«Тощие годы» всегда меняют «тучные»
В мировой экономике сейчас идут непростые процессы. Общество потребления в классическом варианте себя изживает. И сейчас, по мнению многих экспертов, намечается определенная мировая экономическая революция. О том, что ждет в будущем как российскую, так и мировую экономику, рассуждает недавний руководитель Института экономики РАН, член-корреспондент Руслан Гринберг. Но разговор начался с другой наболевшей проблемы.
– Руслан Семенович, вы были директором Института экономики РАН два срока, потом ушли. В институте были выборы.
– Да, и избрали нашу замечательную коллегу доктора экономических наук Елену Ленчук, которая много лет работает в институте и заслуженно пользуется всеобщим уважением его сотрудников.
– Теперь на ближайшие пять лет у Института экономики РАН есть руководитель.
– Руководитель-то есть, но радоваться за нее не особенно хочется, жалеть надо. Начавшаяся три года назад реформа РАН, судя по всему, окончательно прикончит реформируемый объект в самое ближайшее время. Судите сами. Приступая к реформе, правительство обещало ученым «золотые горы». Во-первых, обильное финансирование академии после двадцати лет унизительного «недокорма» и, соответственно, массового ухода дееспособных исследователей из сферы науки. В «тощие» 90-е и в «тучные» нулевые годы численность сотрудников РАН уменьшилась в четыре раза. Во-вторых, было заявлено, что ученые смогут полностью посвятить себя научной работе, а административно-хозяйственной деятельностью, в том числе и управлением собственностью РАН, займется специально созданное для этой задачи Федеральное агентство научных организаций (ФАНО).
– Ну и что же, получилось опять «как всегда»?
– Именно так, а может, даже и хуже. Мы стремительно утрачиваем сам стержень РАН – принцип самоуправления. Как-то так случилось, что не только собственность институтов, но и сами институты попали в ведение ФАНО со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая управленческий хаос, который к тому же сопровождается невиданной бюрократизацией взаимодействия нового начальства и институтских коллективов. Нашу работу, ее эффективность стремятся оценивать исключительно количественными показателями (цитируемость, публицируемость и т.п.), которыми достаточно легко манипулировать. Ясно, что все это существенно вредит научному творчеству, отвлекая ученых от поисков истины и создания действительно нового знания. По общему мнению моих коллег, бумагооборот в отношениях ФАНО с институтами увеличился за три года реформ в 3–4 раза. Другая напасть – установка на коммерциализацию результатов фундаментальных исследований, что, как многократно доказано, автоматически ведет к их свертыванию. В результате – новая волна отъезда из страны молодых талантов. Я, как вы знаете, придерживаюсь гипотезы смены «тучных» и «тощих» лет. Были у нас «тучные» годы, а сейчас «тощие» начались. Плюс геополитика вернулась в самом отвратительном виде с милитаризацией сознания, с взаимными угрозами и философией «игры с нулевой суммой», суть которой сводится к тому, что любой выигрыш одного – всегда проигрыш другого, что навевает на людей тоску. Поэтому и люди покупки откладывают, и власти экономят на всем, включая науку, образование и здравоохранение. Мне вообще кажется, что всеобщее уныние сейчас распространяется по всему миру. А недавний Brexit этот процесс только ускорил.
– Вы предварили мой следующий вопрос. Еще недавно на ПМЭФ иностранные участники форума говорили, что Brexit невозможен, за него не проголосуют…
– Я тоже, например, сказал бы так примерно, потому что это дикость какая-то, что они сделали. Этот Кэмерон оказался большой авантюрист.
– Но тем не менее голосование состоялось, и Брюссель сейчас говорит, что пора начинать процедуры выхода Великобритании из ЕС. Какие экономические последствия это может нести для Европы, для всего мира и для России?
– Ясно, что последствия будут плохими. Одним станет хуже, а другим еще хуже. Я имею в виду ЕС и англичан. Сейчас вообще все непонятно. Шотландия точно хочет остаться в ЕС, а значит, она должна выйти из Великобритании. Ничего себе цена авантюры на самом деле.
– Недавно Джордж Сорос сказал, что за Великобританией последуют другие референдумы и ЕС распадется.
– Нет. Сегодня цена прогнозов любого аналитика, в том числе и Сороса, одинаковая. Будущего никто не знает, а мрачные пророчества люди любят больше, чем успокаивающие прогнозы. Тем не менее я рискну предположить, что все случится с точностью наоборот: британская выходка скорее сплотит и Европейский союз, и еврозону.
– Давайте пофантазируем о будущем, раз вы об этом сейчас упомянули. На Питерском экономическом форуме много говорилось о перспективах внедрения робототехники, биотехнологий, об искусственном интеллекте. На самом деле очень много вещей, связанных с цифровыми технологиями, о которых мы сейчас еще даже и не подозреваем, лет через пять, а уж через десять точно, войдут в нашу жизнь. Вы верите в цифровую экономику, Руслан Семенович?
– Я не специалист по футурологии, но знаю одно, что, скорее всего, уйдут многие профессии. Роботизация, конечно, будет стремительно замещать тяжелый физический труд – это очевидно. Может, потеряет смысл профессия водителя, летчика. Но все будет происходить постепенно, конечно.
– Вы считаете, что цифровая экономика и новый технологический уклад, связанный с мобильным Интернетом, работой с большими массивами данных, пока еще не дело ближайшего будущего?
– Может быть, это и будет. Когда мне говорят «постиндустриализм», я все время думаю, а о чем речь идет именно? Ведь все люди нуждаются в одежде, еде, домах. Это же ничего не исчезнет. Просто технологии будут совершенствоваться. Все это примет какие-то другие формы, но нельзя же полностью избавиться от материального производства. Конечно, будут досуг, развлечения на основе новых технологий, виртуализация.
– Давайте теперь поговорим о России. С ваших экономических позиций что нужно сделать сейчас, чтобы выйти из того тупика, в котором российская экономика оказалась?
– Сегодня ее состояние очень незавидное. И из него, похоже, нет простого выхода. А как обстоит дело с непростыми? Есть много разных рецептов, но если отбросить самые радикальные и экзотические, то рассмотрения заслуживают две школы мышления. Первая – это, как я их условно называю, «перфекционисты», улучшатели. Это люди, безоговорочно верующие в механизмы рыночного саморегулирования и личную ответственность граждан. Еще они любят говорить, что обожают частный бизнес и демонизируют государство. Правда, в риторике. На практике они реально формируют и проводят экономическую политику страны вот уже четверть века, считают ее правильной и единственно возможной. Выход из теперешней стагнации «перфекционисты» видят исключительно в реализации комплекса мер по улучшению так называемого инвестиционного климата. Первое, чего они хотят, чтобы деньги были длинные и дешевые. Для этого нужно прежде всего снизить инфляцию. Нужно обеспечить прозрачность работы судов, равенство людей перед законом, в общем, надо, чтобы все хорошо было. Да, равенство перед законом, независимое судопроизводство, охрана частной собственности – это очень важно и необходимо. Но ведь это очень долгий процесс. И «улучшатели», конечно, все это понимают. Короче, они представили Путину свой проект, где заявили, что это будет медленное дело, несколько лет мы будем медленно выздоравливать, решая выше отмеченные задачи. А потом, когда выздоровеем, тогда и начнется стабильно высокий рост всей экономики.
Вторая школа мышления может быть условно обозначена как сообщество «интервенционистов». И я к ней, безусловно, принадлежу. Здесь есть разные течения по вопросу «что делать?». Но всех объединяет идея, что запуск стагнирующей экономики России и тем более перевод ее на траекторию устойчивого роста невозможен без мощных государственных инвестиций. Время не ждет. Основные наши соперники на Западе и Востоке экономически развиваются заметно быстрее, чем мы, и это внушает тревогу. Мы не можем столько прозябать. У нас в этом году минус один, на будущий год, говорят, плюс один. Но это все – в рамках статистической погрешности. Все равно, что плюс, что минус, если речь идет о единице. В нашей специфической ситуации государство должно инициировать проекты, например, развития транспортной инфраструктуры, а уже частный бизнес будет подтягиваться. Это то, что мы должны делать.
У нас в России есть три потенциала. Два из которых используются, а третий нет. Первый – это природный. Его плоды делятся неравномерно, и это нехорошо. Но все-таки он используется. Второй – интеллектуальный. Инерция еще советской науки и образования, несмотря на то что то и другое заметно потрепано, тоже позволяет нам его использовать. Рождаются любознательные молодые девушки и юноши, которые могли бы много чего сделать хорошего, и они это делают, но зачастую не в России. А третий потенциал – пространственный. Вот он у нас почти не используется. А это очень важно для здоровой экономики вообще и для рынка труда в частности. Поэтому считаю целесообразным начать реализовывать идею транспортного коридора между Европой и Азией через Россию со строительством высокоскоростной железной дороги. Тем более что в такие депрессивные времена, как сейчас, государственные инвестиции в мегапроекты в принципе безальтернативны. А для нас инфраструктурные проекты – это еще и единственный рычаг «стягивания» огромной территории. Государство должно инициировать проекты, финансировать их и делать вкусными для потенциальных частных инвесторов.
– То есть ваш рецепт выхода из нынешнего экономического кризиса – это государственные инвестиции и мегапроекты?
– Государственные инвестиции, мегапроекты и транспортная инфраструктура. Мосты, порты, туннели, дороги. Я не вижу другого варианта. Мы можем, конечно же, структурные реформы какие-то пытаться проводить и как-то находить ниши для производства каких-то готовых изделий, но, скорее всего, мы не слишком здесь преуспеем. Вряд ли нам удастся выдержать конкуренцию с Китаем и остальной Азией в производстве потребительских изделий, как, впрочем, и с ЕС по инвестиционным. Поэтому нам нужно сосредоточить инвестиции, прежде всего государственные, в тех сферах экономики, где нет конкурентного риска. А это как раз транспортные мегапроекты. Но у меня такое ощущение, что власть не хочет рисковать. Стоит задача – ночь продержаться и день простоять, поэтому все эти программы государственные – маломерные. Всем сестрам по серьгам, чтобы выжили. На самом деле нужно мощное финансирование, но по определенным приоритетам, конечно.
– Ну и последний вопрос, который волнует, безусловно, каждого нашего читателя. Каким будет курс рубля?
– Думаю, в ближайшей перспективе за один доллар будут давать 65–80 рублей. А в среднесрочной – не могу сказать. Может быть, тогда мы уже значительно приблизимся к отказу мировой экономики от использования традиционных углеводородов, и это уже совсем опасно для рубля, если, конечно, нам не удастся диверсифицировать наш товарный экспорт. В общем, мне кажется, что ничего не кажется. Но если бы меня спросили, в чем держать сбережения сегодня, то я бы сказал – поделить их на три равные части: евро, доллар и рубль...
Аргументы недели. 25.08.2016
