Ново-Огарево, 1991: Битва за Союз

На начальной стадии перестройки ни проекты назревших и необходимых реформ, ни связанные с их реализацией неизбежные социально-экономические проблемы не предвещали возможного ослабления советского государства, тем более его возможного разрушения. И для М. Горбачева, как и его единомышленников, и для большинства жителей огромной страны, несколько поколений которой прожили при советской власти, Советский Союз выглядел незыблемым символом, воплощающим закономерный итог российской истории и представлявшим собой важнейший фактор мировой политики.

У истоков перестройки

Вдохновителям перестройки было трудно представить, что вторая мировая сверхдержава, надежно защищенная от любых внешних угроз ядерным щитом, может взорваться изнутри. Тем более что проект перестройки, выдвинутый новым руководством партии и страны, был направлен именно на то, чтобы найти решение накопившихся в обществе проблем и предотвратить их перерастание в системный кризис.

Парадокс тем не менее заключался в том, что именно реализация этого проекта и углубление процесса реформ, направленных на демократизацию существующей политической системы и нормализацию отношений Советского Союза с внешним миром, закономерно привели сначала к обострению внутриполитических противоречий в обществе и стране, а потом и кризису 1991 г., жертвой которого стал СССР, не доживший одного года до своего семидесятилетия.

Между тем именно расширявшийся масштаб преобразований, тот факт, что из сферы политических заявлений и лозунгов они начали распространяться на материальную сферу, провоцируя перераспределение власти и собственности, в решающей мере активизировал, с одной стороны, сопротивление противников реформ. С другой – оживил активность сил, которые готовы были бросить вызов союзному центру и непосредственно инициатору реформистского проекта М. Горбачеву.

Среди новых фронтов, которые один за другим открывала перестройка, с начала 1991 г. на первый план вышли национальные проблемы и взаимоотношения центра с союзными республиками (разумеется, национальные проблемы проявлялась по-разному и до этого времени – Казахстан (1986), Грузия/Карабах (1989) и т. д., но не выходили на первый план в форме открытого конфликта центра с республиками, как это происходило с начала 1991 г. – Вильнюс/Рига).

Несмотря на то что советская власть, начертавшая на своем знамени интернационализм и право наций на самоопределение, отмежевалась от имперского наследия российской «тюрьмы народов», было очевидно, что провозглашенная при создании СССР и закрепленная в сталинской Конституции формула союзного государства, как добровольного объединения республик с правом их отделения, являлась фикцией и служила формальным прикрытием жестко централизованного государства, управляемого из единого центра.

Как показывал советский опыт, сохранять в форме единого государства необъятное пространство, включавшее помимо России не только такие разнородные территории, как Прибалтика, Кавказ и Средняя Азия, но и разные по существу цивилизации, можно было, либо продолжая сталинскую политику репрессивного режима, поддерживая в стране атмосферу военного лагеря, либо по-брежневски отдавая на откуп местным «князькам» целые республики и области и закрывая глаза на установленные в них феодальные порядки и коррупционные режимы. М. Горбачева не устраивало ни то ни другое. Оставался курс на политическую реформу.

После того как с началом перестройки политические структуры и властные механизмы единого государства вступили в период «турбулентности», вся конструкция Союза стала терять устойчивость. Общий процесс демократизации общественной жизни рано или поздно должен был затронуть основы, на которых было построено федеративное государство. На каком-то этапе декларативная модель советского федерализма должна была столкнуться с заложенным в ней изначально коренным противоречием – между формально декларируемыми принципами и реальной практикой – и сказаться на практике взаимоотношений союзного центра с республиками. Здание Советского Союза, покоившееся на двух опорах – утопии большевистского проекта и принуждении, как основного способа его реализации, оказалось обреченным после того, как перестройка лишила его и того, и другого.

В разных регионах страны активизировались разнородные оппозиционные силы, намеренные воспользоваться ослаблением диктата центральной власти и обещаниями «радикальных перемен», доносившимися из Москвы и транслируемыми на всю страну по телевидению. Дополнительным стимулом для них неожиданно стали и «прорывы» в советской внешней политике, провозгласившей, в соответствии с принципами нового политического мышления, «право на выбор» народами своих социальных систем и политических моделей. Это привело в 1989 г., к лавине «бархатных революций» в странах Восточной Европы. Именно в то время, стараясь не отстать от соседей, политические лидеры и парламенты прибалтийских республик, воодушевленные принятым Верховным Советом СССР решением об аннулировании пакта Молотова – Риббентропа, официально провозгласили своей целью полную независимость и выход из СССР (эстонская декларация о суверенитете и верховенстве республиканских законов над союзными, которая была принята годом ранее, в 1988 г., не объявляла целью выход из Союза).

Принципиальный отказ М. Горбачева использовать силу для вмешательства в процессы смены власти в странах Восточной Европы не мог не поощрить радикалов среди республиканских националистов к тому, чтобы постараться использовать «окно возможностей», неожиданно открывшееся в Кремле.

Тем не менее до тех пор, пока очаги сепаратистских настроений или обострившихся межнациональных конфликтов были рассеяны по периферии союзного государства, даже «фронда» прибалтов не могла поставить под угрозу устойчивость Союза в целом. Учитывая колоссальную историческую инерцию российского имперского государства и привитые советской властью рефлексы послушания, до тех пор, пока центральное «светило» союзной «галактики» – Россия – продолжала играть роль исторического ядра и политического центра Союза, его стабильность в целом не подвергалась опасности. Однако, после того как руководство России, возглавив «парад суверенитетов», призвало остальные республики последовать за ней, угроза распада СССР, еще недавно выглядевшая немыслимой, превратилась в актуальную проблему.

После избрания в мае 1990 г. на пост председателя российского парламента Б. Ельцин добился принятия парламентом Декларации о суверенитете Российской Федерации в рамках Советского Союза. За этим последовала принятая в нарушение Конституции СССР резолюция, провозглашавшая верховенство республиканских законов над федеральными. Пример Российской Федерации вдохновил на принятие деклараций о суверенитете и некоторые республики.

Обнаружив в Москве влиятельного союзника, разнообразные республиканские национальные фронты, до этого, как правило, выступавшие с демократическими лозунгами и поддерживавшие перестройку и ее инициатора, с готовностью двинулись в сторону радикальных сепаратистских позиций, все активнее бросая вызов союзному центру.

В результате судьба Союза немедленно стала важным политическим козырем в руках противников М. Горбачева самых разных направлений, тем самым усугубив нараставшую внутреннюю напряженность в стране, проявлявшуюся одновременно на нескольких направлениях.

К началу 1991 г. эти противоречия приняли открытую форму, когда сторонники «жесткого курса» в окружении М. Горбачева предприняли силовые акции против сепаратистов в целях наведения «конституционного порядка» в Прибалтике – Вильнюсе и Риге. 13 января 1991 г. в столице Литвы спецотряд советских войск «Альфа» при поддержке танков штурмовал и оккупировал здание национального телецентра, находившегося под контролем оппозиции. Погибло 14 человек. Несколько дней спустя сходные события произошли в Риге.

Вызвав возмущение общественного мнения не только в прибалтийских республиках, но и в Москве и не принеся желаемого результата, эти акции закончились политическим фиаско и резко ослабили позиции М. Горбачева, подарив козыри радикальной оппозиции, возглавляемой Б. Ельциным, который не преминул воспользоваться шансом и совершил демонстративный «вояж солидарности» в Прибалтику.

Вместо того чтобы обеспечить желаемую стабилизацию, попытка консервативных сил запугать общество угрозой «сильного режима» привела к обратному результату – перспективе ускоренного выхода прибалтийских республик из СССР. М. Горбачеву пришлось отмежевываться от действий собственных спецслужб и их руководителей и оправдываться перед западными партнерами, в частности перед Дж. Бушем, заявляя, что подобные акции больше не повторятся.

Тем не менее два месяца спустя вильнюсский сценарий мог повториться в Москве. Когда 300-тысячная демонстрация сторонников Б. Ельцина вышла на улицы столицы в знак протеста против требования депутатов-коммунистов отправить председателя российского парламента в отставку, глава МВД Б. Пуго и министр обороны Д. Язов направили в город войска. Кровопролития чудом удалось избежать.

От референдума до Ново-Огарево

События в Прибалтике и Москве, показавшие реальную угрозу столкновения между радикалами с противоположных полюсов политического спектра, чреватую перерастанием конфликта между ними в гражданскую войну, заставили М. Горбачева сделать бескомпромиссный выбор в пользу поиска политического варианта вывода страны из опасного тупика.

Выработанная им стратегия, направленная на спасение единого государства, предполагала два этапа. Первым стала организация 17 марта 1991 г. Всесоюзного референдума по вопросу о сохранении СССР как «обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности».

Такая объединяющая всех формулировка позволила получить одобрение более чем 70% участников голосования в девяти республиках, согласившихся принять участие в референдуме, включая Россию и Украину. Однако эйфория, присутствовавшая в зале Верховного Совета при объявлении результатов голосования «всего советского народа», не должна была затушевать того факта, что из-за отказа участия в нем шести республик из пятнадцати (Литвы, Латвии, Эстонии, Армении, Грузии и Молдавии), впервые со времени создания, Советский Союз, не испытав ни военного поражения, ни внешнего вторжения, оказался лишенным значительной части территории.

На втором этапе М. Горбачеву предстояло добиться «ратификации» концепции нового союзного государства республиканскими руководителями. Избранная формула «1+9» соответствовала числу лидеров, согласившихся собраться 23 апреля 1991 г. в Ново-Огарево. Подписание нового союзного договора давало реальный шанс на сохранение единого государства, в названии которого слово «социалистических» было заменено на «суверенных».

В переговорах приняла участие и Украина, лидер которой, Л. Кравчук, так пояснил в воспоминаниях свою позицию: «Несмотря на то что М. Горбачеву, безусловно, были присущи противоречивость и непоследовательность, он представлял собой залог относительной демократии на советской территории. Реакционные силы, которые рвались к власти, были намного опаснее. Поэтому в интересах участников новоогаревских переговоров (подавляющее большинство из нас небезосновательно надеялось на быстрое и бескровное обретение нашими республиками независимости) было поддержать М. Горбачева».

В результате было подписано общее заявление «9+1» (лидеры девяти республик, желая подчеркнуть свою новую роль, настояли на изменении порядка цифр), которое вселяло надежды на скорую стабилизацию обстановки. По словам тогдашнего президента Казахской ССР Н. Назарбаева, заявление стало «мощной базой для сохранения государства, поскольку в этих республиках сосредоточено 90% экономического потенциала страны».

Тожественное подписание текста нового Союзного договора было назначено на 20 августа 1991 г.

На платформе Ново-Огаревского процесса М. Горбачеву удалось, можно сказать, «у последней черты» собрать вместе не только руководителей большинства союзных республик, но и представителей различных политических лагерей, выступавших как в роли сторонников союзного центра, так и находившихся в оппозиции к нему. Главный довод, который он приводил и который на том этапе еще действовал на самых несговорчивых партнеров, был таким: «Не сохраним единого государства, получим новую Югославию».

При этом чрезвычайная схема спасения Союза, на которую под давлением М. Горбачева согласились участники этого процесса, не снимала принципиальный антагонизм между подходами представителей разных политических сил к способу осуществления российских реформ, не отменяла логику политического и личного противостояния между М. Горбачевым и Б. Ельциным, которое раскололо процесс реформирования страны на два лагеря, воплотившегося в альтернативных (и даже взаимоисключающих) сценариях. Эволюционным, или центристским, отстаивавшимся М. Горбачевым, и радикальным, представленным Б. Ельциным и его окружением.

Роковой август

Успех, достигнутый в Ново-Огарево, видимо, притупил бдительность М. Горбачева, и он проигнорировал тревожные сигналы, отовсюду начавшие поступать относительно опасности попытки реванша со стороны консервативных сил, оказавшихся «за забором» Ново-Огаревского процесса. В результате в спор между двумя вариантами вывода страны из системного кризиса вмешались сторонники третьего, «китайского» пути, заимствованного у организаторов силового подавления оппозиционеров в июне 1989 г. в Пекине, на площади Тяньаньмэнь. Среди них закономерно оказались и те, кто, поняв после кризисов в Прибалтике и Москве, что больше не могут рассчитывать на М. Горбачева как на лидера, способного воплотить в жизнь курс «сильной руки», приняли решение действовать самостоятельно, в обход президента или даже сместив его с должности.

План путчистов начал рассыпаться с первых попыток его реализации, когда 18 августа 1991 г. около пяти часов пополудни в Форос к М. Горбачеву прибыла депутация ГКЧП в составе О. Шенина, О. Бакланова, В. Варенникова, В. Болдина и Ю. Плеханова. Президент назвал членов самозванного ГКЧП авантюристами и потребовал немедленного роспуска комитета. После этого путчисты решили «интернировать» М. Горбачева, изолировав от внешнего мира тройным кольцом оцепления с суши, военными кораблями в море и лишив средств связи и «ядерной кнопки». Советский Союз на время перестал быть второй мировой ядерной державой.

Однако скоро выяснилось, что шесть лет перестройки не прошли даром. Путчистам удалось напугать только нескольких республиканских вождей, которые, ожидая дальнейших новостей из Москвы, заявили о готовности так же ревностно служить ГКЧП, как до этого – перестройке.

Судьба путча решилась в ночь с 20 на 21 августа 1991 г., когда группа «Альфа» готовилась штурмовать Белый дом, окруженный символическим кольцом безоружных москвичей. Случайная гибель под гусеницами танка на Садовом кольце троих молодых ребят, пытавшихся его остановить, превратила их в первые символические жертвы путча, не только вызвала взрыв возмущения среди защитников Белого дома, но и внесла разброд в ряды путчистов. Получив сообщение об этом происшествии, министр обороны Д. Язов, не советуясь ни с кем из своих коллег по ГКЧП, приказал начать вывод войск из Москвы. После этого подлинные авторы путча – В. Крючков, Д. Язови А. Лукьянов – отправились (В. Крючков, Д. Язов и О. Бакланов летели отдельно от А. Лукьянова) в Форос каяться, чтобы отдать себя в руки (и под защиту) интернированного ими президента. В Москву они вернулись в качестве арестованных.

Путч провалился, однако и судьбе еще не реформированного Союза, и политической репутации его президента он нанес непоправимый ущерб.

Парадоксально, что именно объявленные путчистами намерения восстановить единое государство путем введения чрезвычайного положения спровоцировали в первые же дни после его провала тот самый «парад суверенитетов», который до этого пытался организовать Б. Ельцин. С официальными декларациями об этом вдогонку за прибалтийскими республиками поспешили выступить Белоруссия (25 августа 1991 г.), Молдова (27-го) и Украина (28-го). За ними последовали среднеазиатские республики и даже Нагорный Карабах и Крым.

Поводом для этого стали разные и даже противоположные причины. Для одних путч стал символом возможного возвращения в прошлое, к уже изжитой модели жестко централизованного государства. Для других – уже после краха ГКЧП – обозначил перспективу того, что место «мягкого» обновленного центра, возглавляемого М. Горбачевым, в реформированном Союзе будет занято непредсказуемым российским президентом.

Перечеркнув результаты мартовского референдума – и в том, что касалось количества участвовавших в нем республик, и концепции государства, за которое проголосовали его участники, – августовский путч лишил еще не состоявшееся союзное государство легитимной основы.

Не меньший, если не больший, удар путч нанес по статусу и возможностям М. Горбачева продолжить деятельность в качестве инициатора и руководителя процесса демократического преобразования страны. Проблема состояла не только в том, что, освободившись от статуса заложника путчистов, М. Горбачев, поменявшись ролями с Б. Ельциным, оказался де-факто политическим должником российского президента, возглавившего сопротивление путчу и обеспечившего возвращение М. Горбачева в Москву. Однако не надо забывать, что именно категорический отказ президента СССР уступить шантажу путчистов расстроил их планы и, по сути, спас Б. Ельцина от вероятного ареста, который был ими запланирован. В этом смысле, можно сказать, они были квиты.

Более драматичным последствием было другое. Сохранив после путча формально свою должность, М. Горбачев, по сути, проиграл: умерла надежда, что принципиальные перемены в России станут результатом реформы, а не революции. Смена власти, спровоцированная путчем, оборвала его проект эволюционной «реформы сверху» и вместе с этим подорвала возможность и дальше выступать в роли главного реформатора. Путч, таким образом, отдал судьбу союзного государства в руки сторонников его скорейшего демонтажа и радикальных реформаторов, торопившихся поскорее перевернуть страницу десятилетий советской истории.

Из-за того что в авантюру ГКЧП была вовлечена вся верхушка государственной власти, а также партийное руководство и глава парламента, президент СССР оказался лишенным и политических инструментов, и силовых рычагов, которыми он мог пользоваться. Тем не менее возвращение власти в стране в лице М. Горбачева позволило ввести разбушевавшиеся страсти в политические рамки, остановить начавшийся было беспорядочный распад Союза и вернуть его необходимой реформе форму конституционного процесса.

До распада СССР оставалось три месяца…

Несмотря на ослабление своих позиций, М. Горбачев, опираясь на решения Чрезвычайного Съезда народных депутатов, смог уже в сентябре 1991 г. заново запустить Ново-Огаревский процесс и даже убедил Б. Ельцина подписать совместный обновленный проект Союзного договора. Получив в конце сентября поддержку этого проекта от восьми республик, М. Горбачев начал торопить с подписанием Союзного договора. «Мы начнем это подписание с любого, даже минимального количества республик, – говорил он в кругу помощников, – даже если их будет всего две».

Однако даже этот сценарий оказался слишком оптимистичным. Хотя на заседании Госсовета 11 октября 1991 г. представители десяти республик подтвердили ранее достигнутую договоренность о подписании Договора об экономическом сообществе, вопрос о подписании политического Союзного договора забуксовал.

Первым с оговорками выступил узбекский лидер И. Каримов, сделавший вид, что впервые слышит о новом договоре, и поинтересовавшийся, будет ли он отличаться от того, который обсуждали до августовского путча. Вслед за ним взял слово Л. Кравчук, который сразу вывел Украину за скобки обсуждения, заявив, что до 1 декабря 1991 г. – даты объявленного референдума о независимости – Верховный совет Украины принял решение не участвовать в работе над Союзным договором.На этом этапе Б. Ельцин, еще считавший себя соавтором проекта, подписанного им с М. Горбачевым, поддержал его идею обратиться к Верховному совету Украины с предложением пересмотреть это решение. Решение судьбы Союзного договора было таким образом отсрочено.

Однако если в начале ноября на очередном заседании Госсовета представители всех десяти республик, подписавших Договор об экономическом сообществе, еще обсуждали концепцию союзного государства, высказываясь за сохранение единых вооруженных сил и проведение согласованной внешней политики (Б. Ельцин даже заявил, что Россия не стремится ни к созданию собственной армии, ни к открытию за рубежом собственных посольств), то уже через две недели дебаты о формуле Союза зашли в тупик.

На заседании 19 ноября 1991 г. против М. Горбачева, настаивавшего на едином союзном государстве, выступил Б. Ельцин, который, вопреки собственной позиции, высказанной ранее, заявил, что настаивает на объединении (конфедерации) суверенных государств, не связанных единой Конституцией.

М. Горбачев решительно возражал: «Если не удержим единое государство, я вам прогнозирую беду. Я не могу и не стану брать на себя ответственность за аморфное образование. Если президент вам нужен для свадьбы, чтобы об него ноги вытирать, это не для меня. Стране нужен избранный народом руководитель, способный уравновесить ту новую степень децентрализации, на которую мы переходим».Большинство членов Госсовета, во главе с Н. Назарбаевым, его поддержали. Только С. Шушкевич, лавируя между М. Горбачевым и Б. Ельциным, предложил компромисс: «Давайте начнем с конфедерации, а потом доведем ее до федерации». На этом этапе, явно не желая остаться в изоляции, Б. Ельцин примирительно предложил: «Давайте напишем – конфедеративное государство».

На этом порешили. Согласились даже определить срок подписания договора – до конца года. Когда после окончания заседания его участники вышли к прессе, нетерпеливо ожидавшей решения, как будет называться будущая страна, М. Горбачев предоставил Б. Ельцину возможность ответить на этот вопрос. Оставшись один на один с блицами фотографов и телекамерами, тот торжественно объявил: «Договорились, что будет Союз – демократическое конфедеративное государство». Обмениваясь мнениями с помощниками после заседания, М. Горбачев сказал: «Я согласен строить любой Союз – федеративный, конфедеративный, какой хотите, но строить, а не разваливать».

Беловежский «путч»

Окончательное одобрение проекта союзного договора было назначено на 25 ноября. В Ново-Огарево уже был доставлен круглый стол, обрамленный флажками различных республик. Однако вместо торжественной церемонии парафирования согласованного текста заседание началось с сенсационного заявления Б. Ельцина, что «новые моменты» не позволяют России одобрить проект договора в представленном виде: «Разговоры в комитетах Верховного Совета показывают, что российский парламент не готов ратифицировать концепцию единого, даже конфедеративного государства».

Предложение Б. Ельцина отложить парафирование договора поддержал С. Шушкевич. М. Горбачев был потрясен: «Тогда мы опрокинем то, о чем уже договорились и о чем оповестили страну. То, что вы предлагаете, не просто проволочка – вы разрушаете саму основу документа». Его поддержал Н. Назарбаев: «Мы за формулу, согласованную на прошлом заседании, то есть за конфедеративное союзное государство, а не за какое-то «облако в штанах».

М. Горбачев подытожил: «Если с этого заседания выйдем без парафированного текста, последствия могут быть непоправимыми. Страна находится в хаосе, а вы начинаете маневрировать. Если не одумаетесь, будет беда. В таком случае я вижу свою роль исчерпанной, но предупреждаю: то, что вы делаете, нанесет огромный ущерб стране и нашему государству. Вот увидите, сразу за вами придут силы, программа которых будет состоять из строк «отменить все законы и конституцию». Если вы отвергнете вариант конфедеративного государства, дальше двигайтесь без меня» (цитирую по своим личным записям. Как пресс-секретарь президента СССР, я присутствовал на всех заседаниях. – А.Г.).

Под нажимом М. Горбачева и при явно выраженном мнении большинства участников заседания, которые его поддержали, в конце концов была выработана компромиссная формулировка. В ней упомянули, что, представляя текст на рассмотрение своих парламентов, члены Госсовета исходят из того, что союзный договор будет подписан и ратифицирован до конца текущего года.

Тем не менее всем было понятно, что ожидаемое подписание союзного договора в очередной раз отодвигается, подобно линии горизонта, и что демократическое конфедеративное государство, не успев стать реальностью, начинает таять, как мираж в пустыне. Поздней ночью члены Госсовета разъехались из Ново-Огарево, чтобы больше никогда туда не вернуться...

Только позднее выяснилось, что избранная Б. Ельциным и С. Шушкевичем линия, чтобы потянуть время, объяснялась желанием дождаться результатов украинского референдума о независимости и избрания Л. Кравчука президентом республики. И то и другое должно было произойти 1 декабря 1991 г.

Голосование большинства украинцев на референдуме за независимость должно было подарить Б. Ельцину недостающую фигуру в игре против горбачевского проекта сохранения единого государства, поскольку российский лидер чувствовал себя неуютно в роли главного и единственного инициатора разрушения Союза. Дальнейшее известно. Через неделю после избрания Л. Кравчука украинским президентом, 8 декабря, три лидера славянских республик собрались в правительственной резиденции Вискули в Беловежской пуще и, не поставив в известность М. Горбачева о своих намерениях, заявили о роспуске СССР.

***

В последующие годы многие критики М. Горбачева, и в их числе августовские путчисты Д. Язов, В. Крючков и А. Лукьянов, осуждали президента СССР, что он не послал в Беловежье армию или спецназ для ареста заговорщиков, чье решение о роспуске СССР было таким же антиконституционным преступлением, как создание ГКЧП. Но в ту ночь С. Шушкевич и его гости могли не опасаться за свою безопасность.

М. Горбачев не намеревался прибегнуть к силе, потому что, как и на предыдущих этапах перестройки, больше всего опасался обострить политический конфликт, который мог перерасти в гражданскую войну. В своем заявлении после беловежских событий М. Горбачев написал: «Судьба многонационального государства не может быть определена волей руководителей трех республик». Позднее, защищая свою позицию в эти дни, он напишет: «Я использовал все политические полномочия, все средства, кроме силовых. Пойти на применение силы, чтобы удержать власть, – это уже был бы не Горбачев. Да и чем это могло бы кончиться? Расколом всего – армии, милиции, гражданским конфликтом, а возможно, и гражданской войной. Этот путь был для меня закрыт».

Дождавшись решения алма-атинской встречи 21 декабря 1991 г. руководителей одиннадцати бывших советских республик о прекращении существования СССР, М. Горбачев выступил 25 декабря по телевидению с заявлением о сложении с себя полномочий президента СССР. Согласно договоренности, достигнутой накануне между ним и Б. Ельциным, советский флаг над куполом Кремля должен был быть спущен вечером 31 декабря 1991 г., 69 лет спустя после образования СССР. Однако, вопреки этой договоренности, флаг СССР, развевавшийся над зданием Сената, был заменен на российский уже во время речи М. Горбачева.

Табличка на стене в кремлевском коридоре перед его кабинетом с надписью «Президент СССР М. С. Горбачев» была снята в ночь с 26 на 27 декабря.

А. Грачев, кандидат исторических наук, политолог (Париж). В годы перестройки А. Грачев – один из советников М. Горбачева по международным вопросам.
В 1991 г. после ГКЧП – помощник и пресс-секретарь президента СССР
Дата предоставления рукописи: 19 апреля 2024 г.