Откажется ли Туркмения от нейтралитета в пользу «Газпрома»?
Петр Бологов
Лидеры азиатских стран постсоветского пространства обычно охотно встречаются с российским президентом и считают за честь, если их вдруг специально приглашают в Москву на какие-то массовые мероприятия или на двусторонние переговоры. Им это льстит. Исключение еще с начала «нулевых» составляли руководители Туркмении – и Сапармурат Ниязов, и его преемник Гурбангулы Бердымухамедов были редкими гостями в Москве, а их встречи на высшем уровне с российскими лидерами проходили, как правило, в рамках каких-либо международных саммитов. Да и сама внешняя политика Ашхабада, обладающего гигантскими запасами газа (4-е место в мире), все последние годы шла вразрез с интеграционными процессами, запущенными Кремлем на просторах бывшего СССР. Тем удивительнее было услышать, что туркменский президент, последний визит которого в Москву относится аж к 2011 году, в начале ноября по приглашению Владимира Путина посетил Сочи.
Отношения России и Туркмении в последние двадцать лет шли по нисходящей и к настоящему времени зачахли окончательно. Объемы товарооборота России с Туркменией (0,9 млрд долларов в 2015 году) сегодня уступают объемам взаимной торговли РФ почти со всеми постсоветскими странами. Ашхабад так и не ратифицировал устав СНГ, заявив, что будет участвовать в организации только в качестве «ассоциированного члена». Остальные объединения постсоветских республик (ОДКБ, ЕАЭС) туркменские власти и вовсе обошли вниманием. К концу правления Сапармурата Ниязова, скончавшегося в 2006 году, казалось, что Туркмения окончательно потеряна для России, несмотря на разговоры, создающие иллюзию того, что Москва все еще сохраняет здесь влияние.
Взяв курс на самоизоляцию, режим Туркменбаши полностью отказался от услуг российских военных, которые в первые годы независимости Туркмении охраняли ее границы с Ираном и Афганистаном. Подписанное в 1993 году Соглашение об урегулировании вопросов двойного гражданства (его действие прекратилось в 2015 году) Ашхабад попросту игнорировал, подвергая своих бипатридов всяческим притеснениям, ограничивая их передвижение и заставляя отказываться от российских паспортов. Периодические обращения за помощью к российским властям заканчивались, как правило, выражением озабоченности Смоленской площади положением русскоязычных граждан Туркмении, но не более того. Ссориться с Ашхабадом Кремль до поры до времени не желал, поскольку страны широко сотрудничали в нефтегазовой сфере (экспорт Туркмении почти на 85% состоит из продажи энергоносителей).
До 2009 года Россия закупала у Туркмении примерно 40 млрд кубометров газа в год, то есть практически весь объем, идущий на экспорт. Этот газ Москва потом перепродавала в Украину и страны Западной Европы. Газ шел в Россию по фиксированной цене в 240 долларов за тысячу кубометров. После падения цен на нефть в конце 2008 года, к которым привязаны и цены на газ, «Газпрому» стало невыгодно платить по прежнему тарифу и российский монополист предложил пересмотреть контракт с Ашхабадом. В ответ туркменские газовики обвинили россиян в нарушении существующих договоренностей.
Весной 2009 года из-за аварии на одном из участков газопровода «Средняя Азия-Центр» Россия резко снизила объемы закупок туркменского «голубого топлива». При этом, по версии Ашхабада, первично было именно снижение объемов отбираемого «Газэкспортом» (дочкой «Газпрома») местного газа, что было сделано в одностороннем порядке, без уведомления туркменских властей. В результате и произошла авария, которая, как сочли в Ашхабаде, создала «реальную угрозу жизни и здоровью людей». После этого поставки полностью прекратились.
Конфликт удалось урегулировать только к январю 2010 года. Но под влиянием мировой рецессии, последовавшей за финансовым кризисом 2008-2009 годов, Россия снизила объемы закупок туркменского сырья почти вчетверо. В 2013 году объем закупок снизился до 11-12 млрд кубометров (к 2015 году эта цифра упала до 4 млрд). В этих условиях Ашхабад стал искать новый адекватный по объемам рынок сбыта и ожидаемо нашел его в Китае.
Еще в 2009 году был запущен магистральный газопровод, связавший туркменские газовые месторождения Южный Иолотань-Осман и Довлетабад с Поднебесной. В 2014 году КНР получила по нему 25 млрд кубометров туркменского газа, а к 2020 году этот объем планировалось довести до 65 млрд. Одновременно Ашхабад начал искать возможности для экспорта своего газа в Европу, но уже в обход России. Речь идет о Транскаспийском газопроводе, который бы соединил туркменское побережье Каспия с Азербайджаном. Правда, пока этот проект все еще остается на бумаге, сдерживаемый нестабильностью на мировом рынке углеводородов, неопределенностью со статусом Каспия и спорами между Баку и Ашхабадом из-за месторождений на каспийском шельфе.
Тем временем рынок углеводородов продолжало лихорадить, однако Туркмения с большой неохотой шла на снижение цен. В начале 2016 года «Газпром» в одностороннем порядке разорвал 25-летний контракт на закупку туркменского газа, обвинив Ашхабад «в неконструктивной позиции» в вопросе определения цены. В итоге отношения Туркмении и РФ достигли низшей точки за все время после распада СССР.
Ашхабад оказался в весьма сложном положении. Дело в том, что «живыми» деньгами Туркмения получает от Китая лишь около трети всей суммы, выручаемой за экспортируемый газ. Большая же часть поставок осуществляется в счет погашения долгов и кредитов, предоставленных китайцами. Из всех стран Средней Азии самая высокая кредитная активность Китая наблюдается именно в Туркмении (и Казахстане). Причем брать займы в КНР туркмены приноровились именно при Бердымухамедове – при Туркменбаши такого объема заимствований не наблюдалось. В 2007 году Китай предоставил Ашхабаду 300 миллионов долларов на реконструкцию предприятия «Марыазот» и строительство стекольного комбината. В 2009 году Пекин согласовал выделение 4 млрд долларов на разработку группы газовых месторождений Галкыныш, на эти же цели в 2011 году было выделено еще 4,1 млрд. В 2013 последовал еще один кредит, сумма которого не раскрывалась.
Расплачиваясь газом по накопленным долгам и не получая налички, Туркмения столкнулась с тотальным дефицитом валюты. С 2015 года начали поступать сообщения о введении специальных талонов на приобретение валюты, о закрытии обменных пунктов, а также о росте курса доллара к местному манату.
В дополнение к экономическим неурядицам обострилась обстановка на южных границах Туркмении, где в 2015-2016 годах произошел ряд стычек с исламистскими формированиями, базирующимися на афганской территории. В условии информационной закрытости республики масштаб этих столкновений оценить сложно, но в любом случае южная граница страны расположена в зоне нестабильности, где активны и отряды талибов, и эмиссары ИГИЛ.
Суммировав все вышесказанное, уже не удивляешься, что визит Гурбангулы Бердымухамедова в Сочи хоть и состоялся по приглашению Путина, но был инициирован туркменской стороной, решившей пересмотреть свою многолетнюю политику самоизоляции. В январе этого года Ашхабад уже посещал глава МИД РФ Сергей Лавров, но после этой абсолютно «паркетной встречи», состоявшейся к тому же в разгар газового конфликта, сложно было прогнозировать, что она перерастет во что-то большее.
Гораздо более важным представляется сделанное в сентябре заявление зампреда правления «Газпрома» Александра Медведева, который сообщил, что иск российской стороны к туркменским поставщикам газа приостановлен и стороны сядут за стол переговоров (напомню, в 2015 году «Газпром» обратился в Стокгольмский арбитраж с иском к «Туркменгазу», требуя пересмотра цен по контракту, но в итоге был обвинен в неплатежах за уже поставленный газ и объявлен неплатежеспособным). Очевидно, что на встрече президентов газовая тема была главной. Правда, в той части беседы, которая была открыта для журналистов, ее участники предпочли говорить на общие темы, а Бердымухамедов и вовсе сосредоточился на культурном сотрудничестве.
Но вряд ли «Газпром» заинтересован в том, чтобы увеличить до прежних объемов закупки туркменского газа, пусть даже по договорной цене – финансовое положение компании сейчас не из лучших, да и рынок газа продолжает лихорадить. Если уж российский монополист чем-то и соблазнится, то местными газовыми сетями, доля в которых позволит ему стать серьезным игроком на рынке региона, включающего не только Среднюю Азию, но и Афганистан с Пакистаном. Ожидается, что в 2017 году эти страны с Туркменией свяжет газопровод ТАПИ, к коему Россия пока никак не причастна. В 2014 году «Газпром» уже стал оператором газовых сетей в Киргизии, но туркмены до сих пор иностранцев к своим магистралям не подпускали. Их управлением занимается компания «Туркменгаз», 100% которой принадлежит правительству республики.
Вторым перспективным направлением (но, как и в случае с газопроводами, требующим от Ашхабада некоторых уступок по части невмешательства сторонних держав во внутренние дела республики) является сотрудничество в сфере безопасности. Если ситуация на афганской границе дойдет до крайности и Ашхабад вынужден будет обратиться к внешней помощи, то визит Бердымухамедова в Сочи, возможно, был первым признаком того, что на оказание такой помощи будет претендовать Россия. Это автоматически усилит позиции не только на стыке границ Туркмении, Афганистана, Ирана и Узбекистана, но и в целом в Закаспии.
Пока все это только предположения – никаких комментариев по итогам переговоров президентов тет-а-тет не поступало. Возможно, о каких-то последствиях встречи станет известно позже, после окончания состоявшейся в минувшие выходные в Ашхабаде международной конференции ООН по транспорту. Пригласив Путина на это мероприятие, президент Туркмении уточнил, что присутствие России на конференции придаст импульс развитию транспортных транзитных коридоров «не только для Средней Азии, но и в юго-восточном направлении». То есть в Афганистан, Пакистан и Индию, страны, которые с туркменской помощью может открыть для себя «Газпром». По крайней мере, такие планы компания вынашивает.
Intersection. 28.11.2016
