О пределах дрейфа Евросоюза и Евразийского экономического союза

На вопросы «Ритма Евразии» ответил Дмитрий Евстафьев, профессор политологии НИУ «Высшая школа экономики».

– Дмитрий Геннадьевич, позвольте процитировать министра ЕЭК: «Диалог между ЕАЭС и ЕС следует начать без предварительных условий и оглядки на политический контекст. …Мы готовы к глубокому диалогу, насколько к нему будут готовы европейские партнеры». Этот тезис на днях адресован представителям МИД, деловых и академических кругов Австрии. Намеки Евразийской экономической комиссии на диалоге будут услышаны?

– Вряд ли этот «месседж» был адресован только австрийским партнерам. Австрия – важное государство современной Европы, и важность этой страны в силу политических причин будет в краткосрочной перспективе расти. Однако стратегические решения принимаются не в Вене. Этим заявлением представитель ЕАЭС подтвердил сохранение, несмотря на все изменения, прежней, безусловно, открытой позиции Союза по отношению к взаимодействию с ЕС при условии признания его в качестве институционально симметричной структуры. Не равной, а именно симметричной.

Не более того, хотя, учитывая общее состояние европейской политики и экономики, шансы на то, что нас услышат сейчас, – несколько больше, чем два-три года назад. Часть европейских элит убедилась, во-первых, что ЕАЭС – вполне устойчивая организация, несмотря на периодические кризисы, а во-вторых, все попытки через политические манипуляции настроить страны-члены ЕАЭС против России, столкнуть их с Москвой (наиболее очевидны были такие попытки в отношении Казахстана) – не дали какого-то действительно значимого результата. Это вполне достаточные по сегодняшним европейским меркам основания, чтобы начать слушать Москву. Но, конечно, этого пока недостаточно, чтобы Москву услышали.

– Европейский совет придерживается стратегии непризнания Евразийского экономического союза как образования. Хотя объемы компетенций ЕЭК, сырьевые ресурсы и рынки стран ЕАЭС могут стать значительным подспорьем Евросоюза. Чего добивается Евросоюз в евразийской теме?

– Краткий ответ может звучать следующим образом: не раньше чем страны ЕАЭС продемонстрируют свою способность и готовность действовать как единый организм не только с точки зрения организации внутреннего рынка Евразии (это, кстати, получается вполне нормально), но и с точки зрения борьбы за выход на новые рынки. И тем самым не дезавуируют у ЕС надежды на то, что различными политическими шагами, в том числе манипуляциями, можно добиваться от стран ЕАЭС, от их правящих элит значимых экономических уступок. Пока же страны ЕАЭС действуют по отношению к внешним рынкам в основном поодиночке, вспоминая о существовании Союза только тогда, когда попадают в серьезные конфликтные ситуации.

А у стран ЕС нет никаких стимулов форсировать признание ЕАЭС институционально симметричной структурой, особенно учитывая политические и экономические обстоятельства и в немалой степени – начавшуюся регионализацию мировой торговли.

Признание со стороны ЕС альтернативной модели экономической интеграции не создаст какой-то новый центр притяжения, во всяком случае, сейчас ЕАЭС не претендует и не может претендовать на какую-то геополитическую роль. Но в случае признания ЕАЭС со стороны Евросоюза не равной, но симметричной организацией у потенциальных крупных партнеров и ЕС, и ЕАЭС, таких как Китай, Индия, Иран, Египет, даже Южная Корея, появится дополнительная свобода рук и переговорная свобода. ЕАЭС является примером экономически легитимного выстраивания альтернативных механизмов регулирования взаимной торговли, крупные страны могут потребовать от ЕС такого же подхода, таких же механизмов согласования позиций. Что, естественно, комфорта евробюрократии не добавит.

– Да, но между Россией и странами ЕС секторальные отношения неактивны. Россия «ушла» из культурного пространства стран Европы, возник вакуум в отношениях как снизу, так и на высшем уровне. Станет ли Брюссель наводить мосты с участниками евразийской интеграции без оглядки на антироссийский режим внутри ЕС?

– Я бы не стал описывать ситуацию в таких тонах. Всего-то и произошло, что Россия смогла доказать, что может жить без Европы. Даже в культурной сфере, где все больше условно «русских» перестают однозначно связывать себя с сегодняшней Европой. Это, кстати, очень большой плюс для евразийской интеграции, да и для России – как только мы перестанем пытаться жить в узких и часто бессмысленных для нас европейских политических фреймах, многие не решаемые вопросы станут решаемыми.

За последние годы ЕС и Россия вполне осознали пределы экономически допустимого дрейфа друг от друга и границы политической и военно-силовой конфронтации. Одновременно выяснилось, что партнер ЕС на далеком Западе – Соединенные Штаты не рассматривает партнерство с ЕС как абсолютную ценность. Иначе говоря, вот как раз на этом направлении границы дрейфа друг от друга неожиданно стали весьма неопределенными. Думается, как результат процессов последних лет, следующее поколение европейских политиков будет существенно больше ценить отношения с Россией.

Что до попыток манипулировать отношениями со странами ЕАЭС, минуя Россию и против России, то для этого нужны: очень большие ресурсы, которых у ЕС нет (и, вероятно, не будет, судя по экономической статистике), политическая воля, которой у лидеров ЕС тоже нет (и пока рядом с властью не появится, повторюсь, совсем новое поколение европейских политиков, тоже не будет) и долгосрочная стратегия в отношении постсоветского пространства, признаки которой, конечно, просматриваются. Но эти признаки очень напоминают подходы начала нулевых с добавлением обещаний защитить постсоветские элиты, у которых также идут жесткие процессы смены поколений (и Узбекистан тому яркий пример), как и давления со стороны китайцев.

Но подобного «уникального маркетингового предложения» явно недостаточно, чтобы убедить даже самых антироссийски настроенных представителей постсоветских элит (а здесь нужно быть именно антироссийски настроенным, а не просто «прозападным») рискнуть собственной геополитической судьбой. Постсоветские элиты мало того что прагматичны до степени откровенного цинизма, но они многому научились, крайне внимательно отслеживают глобальные события. Особенно действия ЕС на Украине.

– В итоге переговоры между двумя надгосударственными структурами ЕС и ЕАЭС – вне сегодняшней повестки. Политика силы или экономический прагматизм – на чем структура Евросоюза больше завязана? В каком качестве ему видится ЕАЭС?

– Здесь несколько вопросов одновременно, и вопросов разновекторных. Для ЕС признание ЕАЭС полноценным экономическим образованием означает не только необходимость ведения с ним последующих переговоров на коллективной, то есть симметричной, основе. Но и необходимость изменения основ той политики, которая проводилась Брюсселем с 1991 г. и которая основывалась на том принципе, что ЕС со всеми его «деривативами» (соглашения об ассоциации и прочие партнерства-light) является единственным интеграционным объединением к западу от Уральских гор и что только он, ЕС, имеет право определять модели и характер экономических процессов на коллективном уровне.

Для такого подхода, который осуществлялся с 1991 г., а вероятно, и раньше, когда ЕС начал подготовку к экономическому абсорбированию стран Восточной Европы, были геополитические основания – и Брюссель, и политические, и экономические элиты крупнейших европейских стран мыслили ЕС в качестве «второго полюса», конкурирующего с США за влияние. Евросоюз рассматривал постсоветское пространство как территорию своей экспансии, где он имеет право определять правила игры. И политические, и главным образом экономические. Достаточно вспомнить, с какой самоуверенностью представители ЕС вели переговоры со странами постсоветского пространства о вступлении в ВТО. Понятно, что с тех пор много воды утекло и никакого полюса из ЕС просто не получилось, но инерция иллюзий собственного величия у европейцев, и особенно у евробюрократии, никуда не делась.

Хотя, конечно, надо признать, что в основном позиция ЕС мотивирована политическими соображениями – желанием предотвратить усиление России в Евразии. Вспомним, с каким почти иррациональным остервенением чиновники Евросоюза бились против соглашения Украины с Таможенным союзом, даже не ЕАЭС.

Но это, если хотите, геополитическое чванство имеет под собой, как вы правильно отметили, и некоторые прагматические основания. Если вести диалог с ЕАЭС как с интегрированным институтом, то его придется вести на совершенно другом уровне открытости и иным уровнем ответственности. И манипуляции настроениями в элитах, до которых так охочи были и есть европейские партнеры, станут существенно более сложными.

Хотя в нежелании признавать ЕАЭС больше политизированных эмоций, нежели рациональности.

– Внутри Евразийского экономического союза приоритеты тестируются на модели двусторонних отношений с Европой и Штатами. Москве придется смириться с такой тенденцией?

– ЕАЭС является по определению Союзом, который накладывает минимальные ограничения на экономические маневры своих стран и развитие ими своих политических альянсов. В этом одновременно и сильная сторона Союза, которая позволила ему появиться после многих лет относительно малоэффективных переговоров, и слабая, которая естественным образом устанавливает пределы интегративного поведения. Поэтому в ЕАЭС нет и, вероятно, в обозримой перспективе не будет политической составляющей.

Конечно, в условиях обострения отношений между Россией и Западом и откровенного курса Запада на экономическую изоляцию Москвы было бы наивным думать, что западные «партнеры» России не попытаются использовать эту особенность Союза. Но здесь и кроется главный вопрос, связанный с развитием ЕАЭС – способность политических лидеров и политических элит постсоветской Евразии адекватно оценивать глобальные экономические и политические процессы и не размениваться на тактические, зачастую пропагандистские дивиденды.

Согласитесь, если бы некоторые политические лидеры Евразии правильно оценили ситуацию вокруг России марта 2014 г., хотя бы допустили, что Россия не сломается под жестким санкционным давлением Запада, то многие их действия были бы другими. Но не случилось. Теперь политическая история подбрасывает партнерам России новый тест на геополитическую состоятельность – насколько они, в принципе, способны правильно оценить перспективы тех трансформаций, которые сейчас намечаются в глобальной экономике и, как результат, в глобальной политике. Уже сейчас понятно, что далеко не все, кто называет себя «стратегическим партнером России», складывающуюся ситуацию понимает правильно. Но, знаете, геоэкономика – жестокая штука. Куда более беспощадная, чем геополитика.

– ЕС и ЕАЭС – блоки с различной практикой и политической конфигурацией. Если отталкиваться от реального – нулевого – цикла сотрудничества, в чем вы видите задачу Москвы – главного медиатора ЕАЭС - в среднесрочной перспективе?

– Думаю, Москва сейчас находится на этапе глубокой переоценки ценностей в том, что касается евразийской интеграции. За последние 7-8 лет, а особенно в последние годы, Россия прошла путь от восприятия евразийского вектора своей политики как наиболее приоритетного, через позицию, что главное – решить вопросы в отношениях с Западом и прежде всего ЕС, а затем «все приложится», к вполне рациональному пониманию того, что отношения со странами евразийского пространства, динамизм развития этих отношений – есть ключ к достижению устойчивости диалога с ЕС и другими странами, в прошлом составлявшими «коллективный Запад». То есть одно не заменяет другое, но отношения внутри евразийского пространства – все-таки первичнее.

Из этого и вырисовывается главная задача Москвы как интегрирующего элемента ЕАЭС – вывод Союза на новый качественный уровень, которым в современных условиях может быть только превращение его из торгового блока в инструмент новой реиндустриализации Евразии и средство формирования в пределах евразийского и сопряженных с ним экономических пространств самодостаточных инвестиционных циклов. Другого просто не дано в условиях современных трансформаций глобальной экономики.

Но к этому Москва, вернее доминирующие группы элиты в Москве, просто не готовы. Отсюда и постоянная апелляция к ЕС как к «старшему партнеру», который видится элитным группам как источник инвестиционного капитала. Я же говорил: геоэкономика – более жестокая штука, чем геополитика.

Беседовала Светлана Мамий

Ритм Евразии. 22.10.2018