Между изоляцией и интеграцией. Политический режим и международная ориентация Минска в начале 2020-х годов
Артем Шрайбман, приглашенный эксперт Московского Центра Карнеги
Как и с проектом моста между Востоком и Западом, успех белорусских попыток стать надежным бастионом Востока зависит в большей степени не от самого Лукашенко, а от того, будет ли на эти услуги спрос.
Подобно всем революциям, не удавшимся с первой волны, белорусские протесты 2020 года вызвали реакцию, сравнимую с чрезвычайным положением в Польше после первого подъема «Солидарности» 40 лет назад. Многие эксперименты Александра Лукашенко и во внутренней, и во внешней политике оказались свернуты. Другие инициативы, вроде давно задуманной конституционной реформы или сближения с Россией, наоборот, получили второе дыхание.
Так или иначе, начало 2020-х открыло новую страницу в белорусской истории. Ниже мы рассмотрим предпосылки кризиса 2020 года и последовавшие за ним перемены во внешней и внутренней политике Минска, а также обозначим основные тренды на обозримую перспективу.
Предвестники бури
К моменту созревания белорусского политического кризиса 2020 года несколько многолетних тенденций внутреннего развития и внешнего позиционирования страны достигли высшей точки.
Экономическая ситуация в стране не была катастрофической — скорее, устойчиво депрессивной. В 2010-е экономика Белоруссии прибавляла в среднем незаметный 1% в год и периодически сваливалась в рукотворные валютные кризисы. Средняя месячная зарплата в долларовом эквиваленте колебалась вокруг $500.
Сменявшие друг друга технократы в правительстве пытались предложить рыночные рецепты оздоровления экономики, но почти всегда наталкивались на противодействие Лукашенко, его администрации и силовиков. Отдельные истории успеха вроде IT-сектора не вытягивали остальную экономику. Реформировать висевший на ней гирей неэффективный госсектор Лукашенко отказывался.
В то же время за годы его правления вопреки сложным условиям в стране вырос относительно большой частный сектор экономики, где, по разным оценкам, работает до половины занятых. Частный бизнес год за годом поглощал рабочую силу, которая высвобождалась из умирающих госпредприятий.
Во внешней политике, начиная с 2014 года на фоне российско-украинского конфликта, Минск решил дистанцироваться от тех действий Москвы, которые многими в белорусском обществе и в правящей элите были расценены как потенциальная угроза для страны. Власть дала больше пространства для национальной культуры («мягкая белоруссизация»)[1], разморозила отношения с Евросоюзом и США, не признала Крым российским, попыталась занять нейтральную позицию между Москвой и Киевом, чтобы стать переговорной площадкой, и даже попробовала вести более суверенную военную политику, включая диалог со странами НАТО и разработку вооружений без участия России.
Минску удалось на время выстроить новый региональный имидж — пусть авторитарного, все еще пророссийского, но миролюбивого и предсказуемого партнера, с отдельными от Москвы интересами и собственным стилем дипломатии[2]. Белорусские власти гордо называли себя «донором региональной безопасности», «восточноевропейской Швейцарией» и несколько лет всерьез лоббировали идею проведения в Минске глобального саммита «Хельсинки-2».
Выход Минска из-под российского крыла не мог не испортить отношения с Москвой. Кульминация похолодания пришлась на 2019-й — первую половину 2020 года, когда из Минска выдавили слишком напористого российского посла Михаила Бабича, а эмоциональный диалог об углублении интеграции зашел в тупик, запустив нефтяную войну начала 2020 года[3].
Холодная атмосфера сохранялась вплоть до президентских выборов, состоявшихся в августе 2020 года. Всю избирательную кампанию Лукашенко открыто обвинял российских олигархов и людей «повыше» во вмешательстве, а затем на нервах задержал несколько десятков бойцов российской ЧВК, ехавших через страну транзитом.
Начавшаяся в 2014 году нормализация отношений с Западом требовала раскручивания гаек внутри страны. Постепенно расширялось пространство для работы гражданского общества. Периодически власть срывалась в репрессии — например, из-за социальных протестов начала 2017 года или в отношении все более влиятельных независимых СМИ[4]. Но главный индикатор внутренней оттепели — количество международно признанных политзаключенных — оставался на нуле.
Впрочем, первые признаки отката обратно к репрессиям проявились еще в 2019 году, когда стало ясно, что для политически безопасных уступок внутри страны места не осталось, миротворческие услуги Минска востребованы все меньше, а западные инвесторы в очередь не выстраиваются. Тогда же из парламента убрали и без того мизерное представительство оппозиции в количестве двух депутатов.
Главой администрации президента назначили выходца из КГБ, а сам Лукашенко стал все чаще прислушиваться к советам своего самого давнего соратника Виктора Шеймана — реакционного силовика, которого на Западе обвиняют в организации похищений и убийств оппозиционеров в конце 1990-х годов.
Тем не менее даже короткая оттепель подтолкнула развитие гражданского общества. Цифровизация и укоренение культуры чатов (от дворовых и родительских до политических) ускорили формирование горизонтальных связей в обществе.
Почти 80-процентное проникновение интернета и полное доминирование в этой среде независимых от власти СМИ оставило государству, с его информационной монополией, возможность влиять лишь на преданную режиму аудиторию телезрителей. Признаки созревания гражданского общества особенно заметно проявились в первую волну пандемии, когда в ответ на пассивность и растерянность властей активисты и волонтеры запустили эффективную общественную кампания краудфандинга в поддержку медиков[5].
Все эти многолетние тенденции сделали политический кризис в стране неизбежным. Урбанизация, стагнация в экономике и рост частного сектора, особенно в крупных городах, значительно сузили базу поддержки власти. Даже по данным опроса академии наук, Александру Лукашенко весной 2020 года в Минске доверяли чуть более 20%, а по стране — лишь треть опрошенных[6]. Его балансирование во внешней политике привело к устойчивому снижению российской экономической поддержки. Противоречия накопились и ждали момента кристаллизации.
Провальную коммуникацию властей с населением и откровенно беспечное отношение к первой волне коронавируса принято считать главным триггером массовой политизации 2020 года. Ранее далекие от политики массы людей впервые пошли в нее за абсолютно непривычными для белорусов лидерами. Сначала ими стали банкир Виктор Бабарико, блогер Сергей Тихановский и экс-чиновник Валерий Цепкало. После ареста первых двух и эмиграции третьего их сменили Мария Колесникова, Вероника Цепкало и Светлана Тихановская.
По их сторонникам прокатилась такая волна предвыборных репрессий, массового насилия на улицах и пыток в изоляторах, которой страна не видела за все годы независимости. Это привело к новому всплеску активности и сотням тысяч протестующих на улицах белорусских городов. Протесты длились около полугода и были подавлены уже более продуманными, постепенно набиравшими силу репрессиями.
Ужесточение режима
На период реакции Лукашенко сделал приоритетом внутренней политики две задачи: наказать всех тех, кто проявил нелояльность власти, и предотвратить повторение августа 2020 года. Аресты активистов оказались недостаточной мерой, планка допустимого по отношению к оппонентам власти насилия поднялась на качественно новый уровень.
Шокировавшее многих белорусов, и не только их, применение силы на улицах и пытки в местах временного содержания не закончились после первой вспышки протестов в августе 2020-го. Избиения задержанных оппозиционеров за отказ разблокировать мобильный телефон и записывать покаянные видео стали в некоторых отделениях МВД обыденностью. В изоляторах возник параллельный режим содержания для «политических»: им ограничивают право на передачи и прогулки, держат в переполненных камерах, не дают матрасов и белья, не выключают свет по ночам.
Как позже стало известно из телефонных разговоров силовиков (добытые хакерами записи прослушки), физическое насилие во всех его формах не было самодеятельностью. Оно применялось по приказам с самого верха, чтобы с максимально повысить цену выхода на улицу и любого другого активизма. Законных мер для демотивации, с точки зрения власти, оказалось недостаточно.
Политических лидеров протеста и ключевых активистов их штабов либо вытеснили из страны, либо отправили в тюрьму — кого по экономическим делам, кого по обвинениям в попытке заговора с целью захвата власти. К несанкционированным акциям приравняли фотосессии в лесу, экскурсии с «неправильными» посылами, дворовые концерты, протестное бело-красно-белое сочетание цветов на фасадах частных домов, браслетах на руках и прическах. В отдельных случаях выехавшим активистам мстили арестом родственников в стране.
Запрет и признание экстремистскими почти всех независимых СМИ и телеграм-каналов сделали незаконной пересылку их контента даже в частной переписке, а затем и подписку на них в соцсетях и мессенджерах. Сбор денег на оплату штрафов для протестующих стал «финансированием массовых беспорядков». Положительные комментарии в соцсетях об айтишнике, застрелившем силовика в сентябре 2021 года, привели к уголовному делу, двести человек были арестованы за «разжигание социальной розни».
На конец 2021 года в стране насчитывалась почти тысяча только признанных правозащитниками политзаключенных. Для сравнения: за все время до 2020 года их число ни разу не превышало 50. Многие громкие суды стали проходить в закрытом режиме. А свидетелям-силовикам, которые штамповали типовые протоколы, разрешили выступать в судах в балаклавах и под чужими именами.
В устранении оппонентов Минск полагается на простые решения, без лишних игр в легализм. Белорусская власть не стала заимствовать в России схему с иностранными агентами, а просто ликвидировала за весну и лето 2021 года практически все неподконтрольные СМИ и около трех сотен некоммерческих организаций, большинство из которых даже не занимались политикой. Сотни бизнесов были доведены проверками до закрытия за то, что поддержали призывы оппозиции к забастовке. Лукашенко, не стесняясь, признался, что отдавал такие приказы сам.
Многомесячная репрессивная активность естественным образом увеличила влияние силовиков в системе. Лукашенко погрузил сперва себя, а затем и госаппарат в атмосферу необъявленной войны с внешними и внутренними врагами.
Силовики быстро поняли, что для сохранения нового привилегированного статуса им надо поддерживать образ постоянной угрозы. После подавления уличных протестов в начале 2021 года силовые ведомства раз в месяц-два начали докладывать о новых разоблаченных заговорах, шпионах, диверсантах на предприятиях, террористических ячейках, покушениях на убийство то самого Лукашенко и его семьи, то заметных депутатов и пропагандистов.
Быть открытым сторонником мягкой линии, находясь внутри системы, стало опасно. Переход в оппозицию бывшего помощника президента Валерия Цепкало, бывшего министра культуры Павла Латушко, нескольких послов, силовиков и чиновников среднего звена заставил власть искать в системе новых потенциальных предателей.
Тем, у кого была репутация реформаторов-либералов вроде главы МИД Владимира Макея, пришлось дополнительно демонстрировать свою преданность реакционной риторикой. Из госорганов, учреждений культуры, спорта и образования весь 2021 год приходили сообщения о массовых увольнениях тех, кто оставил подписи за оппозиционных кандидатов на выборах. Из-за разгрома независимых СМИ оценить масштабы чисток в бюрократии и госсекторе сложно.
Репрессивные решения, не встречая возражений со стороны запуганных приверженцев более мягкой линии, стали приниматься легче, даже если они приносили режиму больше вреда (в виде международных санкций), чем пользы. Яркий пример — принудительная посадка рейса Ryanair для ареста Романа Протасевича.
Из-за такого размаха репрессий легальная борьба внесистемных сил с властью оказалась невозможна — оппозиция переместилась либо в тюрьму, либо в эмиграцию. Однако Лукашенко запустил системный трансформационный процесс — подготовку новой конституции и референдума по ее принятию.
Эта инициатива возникла не в ответ на кризис 2020 года. О планах изменить конституцию Лукашенко заявлял еще в 2016-м и более четко обозначил контуры реформы в начале 2019 года, но протесты 2020-го явно ускорили процесс. Именно конституционную реформу Минск предложил Москве как способ упорядоченного выхода из кризиса.
Эту же идею Лукашенко пытался транслировать и внутри страны, но на фоне поляризующих общество репрессий включить в данный процесс хоть кого-то значимого из оппозиции не удалось. Референдум по конституционной реформе запланирован на 27 февраля 2022 года.
Лукашенко предлагает сохранить президентскую форму правления, но несколько ослабить роль главы государства. В частности, планируется забрать у президента право издавать надзаконные акты (декреты и указы), а также запретить избираться более чем на два срока. Парламенту дается чуть больше полномочий для согласования кадровых решений.
Главной новацией станет введение в конституцию нового органа — Всебелорусского народного собрания (ВНС), регулярного съезда местной и столичной номенклатуры разных уровней. Этот институт, по задумке, не будет давать будущему руководству отклоняться от курса Лукашенко. Сам он, очевидно, планирует возглавить ВНС, чтобы контролировать преемника.
У ВНС будут как абстрактные полномочия по определению стратегии развития страны, так и конкретные рычаги, такие как формирование ЦИК, назначение глав Конституционного и Верховного судов, объявление импичмента президенту, утверждение итогов президентских выборов и отмена решений других органов власти, если они вредят нацбезопасности.
Занос маятника
Лукашенко провел первую половину 2020 года в эмоциональных конфликтах с Москвой. Но с началом острой фазы политического кризиса он быстро понял, как важен российский фактор для стабилизации положения. Дело не в том, что Минску надо было срочно закрывать дыру в бюджете или не хватало силовиков на подавление протестов. Кремлевская поддержка, которая выразилась, в частности, в размещении на границе резерва Росгвардии, стала важным сдерживающим фактором для многих чиновников, думавших об отставке или переходе в оппозицию.
Если бы не этот дамоклов меч, каждый из них — в теории — мог бы уйти, запустив эффект домино. Но рисковать карьерой, свободой и близкими, понимая, что Россия в любом случае не даст свергнуть Лукашенко, такие чиновники, разумеется, не станут. Появилось даже удобное самооправдание: если протесты и раскол элит поставят систему на грань выживания, в страну придут российские войска, — поэтому лучше я останусь, чтобы спасти не столько Лукашенко, сколько суверенитет страны.
В следующие месяцы Минск активно демонстрировал Москве свою вновь обнаруженную лояльность. Какие-то из жестов были символическими — удаление из конституции и без того не работавшей нормы о стремлении страны к нейтралитету или признание Крыма российской территорией.
Другие шаги были вполне ощутимыми. Сразу же после начала протестов бойцов российских ЧВК, задержанных за неделю до этого, отправили домой. Лукашенко поехал к Путину в Сочи и получил от него новый кредит на $1,5 млрд, — судя по всему, в обмен на обещание провести конституционную реформу. Чтобы наказать Литву за острую критику действий Лукашенко, торговлю нефтепродуктами из ее портов перевели в российскую Усть-Лугу[7].
Совместные российско-белорусские военные учения осенью 2020 года прошли в более масштабном формате, чем планировалось[8]. Стороны вернулись к диалогу об интеграции и в ноябре 2021 года подписали 28 союзных программ. На белорусское территории разместились российские истребители и комплексы С-400 под вывеской совместных «учебно-боевых центров»[9], [10].
С середины января 2022 года Минск начал новые, совместные с Москвой незапланированные масштабные учения у северной границы Украины. Это дало Кремлю новый инструмент для принуждения НАТО к уступкам на переговорах по гарантиям безопасности.
Оппозиция какое-то время старалась избегать геополитизации кризиса, постоянно подчеркивая, что белорусский протест не антироссийский, в нем вообще нет внешнеполитической повестки. Лукашенко же хотел обратного, ему важно было втянуть Москву в защиту себя таким образом, чтобы Кремль считал это своим национальным интересом, совместной борьбой с общим врагом, а не спасением утопающего.
По мере того как лидеры оппозиции переместились в Литву и Польшу, а Запад безоговорочно поддержал белорусский протест и начал вводить против Лукашенко санкции, Москва принимала предложенную Минском оптику. Зимние протесты против ареста Навального в начале 2021 года укрепили позицию Лукашенко в общении с Путиным: сначала они раскачивали меня, а потом придут за вами.
Теперь в глазах Кремля лидеры белорусского протеста не заслуживали снисхождения, а все еще сохранявшееся недоверие Москвы к Лукашенко отступило перед его главным козырем: пока он у власти, страна не развернется от России по украинской модели.
Судя по тем несовершенным опросам, которые проводятся среди белорусских интернет-пользователей как британскими[11] и немецкими[12], так и российскими социологическими службами[13], поляризация по вопросу выборов и насилия распространяется и на вопросы внешней политики. В электорате Лукашенко теперь очевидно доминируют пророссийские респонденты, а внутри ядра сторонников протеста симпатии к Путину и желание интеграции с Москвой пусть и небыстро, но устойчиво снижаются.
Вместе с тем процесс белорусско-российского сближения остается осторожным. Обе стороны понимают, что такие отношения вызваны не внезапным искренним порывом, а конъюнктурным заносом маятника. Продолжает работать логика, где и Минск, и Москва ограничиваются минимально возможными встречными шагами.
За полтора года после кризиса августа 2020-го Россия не пошла на уступки по ценам на газ и нефть, а ограничилась скромными кредитами на рефинансирование текущих долгов. Москва выделила $1,5 млрд за 2020–2021 годы и пообещала еще $630 млн до конца 2022 года[14].
Подписанные 4 ноября 2021 года союзные программы интеграции оказались выхолощенными — с абстрактными формулировками про «гармонизацию» и «сближение подходов» и раздутыми сроками реализации[15]. Не случилось знаковых приватизационных сделок, как это было 10 лет назад, когда Лукашенко продал «Газпрому» белорусскую газотранспортную систему.
На исходе 2021 года в отношения вернулись нотки конфликтности. Белорусские власти закрыли местную «Комсомольскую правду» и арестовали ее журналиста, вызвав перепалку между руководителями СМИ с двух сторон. В разгар миграционного кризиса на границе с Польшей Лукашенко пригрозил перекрыть поставки российского газа. В Кремле его публично попросили с этой темой не шутить.
В ноябре 2021 года Путин призвал белорусские власти вести диалог с оппозицией, потому что «проблемы есть, мы прекрасно отдаем себе в этом отчет». Лукашенко ответил резко: в интервью «Би-би-си» он предложил Путину сначала сесть за стол переговоров с Навальным.
С одной стороны, из-за изоляции на Западе торговая, инфраструктурная и логистическая зависимость Минска от Москвы будет неизбежно расти. С другой — Лукашенко будет противиться институциональной фиксации этой зависимости.
Залог его политического выживания и сохранения хоть какой-то свободы маневра в том, что у Москвы нет других устойчивых якорей, сдерживающих возможность Минска уйти на Запад. Если появятся такие институты (будь то авиабаза, наднациональные интеграционные органы, владение системообразующими предприятиями или влиятельные пророссийские партии), Лукашенко перестанет быть незаменимым гарантом дружбы.
Ослабление западного вектора внешней политики Минска стало самым глубоким за все годы правления Лукашенко. Никто на Западе, включая Украину, больше не признает его президентом. Из страны выгнали пятерых европейских послов, сократили штат их дипмиссий и отозвали агреман у посла США.
Со своей стороны, только ЕС принял пять пакетов санкций, впервые включив секторальные ограничения на экспорт в Европу белорусского калия, табака и нефтепродуктов. Важным триггером, после которого ЕС и США занялись изоляцией Минска всерьез, стала интернационализация белорусского кризиса — когда Лукашенко сначала посадил европейский самолет для ареста журналиста, а затем открыл поток ближневосточных мигрантов в ЕС через свою территорию.
Качественным изменением во внешнем восприятии Минска по итогам года политического кризиса стало превращение страны из региональной миротворческой площадки, которая дистанцировалась от конфликтов и балансировала между их сторонами, в непредсказуемого регионального enfant terrible. Прежняя внешнеполитическая идентичность ушла, но не сменилась чем-то определенным. Минск уже даже не декларирует, какую роль он стремится играть в регионе в среднесрочной перспективе.
Смена приоритетов
Спектр сценариев развития белорусского кризиса на ближайшие годы настолько широк, что любой конкретный прогноз не имел бы большого смысла. Можно лишь говорить об основных трендах, которые сейчас выглядят устойчивыми.
При сохранении сегодняшней внутренней политики мало что способно в обозримом будущем вернуть протестную энергию образца 2020 года. Для этого понадобилась бы либо продолжительная оттепель, то есть устойчивое понижение — к которому бы привыкло общество — цены протеста; либо по-настоящему глубокий экономический кризис, способный запустить цепочку забастовок и паралич системы; либо другой сильный эмоциональный триггер вроде внезапной вспышки государственного насилия такого размаха, который бы радикализовал сторонников протеста вплоть до готовности к силовому сопротивлению. Если чего-то подобного не произойдет, оппозиция будет влиять на ситуацию лишь опосредованно — через лоббирование внешнего давления на Минск.
Конституционная реформа выглядит как пролог к контролируемому транзиту власти. Иначе для Лукашенко не имело бы смысла ослаблять фигуру президента и усложнять систему, вводя в нее новый орган — ВНС. Но пока заявленные планы реформы не выглядят как четкие гарантии.
Да, Лукашенко, судя по всему, обозначил путь своего плавного ухода с президентской на новую, надзорную должность. Однако, пока власть в стране контролируется им единолично, он может при желании сойти с этого пути или затягивать передачу полномочий под разными предлогами — от сложной ситуации внутри и вокруг страны до отсутствия подходящего преемника.
Обратить транзит вспять после появления второго президента, пусть даже сначала полностью лояльного, будет сложно. Все, включая Россию и белорусскую номенклатуру, станут воспринимать Лукашенко как уходящую фигуру, а политический вес преемника будет неизбежно расти.
Учитывая характер Лукашенко, можно ожидать, что он попытается активно вмешиваться в работу новой власти. У нового президента в такой ситуации будет выбор — вечно подчиняться не самому популярному предшественнику, то есть вести себя явно не по-президентски, или бороться за свою автономию, а заодно за международное признание и внутреннюю легитимность.
По опубликованному проекту конституции, силовые ведомства и исполнительная вертикаль остаются в руках президента. Это значит, что он формально сможет поставить Лукашенко на место или инициировать его отстранение от власти. Достаточно будет предварительно заменить ключевых чиновников и силовиков на своих людей — и даже изначально выступавшее на стороне Лукашенко Всебелорусское собрание способно одним голосованием отправить его на покой, как в 1964 году пленум ЦК КПСС сместил Никиту Хрущева с постов первого секретаря партии и главы правительства СССР.
Понимая эти риски, Лукашенко может откладывать новые президентские выборы до последнего и оставаться в сегодняшнем кресле вплоть до 2024–2025 годов, если позволит ситуация. События в Казахстане в январе 2022 года и стремительный выход президента Токаева из-под контроля Нурсултана Назарбаева наверняка ослабили энтузиазм Лукашенко в отношении подобных экспериментов. Стало ясно, что даже многочисленные формальные и неформальные гарантии статуса первого президента не являются страховкой в кризисный момент.
Впрочем, проект новой конституции позволяет лично Лукашенко совмещать посты президента и главы ВНС и переизбираться президентом еще на два срока после 2025 года. Таким образом Лукашенко получает формальную возможность сохранять интригу и подобрать преемника тогда, когда он будет готов, а не в увязке с каким-то строгим дедлайном.
Траектория внешнеполитического курса Минска более предсказуема, по крайней мере до транзита власти. Восстановить докризисный уровень отношений с Западом для Лукашенко невозможно без какого-то нового, острого, скорее военного конфликта в регионе с участием России. Тогда, возможно, Минску удалось бы снова продать Евросоюзу и США свое дистанцирование от Москвы. И даже в этом случае планка требований к Лукашенко была бы выше, чем в 2014 году, из-за накопленного негативного багажа.
Однако, судя по все более тесной белорусско-российской военной интеграции, возможный региональный конфликт скорее приведет к сближению Минска и Москвы, а не к дистанцированию. Без региональных катаклизмов путь к полной нормализации отношений с Западом для Лукашенко закрыт даже в том случае, если он освободит всех или большинство политзаключенных и допустит какую-то разрядку в стране. Так можно ослабить санкции, восстановить дипломатические отношения там, где они были нарушены, но вряд ли достичь чего-то большего.
Несмотря на общий позитивный фон в отношениях Минска с Москвой, на море братской риторики, сближение позиций по Крыму, подписанные программ интеграции и усиление военного сотрудничества, базовое противоречие интересов в этой асимметричной паре никуда не ушло. Лукашенко хочет больше экономической поддержки при минимальной или отложенной институциональной интеграции, Москва ожидает обратного. Пока не возникнет новых поводов для торга, это противоречие может оставаться незаметным.
Разногласия, однако, обостряются, когда одна из сторон вспоминает о том, что ей надо от союзника. Чаще импульс исходит от Лукашенко из-за потребности в рефинансировании существующих кредитов. Сейчас проблема может возникнуть из-за того, что для Минска по политическим причинам закрыты западные рынки капитала, а в ближайшие два года предстоит выплатить больше $7,5 млрд по долгам.
Даже если конъюнктура спроса на белорусские экспортные товары останется такой же благоприятной, как в 2021 году, в дело вступят западные секторальные санкции, которые бьют как раз по важным экспортным отраслям. Поскольку ликвидных резервов у страны около четырех миллиардов долларов, потребность в новых кредитах от России очевидна, и правительство в Минске это признает.
Здесь и заложен конфликтный потенциал отношений двух стран. Запас символических уступок у Лукашенко почти исчерпан, на серьезные он, кажется, все еще не готов. А Москва, хоть и опасается белорусского разворота на Запад в случае дестабилизации режима, в последние годы уменьшает, а не увеличивает помощь Минску.
Два важных вопроса для формата и управляемости белорусского транзита: 1) насколько уступчивой будет российская власть, когда Лукашенко в очередной раз придет за кредитами, и 2) будет ли одним из условий этой поддержки передача реальной власти новым людям в Минске.
Ответы на них напрямую зависят от регионального и мирового контекста. Чем конфликтнее отношения между Россией и Западом, тем сильнее в Москве окопная логика восприятия своих соседей и готовность их защищать от западного давления просто из принципа. Но демонстрация боевого братства в отсутствие боя перестает быть такой убедительной. Когда между большими игроками наступает перемирие, в Москве громче звучат бухгалтерские голоса о том, что инвестиции в белорусский режим, в общем-то, не окупаются.
Малая вероятность нового этапа полноценного внешнего балансирования изменила и вектор интересов Лукашенко в этих геополитических раскладах. Раньше он выполнял какие-то миротворческие функции в регионе и стремился делать это на мировом уровне, пытаясь превратить Минск то ли в новую Женеву, то ли в Хельсинки.
Сегодня Лукашенко заинтересован в том, чтобы накал противостояния глобальных игроков в регионе не спадал. Поэтому он не стесняется подогревать этот котел, угрожая разместить у себя российские ракеты «Искандеры», ядерное оружие и проводить еще больше военных учений, а также втягивая Москву в свои споры с Евросоюзом и соседями — вроде миграционного кризиса. Но, как и с проектом моста между Востоком и Западом, успех попыток Лукашенко стать надежным бастионом Востока зависит в большей степени не от него самого, а от того, будет ли на эти услуги спрос.
Московский Центр Карнеги благодарит Carnegie Corporation of New York за поддержку при подготовке публикации.
_______________
[1]. См.: Шрайбман А. Почему Лукашенко полюбил белорусский язык и нацстроительство / Московский Центр Карнеги. 2016. 27 дек. // https://carnegie.ru/commentary/66512.
[2]. См.: Шрайбман А. В погоне за нишей. Почему Минск сделал миротворчество основой внешней политики / Московский Центр Карнеги. 2018. 28 мая // https://carnegie.ru/commentary/76455.
[3]. См.: Он же. Коронавирус недоверия. Как нефть и эпидемия добивают союз Минска и Москвы / Московский Центр Карнеги. 2020. 2 мар. // https://carnegie.ru/commentary/81325.
[4]. См.: Золотова М. Дело «БЕЛТА»: в чем суть, если вы забыли / Еврорадио. 2019. 12 фев. // https://euroradio.fm/ru/delo-belta-v-chyom-sut-esli-vy-zabyli.
[5]. См.: «Мало спали и забывали поесть». Волонтеры #ByCovid19 о том, как изменилась Беларусь и они сами за время коронавируса / Имена. 2020. 30 июня // https://imenamag.by/posts/bycovid19-story.
[6]. См.: Социологи назвали уровень доверия к Лукашенко и ЦИК // Sputnik Беларусь. 2020. 19 июня // https://sputnik.by/20200619/Sotsiologi-nazvali-uroven-doveriya-k-Lukashenko-i-TsIK-1044969195.html. После публикации слива этих данных в СМИ их достоверность подтвердил глава института социологии НАН РБ Геннадий Коршунов.
[7]. См.: Белоруссия начала поставки нефтепродуктов в российские порты / РБК. 2021. 6 мар. // https://www.rbc.ru/politics/06/03/2021/60434d249a79476398cac5a0.
[8]. См.: 22 сентября начнется второй этап совместного белорусско-российского учения «Славянское братство — 2020» / ВАЯР. 2020. 21 сен. // https://www.vayar.mil.by/spec_proect/135616.
[9]. Россия перебросила в Белоруссию СУ-30СМ для создания центра совместной подготовки / Интерфакс. 2021. 8 сен. // https://www.interfax.ru/russia/789185.
[10]. Белоруссия получила от России только восемь ракет для ЗРК С-400 / Avia.pro. 2021. 1 сен. // https://avia.pro/news/belorussiya-poluchila-ot-rossii-tolko-vosem-raket-dlya-zrk-s-400.
[11]. См.: Astapenia Ryhor. Belarusians live in an increasingly divided country / Chatham House, October 13, 2021 // https://www.chathamhouse.org/2021/10/belarusians-live-increasingly-divided-country.
[12]. См.: Belarus at a crossroads: attitudes on social and political change / by Julia Langbein, Félix Krawatzek, Regina Elsner, Nadja Douglas, Gwendolyn Sasse, ZOiS, March 25, 2021 // https://en.zois-berlin.de/publications/belarus-at-a-crossroads-attitudes-on-social-and-political-change.
[13]. См.: Глухова Н. СМИ опубликовали результаты «закрытого опроса» ВЦИОМ о политических взглядах белорусов. Но у центра нет аккредитации для работы в Беларуси // Новая газета. 2021. 25 окт. // https://novayagazeta.ru/articles/2021/10/25/smi-opublikovali-rezultaty-zakrytogo-oprosa-vtsiom-o-politicheskikh-vzgliadakh-belorusov-u-tsentra-net-akkreditatsii-dlia-raboty-v-belarusi-news.
[14]. См.: Россия до конца 2022 года выдаст Белоруссии кредиты на сумму до $640 млн // Коммерсантъ. 2021. 9 сен. // https://www.kommersant.ru/doc/4978152.
[15]. См.: Совместное заявление Председателя Правительства Российской Федерации и Премьер-министра Республики Беларусь о текущем развитии и дальнейших шагах по углублению интеграционных процессов в рамках Союзного государства. 2021. 10 сен. // http://government.ru/news/43234.
Московский Центр Карнеги. 10.02.2022
