Если не едем, то падаем
Андрей Суздальцев, ученый секретарь факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ
Сегодня мы переживаем период новой феодальной раздробленности на бывшем постсоветском пространстве. Де-факто у нас шесть «русских» государств — Россия, Белоруссия, Украина, Приднестровье, Донецкая и Луганская республики. И в ближайшее время их воссоединения, уверен, мы не увидим. Может, оно и к лучшему, потому что такого рода объединения в рамках одной страны случаются ради противостояния колоссальной внешней угрозе.
Те же интеграционные союзы, что образовались на бывшем советском пространстве за последние 20 лет, как правило, скорее мертвы, чем живы. Самая продвинутая из интеграций — ЕАЭС — хотя и выглядит более жизнеспособной, но имеет в своей основе ту же проблему, что и СНГ, — серьезный дисбаланс в уровне экономик своих участников при равных правах, а также иждивенческие настроения российских сателлитов. Почему страна, имеющая в 100 раз меньший ВВП, чем Россия, обладает равным с ней правом голоса при принятии решения? Тем не менее такой принцип в ЕАЭС принято считать справедливым. Вот потому до конца и не достроен ни один этап евразийской интеграции.
Между тем Россия перманентно идет на уступки союзникам, которые ведут себя так, как будто содержимое российских недр принадлежит им. А стоит им возразить, как начинаются обиды. Они убеждены, что Россия обязана их дотировать. Если спросить, с какой стати, то приведут в пример США, которые субсидируют Израиль. Но так Израиль уже более полувека воюет за свои и американские интересы на Ближнем Востоке! Российские сателлиты пока не продемонстрировали желания не то чтобы воевать, но даже поддержать Москву дипломатически. Лукашенко, например, так официально и не признал Крым в составе России или независимость Южной Осетии и Абхазии.
Соединенные Штаты, кстати, вообще не имеют привычки давать деньги союзникам. Россия — щедрая душа: в ту же Белоруссию за 20 лет были вкачены 126 млрд долларов, но вместо российского бизнеса там сегодня процветает китайский. РБ — самая освоенная китайцами европейская республика бывшего СССР. Лукашенко зарабатывает ежегодно по 1,5–2 млрд долларов на перепродаже российского газа и недоволен: газ ему поставляют по цене Калининграда (130 долларов за тысячу кубометров), а не Смоленска (50 долларов). И это при том, что своим предприятиям он его перепродает по 270 долларов, зарабатывая таким примитивным путем минимум 1,5 млрд долларов США в год.
Иждивенческие настроения партнеров столь сильны, что доходит до парадоксов: Киев судится в международном арбитраже, чтобы ему поставляли «вражеский» российский газ. Всем известно, что если бы поставки нефти на белорусские НПЗ прекратились, то война в Донбассе закончилась бы из-за нехватки бензина. И то, что бывшие союзные республики видят сегодня в России необъятный рынок, куда можно поставлять что угодно, а взамен получать нужные ресурсы и кредиты, неудивительно — это следствие той перевернутой империи, в которой колонии управляют метрополией и в которой все мы жили 70 лет.
Сломать стереотип сложно и требует времени. Чем сегодня наши интеграторы и занимаются: разъясняют визави из Белоруссии, Казахстана, Туркмении, что на дворе не 1960-е или 1980-е и, если хочешь что-то получить, нужно дать что-то равное взамен.
Идет со скрипом. Но движение только началось: за первые 20 лет со времен распада СССР реальной ни политической, ни экономической интеграции не было, только лозунги. А интеграция, как двухколесный велосипед, — если не едет, то падает. Очень надеемся, что хотя бы ЕАЭС будет «ехать».
Но пока нельзя сказать, что ЕАЭС сдвинулся с мертвой точки: цели у участников остались разные. Россия решает свои геополитические задачи, пытаясь сохранить статус супердержавы, а союзники видят в том же ЕАЭС — временную меру, которая позволит им пережить трудные времена и потом отойти от России на Запад. Понимают ли это в Москве? Безусловно, но объединение строят — от безысходности и одновременно с надеждой, что понимание общей судьбы все-таки придет в политические классы стран, появившихся почти 30 лет назад взамен бывших союзных республик.
Впрочем, то, что происходит с нашей интеграцией,— это, к сожалению, в духе времени: на дворе постиндустриальная эпоха, в которой интеграции как таковые оказываются не очень нужны. Скорее, востребованы торговые союзы. Потому что главное сегодня не произвести какой-либо продукт или услугу, а продать. Все логично: свободно перемещающиеся в пределах планеты Земля потоки денег, людей, товаров уже не позволяют длительное время сохранять статус-кво в каком-то одном месте и дирижировать процессами из одного центра.
Парадокс в том, что Россия и Запад движутся в сфере интеграции в противоположных направлениях: первая пытается сделать то, что Запад давно освоил,— создать модель объединения на базе рыночных принципов, второй повторяет отчасти опыт СССР и СЭВ, но на новом витке развития и со своими особенностями. В СССР никогда не было такого контроля за сателлитами, какой есть сегодня внутри Евросоюза. А глядя на то, как в Европе решается проблема мигрантов, что при этом произносится и делается, невольно вспоминаешь один из основополагающих принципов политики советской эпохи — пролетарский интернационализм. На Западе он сегодня не пролетарский, но та же приоритетность помощи чужим в ущерб своим. Мы знаем, чем все это закончится.
Огонек. №46. 2019
