Такие же соседи, как мы
Тимофей Бордачёв, кандидат политических наук, научный руководитель Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ «Высшая школа экономики», программный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай»
Ибо Российская империя от вас никакого опасения не имеет и в вас нужды ни малой нет.
Доношение переводчика Коллегии иностранных дел А.И.Тевкелева в Коллегию иностранных дел о принятии российского подданства казахами Младшего и Среднего жузов от 5 января 1732 г.
Всему приходит свой срок, и пандемия коронавируса дала нам счастливую возможность отвлечься от текущих дел и отстраненно посмотреть на вещи, казавшиеся неизменными совсем недавно. В 2020 г. окончательно оформилась новая российская политика в отношении соседей – стран, возникших на месте союзных республик бывшего СССР. За прошедшие три десятилетия эти новые независимые государства прошли свой путь становления государственности, в котором были разные события, поиск своего места в мире, внешнеполитические зигзаги и внутренние трансформации.
Но с точки зрения международной политики в целом значение имеет в первую очередь то, что происходило с наиболее могущественной, центральной державой постсоветского пространства. Российская политика все это время оставалась достаточно стабильной, она основывалась на том, что мы представляем собой некую целостность, сравнительно изолированную от внешнего мира, а страны бывшего СССР объединяет нечто большее, чем географическое пространство.
Эта гипотеза имела под собой даже более фундаментальные основания, чем, например, миф об «особых отношениях» с Германией. Но всякий рецепт имеет смысл на определенном этапе развития организма. Сейчас мы вправе констатировать, что Россия смогла относительно успешно преодолеть период, критический для каждой империи после ее распада, когда наиболее сильный из осколков постоянно сталкивается с соблазном попытаться восстановить разрушенное здание. Целью таких действий, вне зависимости от результата, было бы создание на пространстве бывшего СССР нового сообщества безопасности. Но Россия уже имела такой опыт на протяжении нескольких столетий своей имперской внешней политики и ни к чему хорошему для нее самой это не привело.
Геополитическая катастрофа распада такого сообщества в 1991 г. и последующее поведение его бывших субъектов, вполне, впрочем, естественное для новых независимых государств, позволили России лучше, чем Европе или США, подготовиться к миру, где обязанности государства перед создавшими его гражданами имеют первостепенное значение по сравнению с любыми этическими соображениями. Тем более что в 2020 г. технологические возможности и гибкость в привлечении ситуативных союзников позволяют решать задачи национальной безопасности без опоры на институты. Но это не означает, что Россия будет менее внимательно относиться к тому, что происходит у соседей, напротив, внимание будет даже более сконцентрированным.
Хочется, чтобы это стало для них стимулом более тщательно соотносить свои действия с интересами России в области безопасности и экономического развития.
Переход России к новой политике на постсоветском пространстве не случился в одночасье. Драматические события на Украине в 2014–2015 гг. не стали началом восстановления СССР, хотя у России были для этого военные возможности. Концепция «Русского мира», прозвучавшая тогда несколько раз из Москвы, даже вызывала опасения в том, что у России есть намерения масштабно переформатировать международную политику в своем окружении. Но возвращение Крыма, как и сочувствие к событиям на востоке Украины, стали лишь мерами обеспечения собственной безопасности, а не создания нового безопасного пространства для всех. Если бы Россия думала в 2014 г. о будущем украинского народа, то в течение нескольких недель военным путем решила бы проблему февральского переворота в Киеве. Хотя она и сейчас связана с Украиной значительными экономическими и человеческими отношениями, их структурная функция – уже не поддержание общего пространства развития, а реализация практических интересов. Даже если в будущем Москва окажется в ситуации необходимости действовать здесь более решительно, вряд ли ее цели будут альтруистическими.
Примерно тогда же для России не стало проблемой внимание Китая к региону Центральной Азии. Те, кто в 2014 г. ожидал там конфликта и конкуренции Москвы и Пекина, исходили из того, что попытки сохранить изолированность региона от окружающего мира остаются главным инструментом российской политики. Хотя уже тогда, наверное, стоило задуматься о том, что конструктивная реакция на инициативу «Пояс и путь» говорит об изменении алгоритмов российского поведения. Отношение Москвы к действиям Китая было отчасти продиктовано желанием создать здесь «очаг мира» на фоне разгоравшегося конфликта с Западом. Ради достижения такой цели Россия спокойно отнеслась к китайским амбициям в Центральной Азии. Сейчас сожаление может вызывать только то, что за семь лет Китай не смог преодолеть собственные ограничители и региональные особенности и создать там достаточное количество рабочих мест.
В 2020 г. Турция сыграла значительную роль в изменении баланса сил в Закавказье. Разрешение конфликта вокруг Нагорного Карабаха – самого старого и наиболее глубокого из межнациональных конфликтов эпохи распада СССР – в пользу Азербайджана было невозможно вне контекста новой турецкой внешней политики и привело к укреплению там позиций Москвы и упрощению ситуации в целом. Новые международные условия стали более комфортными и выгодными для России, разместившей в Карабахе свой миротворческий контингент. Поэтому в современной международной политике нет деятеля, который бы настолько хорошо послужил российским эгоистическим интересам, как Эрдоган. Турция, все еще страна-член НАТО, теперь тоже ближнее российское зарубежье, вовлеченное в орбиту силовой политики России.
Такая последовательность решений Москвы подводит к мысли, что для российской внешней политики страны-соседи представляют интерес не как таковые, а применительно к тому, как она оценивает угрозы и возможности более широкого глобального контекста. Тем более что сами по себе они по причине своих ограниченных силовых возможностей и зависимости от внешних центров силы вряд ли могут участвовать в решении даже частных внешнеполитических задач России. Белоруссия имеет значение потому, что ее подчинение НАТО и ЕС будет угрожающим российской безопасности и, соответственно, миру в Европе.
Южный Кавказ – зона широкого международного взаимодействия, количество участников которого ограничено только их намерениями в отношении российских интересов. Приднестровье может иметь смысл исключительно в связи с местом Румынии в стратегическом планировании НАТО, ничего личного. Центральная Азия – регион взаимодействия с Китаем – ради того, чтобы там не было присутствия стран Запада и радикальных исламистов. Обе задачи, как и поставки рабочей силы из Киргизии, Узбекистана и Таджикистана в Россию, Пекин полностью разделяет. Достаточно неопределенной становится судьба евразийской экономической интеграции. Видимо, ее важнейшей функцией в ближайшие годы станет не повторение опыта ЕС – создание экономическими средствами регионального сообщества безопасности, а техническое содействие трансграничной торговле.
Конечно, Белоруссия и Казахстан занимают особое место на карте российских приоритетов. Но только потому, что географически расположены вблизи основных «центров силы» суверенной территории России. Однако задачи обеспечения безопасности от внезапного удара со стороны Запада и свободной коммуникации между европейской Россией и Дальним Востоком должны решаться вне зависимости от того, какие у Москвы отношения с политическими образованиями на этих пространствах. Особенно в условиях, когда даже самые решительные тактические действия в военно-политической области являются скорее способом достижения мира, а не приглашением к большой войне.
Значение имеет не природа политического режима или институциональный формат его отношений с Россией, а его поведение, прогнозируемое путем простейшего контент-анализа. Об этом, кажется, прекрасно осведомлены участники внутриполитического процесса в Киргизии, где каждый переворот сопровождается подтверждением добрых намерений новой власти в отношении российских приоритетов. При этом в новых условиях мы вряд ли можем рассчитывать на то, что отказ России от попыток оказывать кому-то покровительство или развивать «особые отношения» – это гарантия невмешательства в ситуациях, которые могут стать критическими для ее интересов.
Россия в глобальной политике. 21.12.2020
