Остановить нельзя терпеть: Европа и российско-китайское сближение
Александр Габуев, руководитель программы «Россия в Азиатско-Тихоокеанском регионе» Московского Центра Карнеги
Взаимоотношения Москвы и Пекина будут все больше влиять на европейские и трансатлантические интересы как в сфере безопасности, так и в экономике, поэтому все большее число европейских лидеров думают о том, как приостановить дрейф России в китайские объятия.
Сближение России и Китая становится все более важным вопросом европейской политики. Сама по себе ось «Москва – Пекин» до последнего времени не была источником особой головной боли для Брюсселя и европейских стран. Проблемы с Россией и Китаем по отдельности пока серьезнее тех, что возникают из-за их углубляющегося партнерства. При этом взаимоотношения Москвы и Пекина будут все больше влиять на европейские и трансатлантические интересы как в сфере безопасности, так и в экономике, поэтому все большее число европейских лидеров думают о том, как приостановить дрейф России в китайские объятия. В свою очередь, для Кремля, стремящегося сохранить стратегическую самостоятельность, европейская озабоченность сближением РФ и КНР в теории могла бы создать условия для ограниченного и прагматичного улучшения связей с ЕС – и тем самым ресурс для балансирования отношений с Китаем.
Однако открытию этого окна возможностей препятствуют внутриполитические факторы как в России, так и в ЕС и по-прежнему жесткая конфронтация между РФ и Западом. В этих условиях Москве и европейским столицам предстоит сосредоточиться на выполнении собственных, не скоординированных друг с другом «домашних заданий», чтобы приостановить перевес российско-китайских отношений в пользу Пекина.
Европа волнуется раз
«Надо понимать, куда это ведет геостратегически. Вы все больше толкаете Россию и Китай в объятия друг друга и тем самым способствуете созданию самого мощного экономического и военного союза. Я не думаю, что стратегия Запада в этом противостоянии должна быть такой. Поэтому, учитывая этот контекст, я против, чтобы мы полностью разрушали все мосты связей с Россией», – заявил глава МИД Германии Хайко Маас, выступая 10 февраля в бундестаге. Речь шла о том, как Берлину реагировать на репрессии российских властей против оппозиции, последовавшие после ареста Алексея Навального. Министр далеко не первый раз говорил о побочных эффектах санкций, но впервые столь прямо обозначил одну из важнейших стратегических озабоченностей Берлина: жесткая политика Запада в отношении Москвы ведет к сближению России с Китаем, и это сближение не в интересах Европы.
Еще несколько лет назад, вслед за войной на Украине и введением первых секторальных санкций против России, в Европе и США к российскому «повороту на Восток» относились весьма скептически. В частных разговорах европейские чиновники говорили, что реальное сближение между Москвой и Пекином невозможно: Россия слишком привязана к западным рынкам и банкам, она боится восточного соседа и не доверяет ему, а Китай куда больше ценит отношения с ЕС и США, чем с непредсказуемой и агрессивной страной, находящейся в состоянии экономической рецессии и к тому же под санкциями. Едкими были и тон европейских экспертов, и редакционные комментарии ведущих газет. Схожее отношение царило в Вашингтоне. «Само сближение притворно, но если Россия и правда хочет попасть в кабалу к Китаю, не понимаю, почему Западу должно быть до этого хоть какое-то дело», – пояснял в 2015 году автору этой статьи один из высокопоставленных чиновников администрации Барака Обамы.
Сейчас отношение к укрепляющемуся партнерству Москвы и Пекина в европейских столицах меняется. Западные эксперты от Варшавы до Лондона все больше пишут о различных аспектах сближения РФ и КНР, а также возникающих из-за этого угрозах для Европы и НАТО. Аналитические проекты по изучению российско-китайских отношений поддерживаются все большим числом европейских правительств. Но главное, заметно поменялась публичная риторика политиков и лидеров стран.
Первым о последствиях российско-китайского сближения для Европы заговорил президент Франции Эммануэль Макрон в ноябре 2019-го, общаясь с редакторами The Economist. Интервью Макрона, где он, в частности, призывает взаимодействовать с Кремлем, чтобы не позволить России «превратиться в вассала Китая», вызвало активную дискуссию (и, разумеется, критику) в Европе. Теперь же, судя по выступлению Хайко Мааса в бундестаге, опасения французского лидера во многом разделяет и Берлин. Хотя в опубликованном 16 марта правительством Великобритании стратегическом обзоре внешней политики российско-китайское взаимодействие не упомянуто как отдельная проблема, действия и Москвы, и Пекина названы в числе важнейших угроз.
С чем связано такое изменение европейских взглядов на сближение России и Китая?
Растущие ставки
Перемену в европейской оценке связки Москва – Пекин можно объяснить сразу несколькими причинами. Прежде всего, с 2014 года в российско-китайских отношениях произошли важные количественные и качественные изменения, которые уже сложно игнорировать. Заметнее всего они в экономике. По данным Федеральной таможенной службы, доля Китая во внешней торговле РФ с 10,5% в 2013-м (до начала украинского кризиса и санкций) выросла до 16,7% в 2019-м и до 18,3% в кризисном 2020-м. Важно, что этот почти двукратный рост происходит на фоне неуклонного падения доли ЕС в российском торговом обороте. Если в 2013 году на ЕС приходилось 49,4% российской внешней торговли, то в 2019-м – 41,6%, а по итогам пандемийного 2020-го – 38,5%.
Объем торговли России с ЕС по-прежнему вдвое выше, чем с Китаем, однако всего семь лет назад разница была почти в пять раз. И есть много предпосылок к тому, что этот тренд продолжится. Например, пока Запад блокирует достройку газопровода Nord Stream 2, российско-китайский газопровод «Сила Сибири», над которым еще недавно глумились европейские аналитики, выходит на плановую мощность 38 млрд кубометров в год (к 2024 году) и стороны обсуждают строительство новой трубы «Сила Сибири-2» через Монголию, которая будет доставлять в Китай газ с Ямала и из Западной Сибири – ресурсной базы для поставок «Газпрома» в ЕС. Торговлей дело не ограничивается. Китаю еще очень далеко до объема накопленных европейских инвестиций в экономику РФ, однако с началом украинского кризиса объем вложений из ЕС постепенно падает, а из КНР – растет. Хотя кризисный 2020 год вряд ли может считаться нормальным, показательно, что из $1,4 млрд иностранных инвестиций, вложенных за этот год в Россию, $250 млн пришлись только на одну сделку по покупке китайской компанией Sinopec у российской «СИБУР Холдинг» 40%-ной доли в проекте по строительству Амурского газоперерабатывающего завода.
Еще более заметны качественные сдвиги в военном сотрудничестве. Впервые с середины 2000-х годов Россия продает Китаю новейшие системы оружия (истребители Су-35 и системы С-400), а также помогает Пекину создавать систему предупреждения о ракетном нападении. Из выступления президента Владимира Путина на последнем заседании Валдайского клуба стало известно, что у Москвы и Пекина есть еще один масштабный проект в военно-технической сфере, который Кремль и Чжуннаньхай пока не готовы анонсировать (стандартная российско-китайская практика состоит в том, что подобные сделки становятся публичными спустя полтора-два года после подписания). Партнерство Москвы и Пекина в сфере безопасности не ограничивается военно-техническим сотрудничеством. Военные двух стран проводят все более регулярные и масштабные совместные маневры, причем в 2018 году контингент Народно-освободительной армии Китая (НОАК) впервые принимал участие в учениях «Восток», на которых раньше КНР была одним из основных предполагаемых противников. А с 2019-го стратегическая авиация РФ и КНР начала экспериментировать с совместным патрулированием в Северо-Восточной Азии, продолжив эту практику и в 2020-м. Наконец, в конце прошлого года Владимир Путин, выступая перед участниками клуба «Валдай», впервые не исключил возможности военного союза между Россией и Китаем в будущем – хотя до этого российские и китайские чиновники всегда четко говорили об отсутствии каких-либо планов формализации союзнических отношений. Высказывание президента Путина похоже скорее на вербальный сигнал Западу о побочных эффектах и негативных сценариях давления на Россию. Тем не менее очевидно, что военное и военно-техническое сотрудничество Москвы и Пекина с начала 2014-го углубляется, и отмахиваться от фактов, называя российско-китайское взаимодействие в сфере безопасности притворным и неглубоким, уже сложно даже самым упертым скептикам.
Кроме того, за прошедшие несколько лет в Европе существенно изменилось отношение к самому Китаю. Если еще несколько лет назад КНР воспринималась прежде всего как торговый партнер и источник роста для европейских (особенно германской) экономик, то теперь Пекин все больше видится как конкурент, а порой и соперник. Во многом подобная перемена связана с заметно возросшей инвестиционной активностью китайцев в Европе и нацеленностью на стратегические активы (особенно в сфере инфраструктуры и высоких технологий). В европейских странах начинают осознавать: всего за несколько десятилетий Китай из «сборочного цеха» мира превратился в мощную индустриальную державу – со своими технологическими чемпионами, собственной инновационной экосистемой, – активно конкурирующую с европейскими концернами на глобальных рынках.
Особенно остро вопрос стоит перед капитанами крупного немецкого бизнеса: Китай для германских концернов – главный рынок сбыта, помимо ЕС, но одновременно и главная угроза их лидерству в мировом разделении труда. Разумеется, размашистые китайские дипломатические инициативы последних лет вроде форума «17+1», объединяющего Пекин и посткоммунистические страны Восточной Европы, а также настойчивое продвижение мегапроекта «Пояс и Путь» также усилили беспокойство Брюсселя и европейских столиц. К тому же усиление при Си Цзиньпине напористости внешней политики в отношении азиатских соседей и курс на завинчивание гаек внутри Китая (особенно в отношении уйгуров в Синьцзяне и жителей Гонконга) не могли не взбудоражить Европарламент и либеральных политиков в ЕС. В результате любые каналы роста китайского влияния в Европе и ее окрестностях вызывают все больший интерес и ажиотаж элиты и общества. В марте 2019 года новый консенсус был оформлен в подготовленном Еврокомиссией стратегическом обзоре отношений с Китаем, где КНР впервые названа «системным соперником» единой Европы. Неудивительно, что сочетание уже привычного российского вызова с новым, китайским, становится объектом все более пристального внимания.
Наконец, в европейских странах крепнет убеждение, что сближение Москвы и Пекина усугубляет для Европы как российскую, так и китайскую проблему. Хотя взаимодействие с Китаем не помогло России полностью компенсировать эффект от западных санкций, в некоторых значительных аспектах сотрудничество с Пекином оказалось крайне важным подспорьем для Москвы в ее противостоянии с коллективным Западом. Например, китайские компании помогли российским властям создать «энергетический мост» в Крым и помочь полуострову пережить энергетическую блокаду, которую пытался организовать Киев с молчаливого одобрения ЕС. Китайские технологии стали в России заменой некоторых чувствительных европейских, включая военные. Ручей китайских денег, умело направленный Пекином на ближайшее окружение президента Владимира Путина (прежде всего, бизнесмена Геннадия Тимченко, который в апреле 2014 года, вскоре после попадания под санкции США, возглавил Российско-Китайский деловой совет) и глав стратегических госкомпаний, отчасти подсластил для них попадание в западные санкционные списки, а заодно сделал сторонниками более тесного сотрудничества с Китаем. Таким образом, отчасти благодаря помощи Пекина Москва смогла выдержать давление США и ЕС и при этом не только не изменить свою внешнюю политику по Украине, но и развить внешнеполитическую активность (от Ближнего Востока и Африки до поддержки правящего режима в Венесуэле и вмешательства в американские выборы). Разумеется, главную роль в этом сыграли ограниченность санкционной программы Запада, накопленные Россией за годы прагматичной монетарной и фискальной политики резервы, а также относительно умелые действия правительства РФ по купированию эффекта санкций. Но и Китай своим посильным, пусть и скромным вкладом помог избавить Москву от необходимости изменять свою внешнюю политику под давлением Запада.
Однако справедливо и обратное: действия России отчасти усугубляют для Европы «китайскую проблему». Во-первых, это заметно в военной области: благодаря партнерству с Россией укрепляется мощь НОАК. Китайская армия приобретает новые системы вооружений и постепенно изучает потенциальные театры военных действий в непосредственной близости от европейских границ. Во-вторых, научно-техническое сотрудничество с Россией в отдельных областях позволяет Китаю двигаться вверх по цепочкам добавленной стоимости, все активнее конкурируя с европейскими производителями оборудования – например, для сетей связи. Конечно, российский вклад в потенциал Китая как претендента на лидерство в мировой экономике и финансах более чем скромен. Но на других, прежде всего военно-технических, направлениях Москва все же играет определенную роль в усилении Китая и совокупной мощи двух стран, что не может не вызывать беспокойства у Запада.
Все это заставляет западных лидеров чаще задаваться вопросом: как именно и в каких сферах взаимодействие Китая и России представляет вызов для интересов Европы и стран – членов НАТО? Крайне важны и перемены в восприятии Китая главным стратегическим союзником Европы – Соединенными Штатами. За последние десять лет в США сформировался консенсус, согласно которому именно подъем и эволюция Китая служат главным вызовом для американоцентричного миропорядка (в США и Европе эту систему мироустройства называют «международный либеральный порядок, основанный на правилах»). После того как в Америке изменилось отношение к Китаю, подобное изменение в Европе, выступающей младшим партнером США в вопросах геополитики, было лишь делом времени.
Проблемы для Европы
Проблемы Европы, возникающие в результате углубления российско-китайского партнерства, берут начало вдали от европейских берегов. В последнее время европейские государства – члены НАТО все больше определяют Индо-Тихоокеанский регион, включая акваторию Южно-Китайского моря, как зону своих интересов в сфере безопасности. Во многом это следствие того, что подход к соперничеству с Китаем на Тихом океане изменили США – а потому Вашингтон старается подключить к сдерживанию Пекина не только союзников в регионе вроде Японии, Австралии и Южной Кореи, но и европейских союзников по НАТО. Для европейских столиц активизация военного присутствия в Азии (или хотя бы активная ее демонстрация) – способ не только укрепить отношения с США, но и обозначить возрождение своей глобальной роли.
Особенно заметна активизация Лондона, который включил проблему Индо-Тихоокеанского региона и поведения Китая в опубликованный 16 марта стратегический обзор политики безопасности Великобритании. Декларациями в стратегических документах британский кабинет не ограничивается. Еще в феврале начальник штаба обороны Великобритании Ник Картер заявил, что новейший авианесущий крейсер британских ВМС Queen Elizabeth совершит свой первый дальний поход к берегам Азии и летом будет патрулировать Южно-Китайское море в составе боевой группы (атомная подлодка, два эсминца и два фрегата) совместно с американским флотом. «Поворот Великобритании к Индо-Тихоокеанскому региону, включая визит Queen Elizabeth в этот регион, демонстрирует наши общие приоритеты и стратегические интересы», – заявил глава британского МИДа Доминик Рааб. Возросшую активность в регионе демонстрируют и ВМС других европейских стран – членов НАТО, прежде всего французские.
Если эти действия имеют целью ограничить возможности Китая навязывать свои правила игры в Южно-Китайском море, то военно-техническое сотрудничество Москвы и Пекина, напротив, укрепляет ВМС НОАК. Так, размещение закупленных в России систем С-400 и базирование истребителей Су-35 на юге в провинции Гуандун, на острове Хайнань или на созданных Китаем искусственных островах серьезно укрепит возможности НОАК по установлению зоны идентификации ПВО над всей спорной акваторией в Южно-Китайском море.
Однако проблемы безопасности, встающие перед Европой вследствие углубления российско-китайского сотрудничества, этим не ограничиваются. Благодаря взаимодействию с Москвой Пекин получает возможность развивать полноценный глобальный флот, прежде всего изучать акватории Средиземного и Балтийского морей, как это происходило во время совместных российско-китайских учений на Балтике в 2017 году и в Средиземном море в 2015-м. Учитывая, что подобные учения стали регулярной практикой, в будущем странам НАТО предстоит все чаще видеть у своих берегов китайские военные корабли, отрабатывающие совместные действия с российскими коллегами. А 2021-й может стать первым годом, когда на границах Европы появятся и сухопутные части НОАК как участники российских стратегических учений «Запад» (сложившаяся с 2018 года практика регулярного приглашения китайских военных на стратегические учения РФ не прерывалась даже из-за ковидных ограничений в 2020-м).
Помимо роста военных возможностей НОАК с помощью продукции российского ВПК и расширения географии учений, российско-китайское сближение может представлять вызов для Европы и в киберпространстве. Власти европейских стран постоянно фиксируют возросший интерес к правительственным и коммерческим данным со стороны хакеров, предположительно работающих в интересах российских и китайских спецслужб. Пока свидетельств о какой-либо координации или обмене данными между Москвой и Пекином в этой сфере нет, но, учитывая скорость и направление укрепления российско-китайского партнерства, подобное сотрудничество уже не кажется невероятным. Во всяком случае, по некоторым данным, после 2014 года стороны начали сотрудничать в такой чувствительной сфере, как обмен опытом между контрразведками.
Еще одним поводом для беспокойства европейских столиц может стать взаимодействие Пекина и Москвы в работе с общественным мнением западных стран, особенно через соцсети. Пока примеров координации их действий в этой сфере нет, хотя официальные аккаунты российских и китайских госведомств (особенно англоязычные Twitter-аккаунты дипмиссий и отдельных российских и китайских дипломатов РФ и КНР) все чаще выступают с единых позиций, повторяют аргументы друг друга и копируют ссылки на «дружественный» контент. Китайская «цифровая дипломатия» в Twitter и Facebook все больше напоминает российскую. То же можно сказать о китайских государственных СМИ, ориентированных на западную аудиторию, таких как телеканал CGTN и газета People’s Daily, по тональности имитирующих стилистику российского RT. Подобная эволюция вряд ли стала результатом сотрудничества Москвы и Пекина – это скорее столь частое в Китае креативное копирование, заимствование передового опыта. Тем не менее для европейских властей проблема иностранной пропаганды («дезинформации» – в принятой на Западе терминологии) все больше связывается с сотрудничеством России и Китая.
Серьезным вызовом для европейских интересов служит и экономическое взаимодействие России и Китая. Во-первых, российский «поворот на Восток» отчасти подрывает эффективность западных санкций в отношении РФ. Некоторые шаги Пекина были нацелены как раз на помощь Москве в преодолении конкретных западных ограничений (например, прокладка электрокабеля по дну Черного моря при строительстве энергомоста в Крым). Но этим «эффекты» от санкций не ограничиваются. Хотя расширение торговых и инвестиционных связей России с динамичным Азиатско-Тихоокеанским регионом, и прежде всего с Китаем как крупнейшей экономикой, началось еще до украинского кризиса, западные санкции стали важным катализатором этого процесса, изменив не только его скорость, но и глубину. Китайские компании медленно, но уверенно становятся крупными игроками на российском рынке, порой вытесняя европейские из некоторых сегментов. Если еще десять лет назад доминирующим поставщиком промышленного оборудования в Россию была Германия, то сейчас это место уверенно занял Китай. В 2016 году КНР впервые обогнала ФРГ как экспортер машиностроительной продукции на российский рынок, а в 2019-м объем продаж китайского оборудования почти втрое превышал немецкие показатели – $30,8 млрд (28% всех импортированных в Россию промышленных машин) против $12,9 млрд.
Проведенные в ходе этого исследования глубинные интервью с представителями российского бизнеса, импортирующего промышленное оборудование, позволяют убедиться в прямой связи между западными санкциями и возросшим желанием бизнеса покупать китайские станки и детали. Бизнес опасается, что расширение секторальных санкций Запада может коснуться гражданских секторов экономики, а потому старается заменить европейских и американских поставщиков альтернативными – чаще всего китайскими. Разумеется, тут играет роль и общее повышение качества китайских товаров, и их сравнительно низкая цена в сравнении с европейскими аналогами, а в некоторых случаях и готовность китайских компаний к локализации производства. В сумме эти факторы объясняют, почему на российском рынке доминируют китайские смартфоны и все более успешно продвигается китайский гражданский автопром, продукцию которого для своих нужд теперь закупает даже Минобороны РФ (например, внедорожники Haval, которые собирают на заводе под Тулой). Китайские госкомпании становятся в новых условиях единственными иностранными подрядчиками, выигрывающими гостендеры на строительство инфраструктуры наряду с компаниями таких приближенных к власти бизнесменов, как Геннадий Тимченко и Аркадий Ротенберг (например, подрядчиком в строительстве скоростной автомагистрали Москва – Казань оказалась китайская CRCC). Проблема для европейского бизнеса заключается в том, что после переориентации значительной части российских компаний на преимущественно китайские технологии (и соответствующие стандарты) развернуть эту тенденцию назад будет сложно. Для этого потребуется потрясение, сопоставимое по глубине с украинским кризисом, в отношениях России и Запада.
Похожая динамика наблюдается и в финансовой сфере. До 2014 года российский частный и государственный бизнес в значительной степени зависел от европейских кредитов, главным зарубежным финансовым центром для России был Лондон, а ключевыми площадками для размещения акций и облигаций за рубежом – London Stock Exchange и нью-йоркские площадки. После украинского кризиса зависимость российского бизнеса, и особенно банковского сектора, от Запада, по данным ЦБ РФ, постепенно снижается — во многом потому, что именно финансовый сектор РФ стал одной из мишеней санкций. Роль Китая как инвестора в российские активы, котирующиеся на биржах, а также как источника кредитования все еще невелика, но она растет с 2014 года. Единственная заметная сфера китайского влияния на российские финансы – аномально высокая доля юаня в золотовалютных резервах ЦБ (по данным на середину 2020 года, Банк России держит в юане около 12,2% своих ЗВР – примерно в десять раз больше, чем другие Центробанки мира). Тем не менее все большее количество российских компаний экспериментирует с выпуском ценных бумаг в Гонконге и Шанхае, а Московская фондовая биржа ведет активную политику по привлечению клиентов из Азии, прежде всего из Китая. Несмотря на регуляторные сложности, растет и интерес к вложениям в китайские фондовые площадки со стороны российских инвесторов. Так, запущенный в конце 2020 года фонд УК «Альфа-Капитал» (инвестбанковское подразделение «Альфа-Банка») привлек в свой фонд «Китайские акции» больше 2 млрд рублей за два месяца. Китаю потребуются годы, чтобы достичь равного с Европой уровня зарубежного финансового рынка для российских компаний и состоятельных розничных инвесторов. Скорость этого процесса будет зависеть от того, насколько быстро будет реформирован финансовый сектор КНР (прежде всего открытие счета капитала), а также от динамики санкций против России.
Главный для Европы экономический риск от углубляющегося партнерства Москвы и Пекина на фоне ухудшения российских связей с Западом – постепенный дрейф России в сторону Pax Sinica. Так можно определить китаецентричное геоэкономическое пространство, где КНР будет главным торговым партнером для всех участников, главным инвестором, кредитором и эмитентом региональной валюты, используемой для расчетов и накоплений, а также источником передовых технологий и законодателем технологических стандартов. Процесс этот не будет быстрым. Однако при сохранении нынешних тенденций и учитывая желание Европы снизить зависимость от российских углеводородов, а также растущую осторожность европейского бизнеса при вложениях в РФ, к началу 2030-х годов китайское присутствие в российской экономике может приблизиться к европейскому, каким оно было в 1990-х, 2000-х и 2010-х годах.
Формирование подобного Pax Sinica – сферы китайского геоэкономического влияния в Евразии – и включение в его орбиту России может означать появление новых разделительных линий на евразийском континенте, гораздо более гибких и прозрачных, чем «железный занавес» между НАТО и странами Варшавского договора, но ограничивающих экспорт европейских стандартов, товаров и услуг. Удар будет нанесен и по намерению европейских стран, прежде всего Великобритании, создавать технологические альянсы западных демократий для конкуренции с китайскими технологиями в глобальном масштабе. Интеграция такой космической и ядерной державы, как Россия, в Pax Sinica (например, ключевая роль Huawei в строительстве сетей 5G) будет иметь серьезный демонстративный эффект для развивающихся стран.
Риски для России
Для самой России медленное попадание в Pax Sinica также сулит выгоды при управляемых рисках лишь на короткую перспективу – до 10-15 лет. В дальнейшем эти риски существенно возрастут, при условии что к тому времени на Китай будет приходиться свыше 40% российской внешней торговли, значительная часть углеводородного экспорта из РФ будет идти по трубопроводам только в КНР (как нефтепровод Сковородино – Мохэ или газопровод «Сила Сибири»), а Пекин станет для Москвы важнейшим источником технологий и финансов. Учитывая тенденции на мировом рынке углеводородов, в скором времени Китай будет в еще большей степени «рынком покупателя», а не «рынком продавца». И хотя прогнозы говорят об удвоении мощностей электростанций на газе в ближайшие десять лет, китайские эксперты (например, один из ведущих центров энергетических исследований Университета Цинхуа) считают, что с 2030 года газовая генерация расти не будет. Поэтому основную ставку Китай делает на возобновляемые источники энергии и водород. Учитывая упор на рост внутренней добычи в Китае (эта задача включена в план 14-й пятилетки) и рост импорта углеводородов из-за рубежа по морским маршрутам, Китай будет в состоянии выбирать поставщиков и диктовать им свои условия.
Если нынешний российский газовый контракт по «Силе Сибири» защищен условием «бери или плати», то контракт по «Силе Сибири – 2» еще не подписан, а с нефтяным контрактом у китайских госкомпаний уже есть опыт давления на Россию, причем весьма успешный. В 2011 году CNPC смогла заставить «Роснефть» и «Транснефть» внести изменения в уже подписанный контракт на поставки нефти в Китай по Сковородино – Мохэ и добиться скидки примерно в $1,5 на баррель. В 2020-м давление Пекина заставило «Роснефть» отказаться от бурения на том участке континентального шельфа Вьетнама, который Китай считает частью своего морского пространства. В будущем, при увеличении товарооборота и роста зависимости России от Китая, переговорная позиция Пекина может усилиться, а Москвы – ослабнуть.
Самый неприятный для России вариант заключается в сценарии, когда Китай сможет и захочет использовать экономические рычаги для изменения позиции РФ не по конкретным контрактам, а по некоммерческим вопросам, затрагивающим интересы Пекина. Например, начнет добиваться, чтобы Москва отказалась от продажи своего оружия Вьетнаму и Индии. Или попросит Россию «по-дружески» рекомендовать государствам Центральной Азии, чтобы они приняли на своей территории частные военные компании КНР для охраны китайских объектов. В последние годы Пекин активно учится у США использовать экономические рычаги для достижения политических целей, и продолжающаяся торговая война Китая с Австралией — лишь один из многих примеров за последнее время. Конечно, роль России для Китая не ограничивается экономикой и пока Пекин ведет себя с Москвой подчеркнуто осторожно и уважительно, оказывая давление лишь по конкретным сделкам. Но сохранение подобного отношения со стороны КНР гарантировать нельзя, а потому России уже сейчас следует предпринимать шаги по возможной минимизации подобных рисков.
Что делать?
Вопрос о том, как Европа и коллективный Запад должны реагировать на российско-китайское сближение, дискутируется в столицах по обе стороны Атлантики. Конкретные подходы пока не очерчены, а представлены лишь в общих ощущениях политиков. Интервью Эммануэля Макрона изданию The Economist, в котором президент Франции призывает Европу к совместным усилиям по предотвращению российско-китайского сближения путем налаживания отношений с Москвой, легло на благодатную почву: схожую позицию разделяют многие политики и чиновники, особенно в крупных странах. По данным Financial Times, еще в 2019 году представительство Евросоюза в Москве, возглавляемое китаистом Маркусом Эдерером, предлагало странам – членам ЕС (тогда в блок входила и Великобритания) начать диалог с Москвой по тематике 5G, чтобы предотвратить доминирование китайских компаний в этой и других высоких технологиях на евразийском пространстве. Тогда это предложение так и не было реализовано.
Позицию Макрона, изложенную на страницах The Economist, в Европе критикуют за чрезмерную расплывчатость его предложений, не говоря уже об обвинениях в наивности. В любом случае способность Европы улучшать отношения с Россией, чтобы отдалить ее от Китая, будет ограничена несколькими внутренними факторами.
Во-первых, существующие санкции ЕС и США в отношении России наверняка продолжат свое действие, поскольку ситуация в Крыму и на Украине вряд ли сильно изменится в обозримой перспективе. Во-вторых, Россия вступает в очередной внутриполитический цикл, связанный с думскими выборами осенью 2021 года и предстоящими в 2024 году выборами президента. Судя по последним действиям властей (приговор Алексею Навальному и жесткий разгон акций в его поддержку, давление на Twitter, аресты участников съезда муниципальных депутатов и т.д.), в Кремле взят курс на более жесткое давление в отношении несистемных политических сил и активной части гражданского общества, а также на пресечение любых каналов, с помощью которых можно было бы влиять извне на политическую жизнь России. Это явно не та ситуация, в которой улучшение отношений Европы и России возможно в принципе – и провальный визит главы европейской дипломатии Жозепа Борреля в Москву в феврале 2021 года тому пример. В-третьих, более активное противодействие Москве – один из приоритетов команды нового президента США Джозефа Байдена, которая попытается использовать эту карту в перезагрузке отношений с европейскими союзниками после охлаждения в период правления Дональда Трампа. И хотя Белый дом явно намерен восстановить согласие в подходе США и ЕС к России, а значит, Европа получит теоретическую возможность влиять на общую трансатлантическую повестку по РФ, стратегическая автономия европейцев еще больше сократится. Различия по российскому вопросу между отдельными членами ЕС слишком явные, а новая внешнеполитическая команда США вполне опытна, чтобы играть на этих противоречиях и проводить нужную Вашингтону линию.
В этих условиях Европе предстоит, прежде всего, достичь аналитического, а затем и политического консенсуса по ряду ключевых вопросов сначала внутри ЕС, а потом и в рамках Трансатлантического партнерства:
- Какие именно аспекты российско-китайского сближения негативно влияют на европейские и, шире, западные интересы?
- Какие элементы отношений Москвы и Пекина неизменны, а на какие можно повлиять доступными Западу инструментами?
- Каковы должны быть эти инструменты?
В свою очередь, российскому руководству и обществу, ищущим возможность сбалансировать отношения с быстро укрепляющимся Китаем, предстоит более трезво осмыслить роль своих отношений с Европой. Россия пока еще заметно больше связана коммерческими, технологическими и финансовыми связями с ЕС, чем с КНР, и может возникнуть иллюзия, что у Москвы осталось достаточно пространства для маневра по перекладыванию яиц из корзины с надписью «Европа» в корзину с надписью «Китай». Так ли это, станет понятно уже в ближайшие 10–15 лет, поэтому важно уже сейчас оценить потенциал Европы как балансира в отношениях с Пекином. Пока у многих российских чиновников складывается ощущение, что, хотя Европа уже заволновалась из-за дрейфа России в сторону Китая, она не готова предложить Москве ничего конкретного в обмен на возможную коррекцию курса Кремля. Возможно, в российских верхах ждут, что через несколько лет Москве начнут поступать уже более серьезные предложения.
Надо, однако, четко понимать, что, во-первых, степень беспокойства Европы и США по поводу сближения РФ и КНР пока недостаточна, чтобы они были готовы всерьез менять политику на российском направлении. Во-вторых, многие действия России в ее внутренней политике и во взаимодействии с Западом делают любые попытки сближения с Москвой невозможными. Более того, политиков и экспертов, призывающих к поиску взаимопонимания с Россией, объявляют в лучшем случае наивными людьми, а в худшем – агентами влияния Кремля. У ухудшения отношений России с Западом своя логика, и, пока она не изменится в результате серьезной внутренней трансформации одного или обоих участников конфликта или какого-то общего вызова (притом что таковым не стала даже пандемия коронавируса), китайский фактор не сможет изменить эту логику.
В условиях, пока Россия не собирается менять основы своей внешней и внутренней политики, что позволило бы ей диверсифицировать международные контакты и опереться на более быстрый и устойчивый экономический рост, пространство для маневра на китайском направлении у Москвы со временем будет сужаться. Пока оно существует.
Прежде всего, Россия через разные каналы может обсуждать с ЕС и США побочные эффекты от некоторых потенциальных санкций, которые лишили бы Москву источников критически важных гражданских технологий, альтернативных китайским. Далее Россия может решить, что преимущественной поддержкой государства будут пользоваться те проекты по продаже ресурсов в КНР, где отправной точкой является море, и потому у этих ресурсов будут альтернативные покупатели, помимо китайских партнеров. Наконец, Москва могла бы повысить эффективность нынешней управленческой конструкции взаимодействия с Пекином по вопросам экономики и инвестиций. Существующие четыре межправительственные российско-китайские комиссии по экономическим вопросам во главе с четырьмя различными вице-премьерами (Андрей Белоусов, Александр Новак, Дмитрий Чернышенко и Юрий Трутнев) часто дублируют друг друга и не всегда общаются между собой. Если Москва и Пекин не хотят снижать количество комиссий, российская сторона могла бы создать общий для всех четырех переговорных команд бэк-офис в аппарате правительства и обеспечить его необходимым экспертным ресурсом. К тому же от большей самоорганизации и объединения усилий при работе в Китае выиграл бы и крайне до сих пор разобщенный российский бизнес: успешная деятельность Европейской торговой палаты в КНР – хороший пример для подражания. Эти тактические шаги не смогут заменить России структурных реформ внутри страны или прагматизации ее внешней политики, но позволят повысить отдачу от развития связей с Китаем и несколько затормозить темпы роста возникшей здесь асимметрии.
Публикация подготовлена в рамках проекта «Российско-китайская антанта», реализуемого при поддержке Министерства иностранных дел и по делам Содружества (Великобритания)
Московский Центр Карнеги. 22.03.2021
