Вступление Узбекистана в ЕАЭС изменит экономику союза – кыргызский эксперт
Уже 10 января в Кыргызстане состоятся президентские выборы и одновременно – референдум по форме правления. После стране также предстоит завершить конституционную реформу и переизбрать парламент, а также разобраться с массой экономических проблем. Между тем, соседний Узбекистан стал наблюдателем в ЕАЭС, где его не прочь увидеть и в качестве полноценного члена. Как его вступление в ЕАЭС может повлиять на экономику Кыргызстана, и чего ожидать от политической повестки Бишкека в 2021 году, корреспонденту «Евразия.Эксперт» рассказал член экспертного совета при президенте республики по межэтническим и религиозным отношениям, политолог Денис Бердаков.
– Денис Михайлович, 10 января 2021 г. в Кыргызстане состоятся президентские выборы. Каковы главные ожидания народа от них? Кто станет фаворитом гонки?
– Вероятность того, что Садыр Жапаров победит, близка к 99%, поэтому фаворитов гонки нет, есть довольно предсказуемый победитель. Ожидания людей в связи со сменой власти 6 октября 2020 г. очень высоки: люди хотят определенных социально-экономических перемен, что выливается в достаточно высокую политическую активность.
Действительно, 2020 г. стал для людей переломным и по качеству жизни, и по тому, как советское и постсоветское инфраструктурное наследие (медицина и образование) окончательно перешли на уровень развивающихся стран 70-х гг. То есть, скорых не хватало, они просто не успевали спасать, больницы отстали лет на 50 (а то и на 80 во многих местах). Что касается образования, то выяснилось, что его фактически нет: родители наконец массово увидели, кто, чему, по каким учебникам и как учит их детей. Советская инфраструктура начала сыпаться окончательно. То же самое происходит буквально сегодня и с энергетикой – в Бишкеке сети просто не выдерживают напряжения. Выяснилось, что в огромном гидропотенциале республики есть целая сеть ГЭС объемом примерно 2 гигаватта, и зимой банально не хватает электричества, и его приходится закупать в Казахстане в 2,5 раза дороже, чем подается в итоге розничному потребителю в Кыргызстане.
Поэтому, если говорить простыми словами, у людей есть ожидание, чтобы что-то поменялось к лучшему, причем, само и желательно очень быстро. Похожая ситуация была в десятках стран мира, и политический сценарий, похожий на тот, который мы проходим, есть на всем Ближнем Востоке, Африке и в Латинской Америке.
Люди устают от одних, бросаются, как в Латинской Америке, от популистов к правым, потом к левым, потом вообще к любым, кто хоть что-то обещает или раздает (как в Венесуэле). То есть, пока мы идем по негативному сценарию, потому что понятно, что быстро и системно поменять что-то очень сложно.
Потенциал у нас, конечно, выше, чем у Венесуэлы, потому что есть и границы, и рынки сбыта, и ЕАЭС, и Китай, и связи с Европой, с Турцией. В целом ситуацию можно изменить только очень серьезными и долговременными политическими реформами, которые изменят инвестиционный климат, укрепят вертикаль власти и создадут будущие государственные институты, которые будут создавать инфраструктуру правоприменительной практики, социальных институтов, а также инфраструктуру в виде дорог, школ, больниц и так далее.
– 10 января также состоится референдум по изменениям в Конституцию Кыргызстана. Какое значение имеет этот референдум для внутриполитической ситуации в республике?
– Это будет голосование за парламентскую республику или за условно президентскую. Скорее всего, люди проголосуют за президентскую, потому что сейчас широкие слои общественности активно агитируют за то, чтобы дать больше власти президенту, чтобы он мог быстрее, качественнее и системнее проводить реформы. На мой взгляд, ни та, ни другая позиции не имеют к реальности никакого отношения. В условиях конкретной страны на конкретном историческом этапе то, является ли республика парламентской или президентской, ничего не значит. Имеет значение личность и набор политической команды.
Как им это будет удобнее реализовывать – вопрос спорный. Те же Сингапур или Корея показывают плюсы автократических государств на каком-то промежутке, а такие страны, как Великобритания, США или Швейцария показывают успехи демократии на более долгих промежутках времени – 70 лет и выше. Создается система, от которой государственные институты в долгосрочной перспективе вроде как выигрывают. Но есть также и огромный опыт государств, территорий и местностей, где как было все в раннем феодализме 3000 лет назад, так и не меняется. Поэтому вопрос не к политической форме, а к политической воле отдельных лидеров и команд, которые вокруг них формируются. Понятно, что люди пытаются найти простые ответы на сложные вопросы, но мне кажется, что это философский путь, который Кыргызстан, скорее всего, пройдет и, наверное, иного не дано.
– Как в 2021 г. изменится политическая повестка?
– Частично она останется той же. В нее перейдут попытки решить социально-экономические вопросы, и та же пандемия никуда не денется. Новым станет явно создание президентской или суперпрезидентской республики. Какое-то время люди, политические партии и гражданское общество, группы интересов элит будут как-то прикидывать, все это будет сочленяться, срабатываться.
Третье – международная повестка, которая качественным образом сменилась за последние полгода в силу глобального кризиса и в силу того, что в этот период мир действительно быстро менялся. Сейчас изменился сам подход. Если раньше к Кыргызстану, условно говоря, приходили Россия, Турция, Китай, США, Европа и другие игроки, играющие в этом регионе и имеющие интересы и представления о той гуманитарной политике, которую они хотели бы иметь в этом регионе, то сейчас предложение мировых держав резко падает. В результате технологические решения, гранты, финансы, рынки сбыта (российские, турецкие и китайские) предлагаются в обмен на что-то материальное, потому что все испытывают проблемы и приходят к политическому прагматизму (причем, повсеместно, от США и Турции до Китая и России). Все говорят: «А мне что с этого будет?».
Такая политика проводится не только по отношению к Кыргызстану. Вся Центральная Азия проходит процесс очень жесткой внешнеполитической и геополитической прагматизации своих основных партнеров, и к этому просто не все еще привыкли.
Просто сначала на протяжении 30 лет была заинтересованность в Центральной Азии как в постсоветском куске действительности, на котором было большое желание построить свои проекты у Китая («Один пояс – один путь») и у России, которая пыталась создать здесь некое объединение, в том числе экономический союз и военно-политический блок ОДКБ. Все это в той или иной степени получилось или обвалилось, и все поняли, что строить можно только там, где это будет иметь смысл, то есть там, где есть платежеспособный спрос, а платежеспособный спрос – это состоявшееся государство, если говорить другими словами. Поэтому странам ЦА приходится осознавать, что не к тебе идут с предложениями, а ровно наоборот.
В итоге регион должен себя переосмыслить, и он это делает, пусть и тяжело. Кто-то делает это быстрее (Узбекистан, например), а другие медленнее понимают, что теперь нужно бежать очень быстро, чтобы оставаться хотя бы на том месте, где был вчера.
– С какой повесткой по ЕАЭС Кыргызстан войдет в 2021 г.? Какие направления интеграции будут приоритетными для республики?
– Если что-то и будет, то только нечто прагматичное. Что вообще интересует Кыргызстан в ЕАЭС? Больше и на лучших основаниях отправлять трудящихся, чтобы у них были какие-то коллективные контракты, чтобы у них оставались права не сдавать экзамен по русскому языку и так далее, чтобы не дай бог не ввели визовый режим. Этот вопрос для сохранения социально-политической стабильности, пожалуй, является ключевым, а остальное – рынки сбыта (яблоки, морковь, плодоовощная, мясная, молочная продукция), которые сейчас очень сильно сжимаются в силу логистики из-за короновируса и кризиса 2020 г. И третье – это швейники и переупаковка товаров, условно говоря, которые шли через Китай, Эмираты, Турцию.
В швейной отрасли республики занято до 300 000 человек, и в какой-то момент они поняли, что определенный период (5-7 или даже 10 лет) ЕАЭС будет находиться в состоянии какого-то окукливания, то есть, ставка будет делаться на то, что все будет производиться внутри (причем, зачастую именно внутри России). Россия очень открыто показывает, что наращивает свой рынок сбыта, через введение штрих-кодов. Да, там есть 180-миллионный рынок, но, во-первых, чтобы туда попасть, нужны очень высокие нормы качества, нужно доказывать, что у тебя высокая добавленная стоимость, у тебя должна быть прозрачность границ для всех и плюс еще хороший маркетинг товарных линеек. И это все становится очень сложно, в результате чего мы вполне рискуем потерять половину отрасли, где было замешано как раз очень много ручного труда.
Соответственно, эти повестки и будут для нас ключевыми: как продвинуть свои товары из нескольких отраслей, и как упростить жизнь нашим трудящимся. Вся другая повестка в ЕАЭС [для Кыргызстана] в принципе неактуальна. Такие вещи, как технологическое сопряжение, технологические корпорации, создание длинных интеграционных цепочек добавленной стоимости, которые продвигает Беларусь, или введение как можно большего числа штрих-кодов, цифровой контроль, который предлагает Россия, для нас тоже не актуальны. Нам все это, во-первых, не выгодно, а во-вторых, экономически нецелесообразно. Те повестки, которые предлагал Казахстан, мы тоже просто не тянем. Наша повестка максимально логичная и очень узкая, то есть максимально прагматичная.
– 11 декабря прошло заседание Высшего евразийского экономического совета, на котором Узбекистану был присвоен статус наблюдателя ЕАЭС. Что это означает для Кыргызстана, и какими будут направления сотрудничества стран в рамках Союза?
– Узбекистан для нас – потенциально очень интересный партнер для сотрудничества. Я не скажу, что это рынок сбыта: Узбекистан производит, в том числе, примерно всю ту же товарную линейку, что и мы. Есть, конечно, какие-то уникальные ниши, типа электролампового завода, который может продавать туда лампочки, но в принципе, мы же в свободной зоне СНГ находимся, и мы и так без проблем туда продавали, у нас не было каких-то дополнительных пошлин.
Основной вызов для Кыргызстана при вхождении Узбекистана состоит в том, что от 2,5 до 3 млн граждан Узбекистана получат преференциальные права трудящегося ЕАЭС. Например, при наличии договора они могут находиться безлимитно на территории России, а они очень этого хотят, и я думаю, что это главное, почему они туда вступают. Это относится и к экзамену на знание русского языка, работе по патенту и так далее – то есть всему, что наши граждане очень ценили и что все последние годы позволяло им экономить минимум от 140 000 руб. в год на каждого работающего человека, а это большие деньги. Теперь получается, что граждане Узбекистана получат все те же преференции, что может очень серьезно ударить по ряду ниш, где работают наши кыргызстанцы, особенно по сектору услуг, где знание русского языка является небольшим преимуществом.
Хотя то, что граждане Кыргызстана лучше владеют русским языком, уже становится мифом, это уходящий тренд. Русский язык остался в Кыргызстане только в Бишкеке, а так как оттуда меньше всего едут на заработки в Россию, в целом страна теряет свое конкурентное преимущество перед Таджикистаном и Узбекистаном.
Поэтому, с точки зрения защиты национальных интересов и экономики, вступление Узбекистана неоднозначно для Кыргызстана. В целом мы, конечно, рады, и наше правительство позитивно рассматривает расширение Союза, но мы не смогли толком воспользоваться этим 180-миллионным рынком. То, что по ряду ниш нас могут очень серьезно подвинуть – это факт. Второе, что нас может подвинуть – это то, что значительная часть продукции сельского хозяйства Узбекистана (та же черешня) шла через Кыргызстан. Ее загоняли к нам, перегружали на наши грузовики, и далее она уже шла под нашим брендом, потому что она и у нас выращивается. Сейчас ситуация будет другая.
Я был в Узбекистане, и я видел, как они готовились к увеличению экспорта той же черешни и ряда другой продукции. Они просто десятки гектар засаживали всей этой продукцией, и как раз сейчас все эти деревья начнут плодоносить, с этого года или со следующего. Это огромные вложения, перспективное видение, и Кыргызстан уже в этой цепочке не нужен, а за счет большего объема, привлекательности упаковки, налаженности торговых связей мы это потеряем. В лучшем случае придется продавать на месте по себестоимости, чтобы просто включаться в товарную логистику (хранение, логистика, переупаковка, сбыт) узбекских цепей. Это тоже вызов, который ударит по мелкоаграрному сектору.
В-третьих, так как теоретически между нами не должно быть барьеров по продаже молока и мяса, а Узбекистан – растущая экономика с точки зрения потребления этих продуктов, это уже вызвало у нас удорожание мяса.
Нужно понимать, что те возможности, которые может нам дать Узбекистан как дополнительный рынок сбыта, мы использовали еще с 90-х, так как в целом у нас для товаров была довольно проницаемая граница, никаких пошлин платить не надо было. Кроме того, Узбекистан – это рынок с жесткими абсолютно нетарифными барьерами. То есть, если кто-то договорился, что в этой области торгуют этим цементом, то ты можешь хоть тоннами его завозить, его никто не купит. Там есть определенные ментальные нетарифные барьеры очень серьезные. С другой стороны, если договариваться о преимуществах с узбекским государством, то оно может обеспечить сбыт.
Поэтому нужно уже заранее прорабатывать дорожную карту Кыргызстана по видению того, как изменятся наши торговые балансы и потенциал наших экономик.
Как минимум, стоит создать серьезный фонд совместных узбекско-кыргызских инвестиций в экономику Кыргызстана, которые могли бы перекрыть убытки от всего этого. Или же можно создавать какие-то совместные предприятия, чтобы хотя бы обеспечивать рабочими местами.
Мы и так часто выступаем с очень серьезной и нередко обоснованной критикой ЕАЭС, а увидев, как Узбекистан войдет и сможет воспользоваться на порядок бо́льшими возможностями Союза (у них и рынок сбыта шире, и людей они смогут больше послать), мы поймем, что теряем один из тех небольших плюсов, который у нас был. Так что это очень серьезная для нас сейчас тема. Конечно, теоретически Кыргызстан может блокировать вхождение Узбекистана в ЕАЭС, но по факту Узбекистан славится своими мощными переговорными позициями и умением вести закулисный диалог. Я думаю, что два государства придут к чему-то в ходе такого диалога, и далее это будет уже просто оформлено каким-то решением или нечто подобным.
Если бы вступал Таджикистан, например, нас бы это не так волновало, хотя там тоже, в принципе, целый ряд вопросов – там и швейная отрасль растет, и так же есть свои развитые логистические цепочки. То есть, одно дело, если ЕАЭС развивался бы в сторону Монголии, Литвы или Латвии: нас это касалось бы крайне мало, а расширение по Центральной Азии существенно меняет баланс.
Беседовала Мария Мамзелькина
Евразия.Эксперт. 16.12.2020
