Бессмертный дух советского экстрима

Александр Ципко

Доктор философских наук, главный научный сотрудник Института экономики РАН

Передо мной два сборника статей, посвященных осмыслению исторической сущности большевистского Октября, созданных представителями российской интеллигенции с интервалом почти что в 100 лет. Сборник «Из глубины» был составлен из статей, написанных в первой половине 1918 года, и появился на свет в Берлине в 1922-м, когда многие его авторы на «Философском пароходе» уже приехали из СССР в Германию. Сборник «Страсти вокруг Октября» появился на свет по инициативе главного редактора журнала «Мир перемен» Руслана Гринберга в конце 2017 года. Он создан в основном представителями бывшей советской интеллигенции, продолжающей играть активную роль в духовной и политической жизни современной России. Любой образованный российский гуманитарий прекрасно понимает, что сборник        «Из глубины», написанный в основном веховцами, является документом огромной исторической важности. Я рискую утверждать, что сборник «Страсти вокруг Октября» тоже является важным документом, но уже в истории постсоветской общественной мысли. Нет в современной посткоммунистической России такого издания, которое претендовало бы на роль коллективного портрета постсоветской интеллигенции. И еще общим для авторов          «Из глубины» и «Страстей вокруг Октября» является западническое убеждение: Россия – неотъемлемая часть европейской цивилизации.

В создании сборника «Страсти вокруг Октября» участвовали и авторы, привлекшие к себе внимание еще во время перестройки, и ученые, общественные деятели, активно защищающие демократические ценности в современной посткрымской России. Поэтому, на мой взгляд, сборник «Страсти вокруг Октября» – важный документ, позволяющий вычленить характерные черты постсоветских западников, определить сходства и различия между российскими западниками начала XX и начала XXI века.

Принуждение к идеологии

На первый взгляд найти общее в мироощущении, в восприятии России у авторов «Из глубины» и «Страстей вокруг Октября» не так-то просто. Оправдался прогноз философа Федора Степуна середины 1920-х. Он говорил о негативных последствиях «государственного принуждения» к марксисткой идеологии: принуждения воспринимать мир в свете марксистского учения о революции, принуждения считать, что революция является величайшим праздником истории. Характерная для марксизма дедукция, движение от непререкаемой догмы к жизни, считал Федор Степун, «подрывает способность к критическому ощущению вещей».

По текстам «Страстей вокруг Октября» видно, что свободнее мыслят те авторы, которые в университете были меньше принуждены читать тексты Маркса и Ленина, – филологи, технари, журналисты. Верность некоторых авторов сборника марксизму достойна похвалы. Речь об Анатолии Адамишине, Александре Аузане, Александре Бузгалине, Юрии Голанде и др. По их текстам видно, как непреодоленное наследство курса «Политэкономия социализма» сковывает мозги, мешает видеть, чем был Октябрь и кто его сотворил. К примеру, Александр Аузан, чтобы не тревожить свою марксистскую душу, придумывает миф о вождях Октября как о «разносторонне образованных людях», которые якобы могли бы, «если бы нашли время», вступить в дискуссии с теми, кто был с ними не согласен.

Но Аузан как образованный человек не может не знать, что среди вождей Октября только Владимир Ленин имел законченное университетское образование. Но, по свидетельствам современников, даже Ленин при всей своей образованности обладал уникальной «прямолинейностью мышления», отличался почти религиозным догматизмом. Георгий Плеханов в начале XX века говорил, что трагедия Ленина состоит в том, что Бог не дал ему чувства сомнения. Кстати, особенность большевизма состояла как раз в том, что он отрицал саму возможность полемики с теми, кого Ленин называл реакционерами и оппортунистами.

Лишь один из более чем 50 авторов сборника 2017 года поднимает вопрос о необходимости покаяния за преступления большевиков, Сталина и советской власти. Не случайно эта идея принадлежит кандидату технических наук из Белоруссии Мечиславу Бураку, текст которого написан с последовательных антимарксистских позиций. Бурак без всяких оговорок утверждает, что Октябрь породил «беззаконную деспотическую власть, свирепый государственный террор, радикальное искоренение частной собственности, пресечение самодостаточной личности и циничную демагогию». В результате, пишет Бурак, были «преступно загублены десятки миллионов человеческих жизней», наделенных Творцом неотъемлемыми правами на жизнь, свободу и стремление к счастью. «И самое главное – память о них требует нашего публичного общественного покаяния».

Очищение русского воздуха

Если в сборнике «Из глубины» проблема покаяния русского народа, который, по словам Иосифа Покровского, в начавшейся революции «яростно рвет себя на клочки», является центральной, то текст технаря Мечислава Бурака в сборнике «Страсти вокруг Октября» является исключением. Это напоминание о том, что в последние десятилетия в сознании российской интеллигенции произошло что-то серьезное. Не забывайте, что спустя 60 лет после Октября в самиздатовском сборнике «Из-под глыб» проблема покаяния русского народа за его большевистские грехи все еще была актуальна. Александр Солженицын в середине 1970-х в своей статье «Раскаяние и самоограничение» практически слово в слово повторяет то, что говорил по этому поводу в 1918-м Николай Бердяев. Бердяев: «Русский народ низко пал, но путь к возрождению лежит через покаяние, через сознание грехов, через очищение духа народного от духов бесовских». Солженицын: «Если не вернуть себе духа раскаяния, то погибнет и наша страна, и увлечет за собою весь мир. Только через раскаяния множества лиц могут быть очищены русский воздух, русская почва, и тогда сумеет вырасти новая здоровая национальная жизнь».

Встает вопрос: почему проблема покаяния как самоочищения русского народа «от духов бесовских» в России XXI века умерла окончательно? На мой взгляд, Яков Миркин в своем очерке «В России тренд к упрощению и архаике сильнее тренда к развитию» дает ответ на поставленный вопрос. Все дело в том, что нынешняя посткрымская Россия не оставляет никаких иллюзий о духовном развитии русского человека, не дает никаких оснований верить, что русский коллективный человек способен к духовному прозрению, к осознанию бесчеловечности советской власти. Тем более он не способен к покаянию за грехи своих давно умерших предков, убивших своими руками старую православную Россию вместе с ее святынями. Трагедия в том, пишет Яков Миркин, что самые худшие черты русского тяжелого характера остались без изменений. «Он привык быть субординированным, привык прислоняться к вертикалям, к государству... он привык служить, привык растворяться, не подчиняя жизнь дому и своей семье на несколько поколений вперед. Этот коллективный человек знает низкую цену себе. Вместе с тем в собственной жизни, прислонившись к вертикали, он не верит, что его в конце концов государство защитит, и ведет себя как волк в лесу. Отсюда «взять и убежать», короткие временные горизонты, резкость и экстрим в решениях». Образ современного коллективного человека, обрисованный Яковом Миркиным, ничем существенным не отличается от образа русского человека, созданного авторами сборника                  «Из глубины». Все особенности русского национального характера, которые позволили большевикам легко обмануть «крестьянина в солдатской шинели», действительно сохранились по сей день. Прямолинейность мышления, максимализм, скачки из одной крайности в другую, принцип «все или ничего», отсутствие личности, сознание временщика, не задумывающегося о последствиях русского «что хочу, то ворочу», страх перед собственным мышлением, распределительный подход в экономике, настроение жертвенности, русское долготерпение, вечный поиск врагов вместо признания собственных ошибок и просчетов. Русская архаика действительно жива, именно она является тормозом для современной России.

Дефицит правового сознания и экономического мышления как характерная русская черта сохраняется до сих пор. С точки зрения Семена Франка, автора сборника «Из глубины», народ к большевизму привлекла страсть к «прямолинейности и чутье к сильной волевой власти». То же самое сегодня является предпосылкой всенародной популярности Путина. Самое поразительное, с моей точки зрения, что преодоление безграмотности населения, массовое высшее образование ничего не изменили в русском национальном характере. Сравните то, что пишет о дефектах русского национального сознания процитированный выше Николай Бердяев, с тем, что говорит о «русском архетипе» Яков Миркин, – существенных различий вы не увидите.

Разница между авторами сборников «Из глубины» и «Страсти вокруг Октября» состоит в том, что первые при всем критическом отношении к русскому народу верили в чудо воскрешения его духа, а вторые в это чудо уже не верят. Как точно подметила Мария Михайлова, именно характерное для интеллигенции начала XX века «народопоклонство», вера в то, что революция – искупительная очистительная сила, мешали Николаю Бердяеву увидеть необратимые последствия массового участия русских людей в преступлениях большевистских властей. Отсюда и трудно совместимое с логикой бердяевское: «Негатив есть карикатура на позитив, русский народ низко пал, но в нем скрыты великие возможности и ему могут раскрыться великие дали».

Лично для меня ценность сборника «Страсти вокруг Октября» определяется тем, что его авторы, многие из которых прошли долгую школу советской жизни, не только освободились от старой апокалиптики, побуждающей во всех русских муках видеть судьбу и промысел Божий, но и увидели механику разрушения духовного здоровья русского человека большевистской идеологией.

Цинизм бесстыдства

Здесь я вижу прямую преемственность между исследованием природы лжи большевизма в статье Сергея Аскольдова в сборнике «Из глубины» и логикой развития этой лжи уже в советской истории, выявленной авторами сборника «Страсти вокруг Октября». «Ложь, – пишет Аскольдов, – была заложена в самом исходном утопизме марксизма и в том, какими методами большевики завоевывали власть… Поистине ужасен тот цинизм бесстыдства, с которым демагоги революции сегодня обвиняли своих врагов в оттягивании Учредительного Собрания, а завтра, получив власть, уже готовили ему разгон при посредстве военной силы. Вообще все, что до революции ставилось в вину старому режиму в области всякого рода правонарушений, – обыски, аресты, казни, убийства, – все это в кошмарной пропорции начало практиковаться при самодержавии демагогов пролетариата под аккомпанемент самовольного «так и надо».

О развитии и разнообразии большевистской лжи много говорят авторы сборника «Страсти вокруг Октября». Вместо обещанной свободы ввели крепостное право колхозов и ГУЛАГ. «В рамках первого периода советское общество, – пишет Владислав Иноземцев, – представляло собой бесчеловечную диктатуру, действия его руководства достойны (и, надеюсь, подвергнутся) осуждения, сравнимого с Нюрнбергским трибуналом».

Мария Михайлова указывает на фон советской жизни: с утра до вечера ложь, прикрытая пролетарской идеологией. Фальшь и лицемерие составили основу государственной политики. Дутые стахановцы, выдуманные враги народа, вымышленные «вредители... и как итог – «гениальное решение» сделать из них лагерных врагов, созидающих великую индустриальную державу, и это принесло, может быть, большие бедствия для народа, чем откровенный террор».

Причина беспрецедентных насилия и лжи, по мнению многих авторов сборника «Страсти вокруг Октября», в изначальном утопизме марксизма, который силой пытались воплотить в жизнь отцы Октября. «Вина большевиков перед Россией, – пишет Борис Шмелев, – заключается не в том, что они захватили власть и сбросили Временное правительство, а в том, что они навязали стране абсолютно утопическую модель развития, которая могла существовать только в режиме насилия и принуждения».

Философскую суть проблемы соотношения между жизнью дела и жизнью слова, которое за ним стоит, 100 лет назад выявил тот же Сергей Аскольдов. С его точки зрения, при анализе этой проблемы надо учитывать, что «слова в конце концов больше связывают и закрепляют, чем дела». Советская система окончательно умерла еще при Михаиле Горбачеве – 30 лет назад. А слова, идеология, ценности марксизма-ленинизма, его ложь и иллюзии, как показывает жизнь, еще разделяются значительной частью интеллигенции. При этом, как писал Аскольдов, надо учитывать, что «ложь и обман, сознательно проводимые и сознательно приемлемые, уродуют и искажают душу, дают роковой уклон самым корням душевной жизни и, являясь более глубоким слоем зла, делаются уже долговечными факторами будущих беззаконий».

На мой взгляд, достоинство и научная ценность некоторых очерков, представленных в сборнике «Страсти вокруг Октября», состоят в том, что в них как раз раскрыт механизм тесной связи между исходной утопичностью проекта большевиков и неизбежным углублением лжи на государственном уровне после их победы. И самое главное: раскрыта неразрывная связь исходного экстремизма системы, выросшего из насильственного внедрения в жизнь утопии, с необходимостью жить во лжи. Экстремизм действительно был непреодолимой травмой созданной большевиками советской системы. Лично я это осознал только в ходе работы над данным текстом.

«Трагедия начинается с самого начала, – пишет Александр Аузан, – когда большевики начали внедрять в жизнь поведенческие установки, институты, находящиеся в противоречии с привычными, складывающимися веками формами, укладами жизни людей».

Кстати, Семен Франк еще в 1918 году предупреждал: «Неприкрытое голое зло грубых вожделений никогда не может стать могущественной исторической силой; такой силой оно становится, лишь когда начинает соблазнять людей лживым обличием добра». В итоге возник уникальный человеческий советский опыт жизни и выживания в непрекращающемся экстриме. Осмыслить этот опыт могло, конечно, только наше поколение 1940-х – 1950-х годов, основная часть жизни которого была прожита как раз в условиях советского экстрима. И лично мне в данном случае близка логика анализа советского экстрима у Якова Миркина. По его мнению, все дело заключается не только в том, что утопия воплощается в жизнь благодаря экстремальным методам насилия, но и в том, что экстремальность, чрезвычайщина как нечто неестественное входит в сердцевину советского проекта. Это как раз ведет к необходимости постоянной лжи, с помощью которой государство пытается убедить людей, что противоестественное лучше естественного, что вечный дефицит лучше изобилия, что нигде в мире никто не дышит так свободно, как дышит советский человек.

Логика и механизмы наследования большевистской лжи, откровенного циничного обмана как неизбежного следствия утопичности марксистского проекта ставит уже перед нами крайне актуальный вопрос: умерла ли привычка жить во лжи, приспосабливаться ко лжи вместе с гибелью советской системы?

Жизнь во лжи

Авторы сборника, исследующие генезис экстремальной советской лжи, дают негативный ответ на этот важнейший для современной России вопрос. Мария Михайлова считает, что жизнь во лжи продолжается по сей день. По ее мнению, схватка с фашизмом вернула черное и белое на свои места, а дальше все пошло своим чередом. Советское самоуспокоение, самоуверенность, неимоверное бахвальство достигли сегодня невероятных размеров. «Правда исчезла, растворилась окончательно. Способ обработки людей стал изощренным и целенаправленным: отсюда такое быстрое, удивляющее нас перерождение окружающих, разъяренность, оголтелость. Человеку толпы доставляет удовольствие почувствовать силу, вседозволенность. Вот почему невероятно быстро мы скатились к какому-то пещерному уровню восприятия цивилизации, чужих мнений, иных ментальностей».

При оценке будущего, поиске выхода из исходной всеразрушающей лжи Октября становятся очевидными существенные различия между авторами сборника «Из глубины» и нынешней интеллигенцией, представленной в сборнике «Страсти вокруг Октября». Первые делали ставку на духовное прозрение русского народа. У некоторых представителей постсоветской интеллигенции тоже сохраняется оптимизм. К примеру, политик Владимир Рыжков в своей статье этот оптимизм всецело связывает с просветительской деятельностью интеллигенции. Радует, что революция как негодное средство решения сегодняшних российских проблем отметается всеми авторами сборника «Страсти вокруг Октября». Ставка делается на постепенные, эволюционные реформы, осуществляемые интеллигенцией.

Но необходимо признать, что нынешняя русская интеллигенция относится к своему народу чрезвычайно критично, все меньше надежд она связывает с ним. Поэтому совсем не случайно проблемы будущего России в сборнике «Страсти вокруг Октября» смазаны, отодвинуты на второй план страшной правдой об огромной человеческой цене революционных завоеваний. Единственное, что лично у меня сохраняет оптимизм, – современный реализм во взгляде на будущее России основан на глубинном осознании самоценности человеческой жизни, ценностей европейского гуманизма. Интеллигенция, создавшая сборник «Страсти вокруг Октября», вопреки доминирующим сегодня квазипатриотическим настроениям не приемлет достижений советской власти, оплаченных такой страшной человеческой ценой. Меня радует, что авторы сборника «Страсти вокруг Октября» настаивают на том, что «человек должен быть выше общества и государства», что главная задача любой русской власти – «сбережение народа». Как в прошлом веке сказал Семен Франк, «может быть, наша вера в чудо воскресения России как восстание из мертвых не оправдается, но все же наш долг заставить себя понять, где, как и почему мы попали в эту бездну».

Независимая газета. 05.02.1018