенных россиян, то сегодня перестройку поддерживает уже половина жителей страны. И это говорит о том, что растет вера россиян в свое цивилизованное будущее, в то, что мы вернемся к созданию общеевропейского дома, который начинал строить инициатор перестройки.

Молодежь – та, что выросла уже после 1990-х годов, – начинает смотреть на фигуру М. Горбачева с растущим интересом. На семинарах в университетских курсах, в публичной истории начинается переосмысление его разнообразной деятельности. Уверен, что именно эти новые поколения сумеют увидеть в Горбачеве не поражение, а шанс – шанс через свободу вернуть стране достоинство. Так что у перестройки есть не только славное начало, но и будущее.

Руслан Семенович Гринберг – член-корреспондент РАН, научный руководитель Института экономики РАН (Москва).