Современная геополитическая ситуация на Южном Кавказе

Сергей Маркедонов, кандидат исторических наук, руководитель программы "Новая роль постсоветских государств", ведущий научный сотрудник Института международных исследований (ИМИ) МГИМО МИД России, главный редактор журнала "Международная аналитика"

Кавказ сильно меняется. Еще пять лет назад его можно было назвать сферой не только особых интересов, но и приоритетного влияния России. Сегодня это эксклюзивное влияние поставлено под сомнение как внешними игроками, так и самими странами региона. Это не означает, что Россия уходит с Южного Кавказа. Но пространство для маневра значительно сузилось. Тем не менее меняющийся региональный геополитический дизайн наряду с новыми рисками создает для России и новые возможности.

Южный Кавказ традиционно является одним из наиболее динамичных регионов Евразии. В результате распада СССР именно на бывшие республики советского Закавказья пришлась большая часть этнополитических конфликтов. И именно в этом регионе в августе 2008 года были пересмотрены Беловежские соглашения, как ключевые принципы постсоветского размежевания, когда за основу межгосударственных рубежей были взяты административные границы между бывшими союзными республиками.

Однако в период с 2020 года по 2025 год количество геополитических изменений на Южном Кавказе настолько велико, что позволяет ставить вопрос о качественных трансформациях регионального порядка.

Новый баланс сил в регионе

За этот короткий период дважды менялся военно-политический статус-кво. Вторая карабахская война (сентябрь – ноябрь 2020 года) радикально сломала баланс сил, который держался на протяжении 26 лет. Значение этого события выходит за рамки отдельно взятого этнополитического конфликта. Дело не только в том, что Азербайджан взял реванш за прошлые поражения и вернул контроль над большей частью потерянных территорий. Произошло значительное усиление роли Турции на Кавказе. Впервые государство, не связанное исторически с СССР, способствовало радикальной трансформации постсоветских геополитических реалий. Ближайшим следствием турецкого вовлечения в конфликт в Карабахе стало не только укрепление турецко-азербайджанского стратегического альянса в регионе, но и наращивание военно-технической кооперации между Турцией с одной стороны и Украиной и государствами Центральной Азии с другой, активизация Организации тюркских государств. В сентябре 2023 года Азербайджан установил полный суверенитет над территорией Нагорного Карабаха, что привело через семь месяцев к досрочному выводу российского миротворческого континента оттуда. Традиционные методы влияния России как эксклюзивного модератора мирного урегулирования конфликта между Азербайджаном и Арменией, перестали работать в полном объеме. Напротив, укрепилось влияние Турции на обе стороны конфликта (в первом случае через усиление военно-политического взаимодействия, а во втором – посредством дипломатического прессинга с предусловиями в виде подписания армяно-азербайджанского мирного соглашения).

Усиление Турции вызвало серьезные опасения у Ирана, который, с одной стороны, попытался расширить свое дипломатическое присутствие в Армении (открытие консульства в Капане в октябре 2022 года), а с другой – четко обозначить свои «красные линии», представив открытие Зангезурского коридора (дороги, которая связала бы «ядровый Азербайджан» с Нахичеванью через Сюникскую область на Юге Армении) как угрозу своим национальным интересам.

В 2020 году многим наблюдателям казалось, что влияние США и ЕС на кавказские процессы ослабнет. Но эти предположения не оправдались. С началом СВО на Украине Запад фактически заморозил кооперацию с Россией по армяно-азербайджанскому урегулированию, Минская группа ОБСЕ стала полностью недееспособной. И если раньше расхождения между Москвой, Вашингтоном и Брюсселем касались перспектив предоставления Грузии статуса члена НАТО, то после 2022 года армяно-азербайджанское урегулирование стало еще одним полем битвы, к счастью лишь дипломатической.

Армения, Грузия и Азербайджан: внешнеполитическая «смена вех»

Ускорение геополитической динамики на Южном Кавказе привело к тому, что все устоявшиеся аналитические схемы и объяснительные модели для описания расклада сил в этой части Евразии перестали быть релевантными. До 2020 года Армения рассматривалась как форпост России на Южном Кавказе. Но в январе 2025 года Ереван подписал с Вашингтоном Хартию о стратегическом партнерстве. Практически параллельно с этим в парламенте и правительстве началось обсуждение конкретных шагов по организации референдума о европейской интеграции. Армянское руководство не просто критикует ОДКБ (такие негативные выпады случались и в прежние времена), а характеризует эту интеграционную структуру как угрозу для национальной безопасности. На фоне этой непрекращающейся критики происходит сворачивание российского военного присутствия в республике – вывод пограничников из ереванского аэропорта «Звартноц» и с КПП на армяно-иранской границе. Эта служба продолжалась на протяжении 32 лет, но на сегодня она завершена. Хотя остается еще 102-я база в Гюмри. Стремление к вступлению в ЕС, уже обозначенному как важная внешнеполитическая цель, ставит под вопрос и членство Армении в ЕАЭС. Если евроинтеграция пойдет форсированными темпами, вопрос о выходе Еревана из Евразийского экономического союза встанет на повестку дня.

Напротив, Грузия, которую рассматривали в качестве главного проводника интересов США, ЕС и НАТО на Кавказе, демонстрирует усложнение своей внешнеполитической повестки. После того как Европарламент выступил с резолюцией, в которой фактически не признал парламентские выборы в этой стране, официальный Тбилиси заявил о «заморозке» переговоров по евроинтеграции. Хартия о стратегическом партнерстве с США, подписанная еще в январе 2009 года, приостановлена по инициативе Вашингтона. Западные партнеры критикуют Грузию за копирование российского законодательства об иностранных агентах и поддержке «традиционных ценностей», а Россия отменяет визовый режим для грузинских граждан, продержавшийся без малого 23 года, и возобновляет прямое авиасообщение. В сентябре 2023 года Грузия отменила въездные визы для граждан КНР, а в феврале 2024 года китайская сторона предоставила возможность тридцатидневного пребывания для граждан Грузии на территории их страны без виз. На официальном уровне грузино-китайские отношения были названы стратегическими. При этом диверсификация по-грузински не означает полного отказа Тбилиси от европейской и евроатлантической интеграции. Руководство страны демонстрирует готовность к восстановлению испорченных отношений, но сами эти цели, похоже, перестали восприниматься как идефикс.

Азербайджан в региональной палитре Южного Кавказа всегда занимал особое место, аккуратно балансируя между разными центрами силы, сохраняя конструктивные отношения и с Западом, и с Турцией, и с Израилем, и с Ираном, и с Россией. На фоне резкого похолодания в российско-армянских отношениях и благодаря фактическому нейтралитету Москвы в военных противостояниях между Баку и Ереваном в 2020 и в 2023 годах казалось, что Россия и Азербайджан просто обречены на сближение. И свидетельством в пользу этой версии стало подписание Московской декларации о союзническом взаимодействии от 22 февраля 2022 года (буквально на следующий день после признания Россией Донецкой и Луганской народных республик и за два дня до начала СВО). Но на практике некоей «геополитической компенсации» не получилось. Трагедия в небе над Актау (крушение самолета «Азербайджанских авиалиний»), ответственность за которую официальный Баку возложил на Россию, показала всю неоднозначность двусторонних отношений и хрупкость стратегического партнерства. Очевидно при этом, что само это событие не открыло, а лишь четче обозначило имеющиеся разночтения в подходах двух государств (в спектре от украинского вопроса до Ближнего Востока). Стоит также обратить внимание на наращивание стратегической связки Баку – Анкара. Шушинская декларация 2021 года вывела ее на новый уровень, стороны взяли на себя серьезные взаимные обязательства в сфере обороны и безопасности. Все это привело и к укреплению роли Турции на Каспии, в Центральной Азии и активному продвижению такого интеграционного проекта, как Организация тюркских государств.

Риски и возможности для России

Таким образом, Кавказ на наших глазах сильно меняется. Еще пять лет назад его можно было назвать сферой не только особых интересов, но и приоритетного влияния России. Этого положения не поколебали ни «пятидневная война» в Южной Осетии и в Абхазии в августе 2008 года, несмотря на беспрецедентную поддержку Грузии со стороны США, ЕС и НАТО, ни «четырехдневная война» в апреле 2016 года в Карабахе, после которой эксклюзивную российскую модерацию признавали и Запад, и Турция с Ираном. И даже события 2020 года, по итогам которых миротворческий контингент из России был размещен на карабахской земле, воспринимались многими и в США, и в Европе, как укрепление позиций Москвы. Логика была следующей: до ноября 2020 года военного присутствия РФ в Карабахе не было, после оно появилось.

Сегодня это эксклюзивное влияние поставлено под сомнение как внешними игроками, так и самими странами региона. Это не означает, что Россия уходит с Южного Кавказа. Но пространство для маневра значительно сузилось. Тем не менее меняющийся региональный геополитический дизайн наряду с новыми рисками создает для России и новые возможности.

Этому способствует, во-первых, дефицит региональной интеграции, активизация внешних игроков при отсутствии единства в подходах, «как нам обустроить» Кавказ. Во-вторых, экономическое присутствие России в странах Южного Кавказа по-прежнему весомо, несмотря на возникающие кризисы в отношениях с Арменией, Азербайджаном и отсутствие дипотношений с Грузией. Везде РФ в тройке ведущих партнеров кавказских государств. В–третьих, соображения безопасности и суверенитета. Главное грамотно распорядиться ситуацией, отказываясь от инерционных сценариев (схема «никуда они не денутся» уже не работает) и, напротив, продвигая свою версию мирного и стабильного соседства, основанного на прагматике, а не на геополитических химерах.

Международный дискуссионный клуб "Валдай". 07.03.2025