Лидер для реформ
Мировая практика дает достаточно примеров, когда из-за отсутствия лидера упускались реально назревшие реформы. Есть и противоположные случаи, когда наличие сильной и яркой личности способно компенсировать недостаток объективных условий для революционных изменений, что дает повод для размышлений о соотношении субъективного и объективного в человеческой истории.
Эти мысли приходят в связи с одним знаменательным событием, произошедшим 40 лет назад: 5 января 1968 г. первым секретарем ЦК Компартии Чехословакии стал А. Дубчек. В тот момент страна, которая до войны была одной из самых развитых стран Европы, переживала экономический застой, вызванный той самой планово-командной системой, которая впоследствии привела к краху весь социалистический лагерь. А. Дубчек начал проводить реформы, сущность которых заключалась в эмансипации самого главного богатства страны – человеческого потенциала. Стремление к свободе и демократии, к освобождению творческого ресурса личности, получившее название «пражская весна», было раздавлено в конце августа 1968 г. танками. Чехословакия не могла противостоять мощи СССР. Объективный фактор оказался сильнее субъективного.
Необходимость кардинальных общественных преобразований понимали и в СССР. Вспомните, как советское общество после эйфории от победы над Германией и успехов восстановления постепенно погружалось в болото, а одновременно с этим в нем нарастало стремление к переменам. XX съезд КПСС и рывок к свободе, выход из застоя, начавшая воскресать политическая жизнь, косыгинские реформы. Словом, произошел выброс накопленной за послевоенные годы общественной энергии. Во время хрущевской оттепели А. Дубчек был направлен на учебу в Москву, в ВПШ, и знакомство со знаменитым докладом Н. Хрущева и тогдашняя советская действительность во многом сформировали будущего творца «пражской весны».
Увы, субъективный фактор в данном случае оказался сильнее объективных тенденций развития. Н. Хрущев сделал такое количество ошибок, что оно перешло критическую черту. Когда происходило смещение фактического главы государства, то оказалось, что Н. Хрущева никто не поддерживает, он всем надоел. Таким образом, первый общественный порыв кончился теперь уже желанной для всех стабильностью, когда Советский Союз немного свободнее (спасибо Никите Сергеевичу!) вздохнул и стал, при благоприятной конъюнктуре цен на нефть, больше потреблять (мебельные гарнитуры, холодильники, ковры, цветные телевизоры) в первые годы после оттепели. Но наступившая после хрущевского полухаоса стабилизация плавно перешла в брежневский застой. В модернизации страна все больше отставала от развитых государств.
В 1982 г. даже официальные сводки ЦСУ СССР вынуждены были зафиксировать нулевой рост экономики. Великая страна катилась в пропасть. В обществе сначала, как водится, у интеллигенции, а затем и у подавляющего большинства населения быстро накапливалась и обрела огромный масштаб жажда перемен. Совсем невмоготу стали пустые прилавки магазинов, унизительные талоны, продуктовые наборы, бесконечные очереди, дефицит предметов первой необходимости на фоне безудержных славословий власти в СМИ.
Стремление к свободе, к демократии в середине 80-х годов было беспрецедентным для России. Советская интеллигенция 80-х годов оказалась не только политически более зрелой, но и более информированной: ведь она уже прошла первый этап некоторого раскрепощения в 60-х. Поэтому приход М. Горбачева и провозглашенная им перестройка вызвали такой всеобщий энтузиазм и так всколыхнули страну, что теперь ждали уже не косыгинско-либермановского хозрасчета, а кардинальных преобразований. И всяческие рассуждения о них поощрялись, так как была объявлена гласность – поистине царский подарок обществу (спасибо Михаилу Сергеевичу!) Но дарованная свобода, видно, хрупкий феномен. Горбачевские уговоры начать перестройку «с себя» и «не выплескивать с грязной водой ребенка» к концу перестроечной пятилетки стали казаться скучными и отсталыми, тем более что реальная жизнь людей не улучшалась. В общем, М. Горбачев (как и Н. Хрущев) стремительно утрачивал популярность. Его отставка, помнится, мало кого огорчила. Что же, «неблагодарность – награда мира».
Тем не менее популярность того, что связано со свободой личности, персональной инициативой, стремительно возрастала в российском обществе. К началу 90-х годов эти идеи захватили значительную, если не бóльшую часть населения, причем самую продуктивную, и в обществе возникла широкая социальная и психологическая основа для практической реализации либеральных и демократических идей. Это был, как теперь выясняется, весьма наивный, но действительно сильный общественный подъем. При этом для граждан России была тогда характерна очень высокая оценка западного общества, его экономики и политического устройства, образа жизни в целом.
Аккумулированный за долгие годы ожиданий мощный творческий потенциал нации достался Б. Ельцину, к которому вместе с надеждами и верой народа перешла и власть. Как он воспользовался ею – показала ситуация к моменту его вынужденно-добровольного ухода в канун 2000 г. За восемь с половиной лет по экономическим показателям Россия с 10 – 20-х мест в мире скатилась на 50 – 70-е. Почему он предпочел коман ду «младореформаторов»? Почему не реагировал на жесткую критику шоковых преобразований многочисленными оппонентами? Видимо, дело в известном теперь уже всем своеобразии его личности.
Роль субъективного фактора в переломных моментах истории действительно становится решающей. Вот, например, как писал В. Ключевский о российских государственных деятелях XVII в. – кануна петровских реформ: «…в борьбе со своими привычками и предубеждениями они одержали несколько важных побед, облегчивших эту борьбу дальнейшим поколениям. Это была их бесспорная заслуга в деле подготовки реформы. Они подготовляли не столько саму реформу, сколько самих себя, свои умы и совести к этой реформе».
То, что нравственные качества руководителей новой России при выходе из тоталитарного строя оказались слишком далеки от идеалов, тоже стало очевидно довольно скоро – и в ходе борьбы за власть в 1991 – 1993 гг., и в ходе грабительской приватизации. Но несоответствие российской элиты вызовам нового времени было реальностью, но никак не закономерностью. В этом принципиальное различие в характере субъективных и объективных условий исторического процесса.
Волевые качества, высокий уровень интеллекта, организационные способности национальных лидеров – условие для процветания государства необходимое, но недостаточное. Нужен еще и высокий уровень нравственности. К сожалению, ни по первому, ни по второму критерию российские реформаторы оказались абсолютно несостоятельными, у них не нашлось ни той морали, ни той мотивации, которая была характерна для Г. Потемкина, М. Сперанского, С. Витте и других реформаторов.
Главный ущерб, нанесенный правившей в 90-х годах верхушкой, – даже не примитивизация экономики, не криминализация народного хозяйства, не чудовищная коррупция, которая стала основой экономического механизма, не масштабный вывоз капитала, не бегство из страны высококвалифицированных специалистов, не всеобщая бедность и даже не депопуляция населения. Ельцинские 90-е ударили по идеалам демократии и свободы. В массовом сознании россиян такие понятия, как «свобода», «демократия», стали символами воровства, произвола, беззакония, унижения великой страны и надолго отбили у них стремление двигаться «в Европу». Значит, не удалась и вторая, хотя и более масштабная, попытка войти в число передовых государств.
Сегодня после хаоса 90-х вроде бы наступила желанная стабилизация. Что же дальше? Неужели все по известному сценарию? Обида за великую страну, которая становится сырьевым придатком не только Запада, но уже и Востока, обязательно вызовет (уже, похоже, вызывает) новую жажду свободы и третью попытку, ту самую, которую любит Бог. В России опять пахнет весной…
Руслан Гринберг
