Возвращение идеологии: как правильно собрать проект модернизации России

Александр Рубцов

Руководитель Центра анализа идеологических процессов Института философии РАН

Перед властью стоит стратегический выбор: либо отказываться от амбициозных мифов, либо загонять страну в режим отставания навсегда.

Гегель открыл удивительную вещь: «совпадение исторического и логического». Соответствие структуры и хроники действительно часто похоже на чудо. Он же придумал движение от абстрактного к конкретному: «как снимают слои луковицы». Динамика и суть нашего понимания модернизации хорошо укладываются в эти образы. Устройство проекта от простого к сложному повторяется в последовательности его дополнений: от технологий и экономики до политики, идеологии, архетипов культуры и сознания. Проблема лишь в том, что «слои» снимаются с трудом и много шелухи.

Технологии: «железо» и система

В начале 2000-х модернизация понималась на Старой площади как «преодоление технологического отставания». Казалось, здесь есть все: прагматика, проблемность, масштаб и перспектива. Плюс очень понятные ощутимые реалии.

Обозначились два вида ресурсов: люди и деньги. Если бы не рост доходов от сырья, о техномодернизации никто бы не вспомнил. А так было что поделить еще при создании «инновационной системы» по готовым лекалам. Коммерциализация интеллектуального продукта, технопарки, инновационные центры, зоны «внедренческие» и «опережающего развития» — все это было включено в наш проект без анализа и изменения гниловатого отечественного контекста. Вновь запахло карго-культом — самолетами из прутиков, на прототипы отдаленно похожими, но не летающими, хотя и очень дорогими.

Экономика: продукт и среда

Можно было сразу догадаться, что инновационные системы не работают без модернизации экономики. Даже если теплицы и инкубаторы что-то генерируют внутри себя, их продукт все равно вбрасывается в среду, инновации органически отторгающую. До запуска мегапроектов необходимо выяснять, почему не внедряются более скромные новации, изобретаемые на коленке.

Ответ лежал и до сих пор лежит на поверхности. Вспомним, что федеральным законом о «Сколково» (№244) данный проект, в частности, выводится из-под существующей системы технического регулирования: с установленными у нас требованиями, экспертизами и согласованиями задуманное нельзя было даже начать. И мало кого волновало, что, выйдя за ворота «Сколково» или «Роснано», изобретенное там тут же подпадет под все ту же систему обязательного нормирования, допуска на рынок, контроля и надзора. Поднимать старт проекта на уровень выше и в другой горизонт не стали. Хватило двух главных функций — перераспределительной и демонстрационной. Проект перехода от перераспределения к производству уже внутри себя обернулся триумфом перераспределения.

Институты: контроль и собственность

Тип экономики определяется институтами (и наоборот). Попытки институциональных реформ тогда почти совпали по времени с вдруг прорезавшейся озабоченностью технологическим отставанием. Но стратегия дерегулирования оказалась проектом, слабо связанным с идеями снятия с иглы, смены вектора, диверсификации, импортозамещения и пр. Это сильно снизило драматизм и масштаб задачи, а заодно и политическую волю руководства.

Институциональная среда в стране может быть только одной ориентации: обслуживая перераспределение ренты, она губит собственное производство. Она делает это автоматически, но оттого институциональное проклятье, вырастающее на сырьевом, не становится слабее. В войнах за государство, а таковы все наши системные реформы, «среда перераспределения чужого» останется сильнее «среды производства своего», пока сырьевая экономика не рухнет, то есть когда сниматься с иглы и менять вектор уже поздно. Начать вовремя очень трудно: нужны государственные мозги и непоказная воля.

Масштаб задачи тогда невольно скрадывался: пытались хоть как-то умерить административный прессинг. Но философия малых дел не для нашей политики; без быстрых подвигов все, включая начальство, начинают скучать — и система, оправившись от испуга, берет очередной реванш. В ход идут аппаратная интрига и подкуп, административный ресурс и средства бюджета. В новых программах эти сценарии не проработаны. Если и упоминаются «компенсации» аппаратному балласту, то без понимания, что люди теряют не только деньги, но и место в жизни, самооценку и власть.

Политика: зажимы и атмосфера

Даже если стратегическая мудрость соединяется с политической волей, быстро выясняется, что обновление технологий, экономики и институтов невозможно без модернизации политики. Чем уповать на историю Пиночета, лучше понять, почему схема авторитарной либерализации до сих пор у нас не сработала. Сращивание бизнеса с властью, политики с экономикой и контроля с собственностью — тема рискованная, но без нее любой проект обречен на самообольщение. «Надо делиться» иногда относится не только к доходам, но и к власти.

Политическая атмосфера здесь не менее важна, чем среда институциональная. Время шарашек и мобилизационных рывков ушло. Местный зажим в условиях проникающей глобализации исключает интеллектуальный подъем и реэкспорт мозгов. Ценные люди уже вкусили жизни без кислотной среды и противогаза. Молодежь усвоила уроки казенного патриотизма: если есть возможность встраиваться, не надо учиться, а если учиться, то надо уезжать.

Политическое впервые пробивается в стратегических заготовках ЦСР — и только. Можно по-разному относиться к «режимам ограниченного доступа», но это попытки выхода из лишнего экономоцентризма. Остальные все так же шлют «лучики надежды» мудрой власти с железными руками.

Идеология: принципы и ценности

Если политика — это «концентрированное выражение экономики», то идеология — концентрат политики, к тому же со своими инерциями. Политику нельзя развернуть, как эскадру или флот, маневром «все вдруг», но здесь хотя бы можно давать приказы. В условиях теневой и латентной идеологии нет даже этого — здесь вообще ничего не делается открытым текстом. Кроме того, менять не поведение, а мозги еще труднее и дольше: даже после прокладки нового курса идеологическая пехота еще долго живет прежними идеями и заданиями. Низовая инициатива и дальше идет вразнос, раз уж ей довелось именно с этими ценностями в кои-то веки всплыть из небытия. В результате власть получает сразу два не вполне контролируемых полюса (Собчак и Поклонская).

И наконец, ведомственные связки. Идеология — это не только система идей, но и система институтов. С такой «культурой» обращения с ученой средой и с такой «идеологией школы» не бывает модернизации даже «железа», не говоря о науке и обществе. Речь идет о перестройке институциональных схем. Пока ключевыми для модернизации отраслями у нас руководит не только «универсальный менеджмент», изводящий тонны бумаги, но и смежные ведомства с их формально не санкционированной идеологической самодеятельностью.

Социум: динамика и консерватизм

Помимо готовности к изменениям со стороны широких народных масс есть проблема неготовности к модернизации самого заказчика проекта. Важно знать, как поведет себя народ, если и когда реформы начнутся, но важно также знать на материале, в силу каких установок истеблишмента эти реформы не начнутся или будут слиты. А это уже не только другая предметность, но и другие техники исследования.

Далее необходимо иметь не только мгновенный скриншот отношения к реформам, но и знание о возможности изменения общественного мнения под влиянием разных факторов, в том числе целенаправленного воздействия. Прямолинейные опросы фиксируют не столько глубинные установки, сколько эффективность пропаганды, прежде всего телевизора. Возможности смены вектора в этой системе инструментов и координат практически не исследуются.

И наконец, пока не ясно, насколько и каким образом могут быть изменены базовые установки сознания, въевшиеся в подкорку массы за последнее время. Прежде всего речь идет о «перераспределительной» и «производительной» парадигмах, определяющих более частные установки, и здесь возможны большие сюрпризы.

Архетипы: история и бессознательное

Во всех этих проблемах затронуто много слоев сознания и бессознательного, включая такие, какие до сих пор практически не учитываются. Идеи модернизации как «смены вектора» предполагают совершенно другой исторический масштаб и другие инерции. Ресурсная экономика воспроизводится вместе с ресурсным социумом, в котором сырьем и низким переделом становится буквально все, включая людей, их политический и творческий потенциал. За этим стоит вековая история страны с глубинными архетипами и структурами сознания, повседневными практиками и культурными стереотипами. Это в том числе базовые схемы отношений между человеком и государством, народом и властью, обществом и политикой. Альтернатива почти глобальная: либо каждый человек для страны ценен, в том числе как производитель необходимой доли общественного богатства, либо часть народонаселения — это лишний балласт, мешающий избранным качать недра и требующий незаслуженного: социальных гарантий и работы, пусть даже почти пустой.

Модернизация, не затрагивающая эти пласты, обречена, хорошо если на половинчатость. Для власти это стратегический выбор: либо отказываться от мифов грандиозности и домашнего всемогущества, либо загонять страну на задворки мира, в том числе в режиме «технологического отставания навсегда».

Связь пространства смысла с временем развития у нас все же нарушена: времени уходит много, а смысл то прибывает, то убывает. Каждое возобновление идеи модернизации возвращает даже не на то место, где ее в прошлый раз бросили, а туда, откуда когда-то начинали, почти с нуля. Это видно в самом составе проекта, дополняемом, но и сокращаемом уже на уровне оглавления. От этого проект становится не только менее реалистичным — он теряет также в капитализации и ликвидности, становится «менее продаваемым», идеологически и политически.

РБК. 10.11.2017