От шоковой терапии к постельному режиму. Что делать после переговоров России и НАТО

Андрей Кортунов, генеральный директор Российского совета по международным делам

Если главная угроза, с точки зрения Москвы, – это приближение военной инфраструктуры НАТО к западным российским границам, то было бы логично сосредоточиться именно на этой инфраструктуре, а не на теоретической возможности расширения НАТО как таковой.

Давно подмечено: как только что-то пойдет не так, обязательно найдется кто-то, кто об этом уже давно предупреждал. На прошлой неделе произошло то, о чем предупреждали многие. «Коллективный Запад» в лице США и их европейских союзников отверг требования России закрыть двери Североатлантического альянса для новых стран на востоке Европы и вернуть военную инфраструктуру блока на те позиции, где она находилась в конце прошлого века.

Нет нужды в очередной раз повторять аргументы, которые приводили многочисленные эксперты в России и за рубежом, выражая сомнения в реалистичности российских инициатив. Выполнение странами НАТО требований Москвы, да еще изложенных в предельно жесткой и бескомпромиссной форме, сопряжено с многочисленными препятствиями стратегического, политического, юридического, идеологического и даже психологического характера.

Обсуждение таких требований в практической плоскости, вероятно, было бы допустимым и даже уместным после какого-то крупного вооруженного конфликта в Европе, в котором блок НАТО потерпел бы сокрушительное поражение. Но в отношениях с Москвой Запад по-прежнему считает себя не проигравшим, а победившим, пусть даже эта победа отодвигается все дальше в прошлое. Недавнее фиаско Североатлантического альянса в Афганистане и обострение противостояния Запада с Китаем еще не означают, что США и их союзники уже готовы обсуждать условия капитуляции в Европе.

Естественно, возникает вопрос, как Москве следует действовать дальше – после того как ее эффектный дипломатический блицкриг захлебнулся. В российском экспертном сообществе нет дефицита советов, как максимально испортить жизнь несговорчивым западным оппонентам. Спектр предложений очень широк. Это и развертывание новых ракетных систем вблизи границ государств НАТО, и создание военных угроз Соединенным Штатам ближе к американской территории (например, на Кубе или в Венесуэле), и активизация деятельности международных ЧВК с российским участием в нестабильных регионах Африки, и вывод на новый уровень военно-технического сотрудничества с Китаем, эскалация информационной и кибервойны на западном фронте, и многое другое.

Предлагаются также разнообразные способы наказать Запад дипломатически. Например, выйти из Парижской хартии для новой Европы 1990 года, а заодно из ОБСЕ и Совета Европы, денонсировать Основополагающий акт Россия – НАТО 1997 года, официально признать независимость ДНР и ЛНР на востоке Украины, приостановить российско-американские переговоры по стратегическим наступательным вооружениям и прочее.

Если такие или подобные им предложения будут приняты, то их реализация, без сомнения, породит новые серьезные проблемы безопасности для наших западных оппонентов. Однако не совсем понятно, как все эти шаги могут укрепить безопасность самой России. Скорее всего, результат будет прямо противоположным: раскручивание спирали европейской, да и глобальной конфронтации получит мощный дополнительный импульс, все больше и больше повышая вероятность прямого военного столкновения, чреватого всеобщей катастрофой – глобальной ядерной войной. Если безопасность в современном мире неделима, то неделимо также и ее отсутствие.

Игра на обострение ситуации в каких-то обстоятельствах бывает очень эффективной, но оправданны ли неизбежно связанные с ней риски в данном конкретном случае? Есть ли у российских стратегов уверенность, что при постоянном повышении ставок западные игроки моргнут первыми, бросят карты на стол и Москва заберет банк?

Здесь нужно прежде всего определиться в вопросе, что для России важнее – побольнее уязвить неуступчивый и лицемерный Запад, взять реванш за поражения и односторонние уступки 1990-х или попытаться максимально укрепить собственную безопасность – при всех объективных ограничениях, накладываемых текущей геополитической ситуацией.

Если во главе угла стоит все-таки не первая, а вторая задача, то России никак не избежать корректировки заявленного ранее подхода на основе принципа «все или ничего». Получить «все», как уже отмечалось, можно после решающего военного конфликта, когда победоносная сторона диктует свои условия побежденному, растерянному и деморализованному противнику. В этом случае было бы допустимо требовать не только отката НАТО на исходные позиции конца прошлого века, но и вообще роспуска Североатлантического блока и восстановления Организации Варшавского договора.

Впрочем, как показывает история, даже в отношениях с побежденным противником бескомпромиссно жесткие позиции победителя себя не оправдывают: у побежденного складывается убежденность в допущенной в его отношении несправедливости, а эта убежденность неизменно оказывается питательной средой для возобновления конфронтации. Даже в том маловероятном сценарии, в котором России удалось бы поставить НАТО на колени и заставить Запад принять все ее требования, Москва всего лишь повторила бы ту трагическую ошибку, которую Североатлантический альянс совершил в отношении самой России после окончания холодной войны. Этот порочный круг должен быть разорван, и чем раньше, тем лучше.

О чем конкретно стоило бы подумать для выхода из обозначившегося тупика?

Прежде всего, целесообразно четко отделить двустороннюю российско-американскую повестку в сфере стратегических вооружений от вопросов безопасности в Европе. Переговоры между Москвой и Вашингтоном по ядерным вопросам имеют собственную логику и динамику развития. Они слишком важны для обеих сторон, да и для всего международного сообщества, чтобы увязывать их с какими бы то ни было другими проблемами, включая проблемы европейской безопасности. Россия и Запад отделяли ядерную повестку от других аспектов отношений многие десятилетия, и нет никаких разумных оснований пересматривать этот принцип сегодня.

Кроме того, то, что Россия и Запад понимают, насколько долгосрочна их конфронтация и насколько фундаментальны разногласия по будущему европейской безопасности, отнюдь не сводит к нулю ценность конкретных шагов, способных придать этой конфронтации более стабильный и предсказуемый характер. Более того, отсутствие надежд на преодоление фундаментальных разногласий делает эти шаги еще более актуальными.

Любые, пусть даже очень скромные меры по укреплению доверия – создание буферной зоны по линии соприкосновения России и НАТО с особым режимом военной активности, восстановление работы Совета России – НАТО с включением в нее военного измерения, возможное возрождение в той или иной форме Договора по открытому небу, – все эти действия даже в совокупности не привели бы к формированию новой системы европейской безопасности, но помогли бы стабилизировать нынешнее неустойчивое положение. Это уже само по себе стало бы большим достижением российской политики, если, конечно, ее целью не является сохранение в Европе ситуации «стратегической неопределенности» и балансирование на грани войны.

Если главная угроза, с точки зрения Москвы, – это приближение военной инфраструктуры НАТО к западным российским границам, то было бы логично сосредоточиться именно на этой инфраструктуре, а не на теоретической возможности расширения НАТО как таковой. Не будем забывать, что институциональное продвижение НАТО в восточном направлении не входит в ближайшие и даже среднесрочные планы Брюсселя. К тому же имеется прецедент Франции, которая более четырех десятилетий оставалась в рядах Североатлантического альянса, но не участвовала в работе военных структур блока.

Конкретные вопросы ограничений на географическое расширение инфраструктуры блока могли бы рассматриваться в формате переговоров о новом Договоре об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ-2). И такой договор мог бы стать юридически обязывающим для Брюсселя и Москвы. В свое время ДОВСЕ стал историческим прорывом, позволившим резко снизить уровень противостояния в центре Европейского континента. Понятно, что ДОВСЕ-2 не может быть копией договора тридцатилетней давности – слишком многое изменилось и в геополитической ситуации, и в военных технологиях. Работа над новым договором потребует значительных усилий от всех его участников, но при наличии политической воли эту задачу нельзя считать принципиально невыполнимой.

Москве нельзя забывать и о работе с теми соседями России, кто уже выстроился в очередь для вступления в Североатлантический союз. Когда у нас привычно говорят о том, что Украину или Грузию «втягивают в НАТО», создается впечатление, что инициатива исходит от западной стороны, а втягиваемые страны отчаянно сопротивляются, но вынуждены потихоньку уступать давлению Брюсселя.

На самом деле все обстоит ровно наоборот – именно бывшие советские республики уже много лет отчаянно штурмуют евро-атлантические структуры безопасности, а Запад вынужден так или иначе реагировать на это давление, полностью отдавая себе отчет в том, что принятие новых стран не столько усилит, сколько ослабит Североатлантический альянс. Коль скоро это так, то Москва должна сосредоточиться на том, чтобы найти для стран «общего соседства» альтернативные механизмы обеспечения их безопасности, которые позволили бы снизить их стремление во что бы то ни стало добиться вожделенного вступления в НАТО.

Что касается Украины, то сейчас трудно ставить вопрос о полном выполнении Киевом Минских соглашений. Не снимая его с повестки, стоило бы сосредоточиться на первых трех пунктах этих соглашений, предполагающих стабилизацию положения по линии разграничения в Донбассе (выполнение соглашений о прекращении огня, отвод тяжелых вооружений и усиление миссии ОБСЕ). Это было бы важным фактором снижения напряженности как непосредственно в Донбассе, так и в российско-украинских отношениях в целом. Естественно, это не исключает возможного торга между Россией и Западом об объемах и, главное, содержательном наполнении военно-технической помощи Киеву со стороны последнего.

Некоторые эксперты высказывают мнение, что жесткие, радикальные и бескомпромиссные требования Москвы, адресованные Соединенным Штатам и их партнерам по НАТО, были своего рода шоковой терапией, призванной заставить Запад обратить внимание на законные интересы безопасности России, которые Запад практически игнорировал на протяжении длительного времени. Если в этом и состояла цель российской политики, то эта цель была достигнута: голос России прозвучал громко и отчетливо.

Но логика и здравый смысл подсказывают, что самой по себе шоковой терапии еще недостаточно для того, чтобы справиться с многочисленными недугами, накопившимися в отношениях Москвы и Запада. Здесь явно не обойтись без длительного курса консервативного лечения. Напомним, что консервативное лечение в медицине предполагает в первую очередь предотвращение ухудшения состояния здоровья больного; при этом считается, что у пациента либо наступит естественное выздоровление, либо прогрессирование болезни удастся замедлить настолько, что больному не потребуется дополнительного оперативного вмешательства. Обычно консервативное лечение предполагает соблюдение постельного режима и минимальные физические нагрузки.

Публикация подготовлена в рамках проекта «Россия – ЕС: развивая диалог», реализуемого при поддержке Представительства ЕС в России. Андрей Кортунов – один из участников экспертной сети ЕС – Россия по внешней политике (EUREN)

Московский Центр Карнеги. 17.01.2022