Хотят ли русские гибридной войны на Балканах?
Юлия Петровская
Попытки усиления российского влияния на Балканах вызывают споры в условиях кризиса в отношениях России с Евросоюзом и США – основными партнерами и финансовыми донорами региона. Полемика идет с участием политических лидеров, и некоторые из них (например, экс-премьер Черногории Мило Джуканович, президент Хорватии Колинда Грабар-Китарович и лидер боснийских мусульман Алия Изетбегович) говорят о негативной роли Москвы и считают, что ее целью является противостояние с НАТО и ослабление евроинтеграции. Политика Москвы все чаще ассоциируется с антизападной пропагандой и поддержкой националистических сил, но возможности влияния России на регион ограничены.
После конфликтов 1990-х годов в бывшей Югославии Москва поддерживала стремление балканских элит в Европу и не оспаривала основную роль НАТО в обеспечении безопасности региона. Вывод российских миротворцев из Боснии и Косово в 2003 году, который в Москве объяснили «значительным улучшением обстановки», а также отсутствие острой реакции на вступление Хорватии и Албании в НАТО создавали впечатление, что Россию не интересует сохранение военных рычагов и соперничество в отдаленном нестабильном регионе.
Конфликт с Западом, связанный с аннексией Крыма в 2014 году, увеличил ценность балканских стран в глазах кремлевских пропагандистов, распознавших в Балканах «мишень на первой линии» и решивших работать в регионе «более жестко и целенаправленно». В этом контексте более уязвимыми выглядят страны, которые еще не завершили интеграцию в ЕС и НАТО (Черногория) или находятся в начале этого пути (Сербия, Босния и Герцеговина и Македония).
Между тем Россия, ослабленная экономическим кризисом и международными санкциями, не сможет повлиять на местные элиты, которые – вне зависимости от степени заинтересованности в сотрудничестве с Москвой – считают своим основным приоритетом интеграцию в ЕС, ведь именно на него приходится две трети торгового оборота стран региона. Экономики этих стран, подорванные конфликтами 90-х годов, нуждаются в реформах и масштабных инвестициях извне. Это предполагает либерально-демократическую модель развития и тесное сотрудничество с НАТО.
И хотя некоторым странам (прежде всего Сербии) связи с Москвой дают возможность сохранять баланс во внешней политике, их развитие во многом зависит от урегулирования кризиса в отношениях России с ЕС и США. Ограниченность российских возможностей подтвердили проблемы с реализацией выгодного странам региона проекта газопровода «Южный поток». Москва была вынуждена остановить его в конце 2014 года, вложив 5 млрд долларов. Кроме того, крупнейшая в регионе нефтяная компания с российским участием – НИС – и «дочки» «Сбербанка» и «ВТБ» оказались под санкциями ЕС.
Страны региона не имеют возможности как-то повлиять на урегулирование противоречий по линии Россия-ЕС-США, но они дорожат своей европейской перспективой. Обсуждать в таких условиях масштабные проекты с Москвой (тем более в качестве альтернативы европейской и евроатлантической интеграции) – занятие бессмысленное. Тем не менее, на Балканах пытаются продвигать концепцию евразийской интеграции и военного нейтралитета, который Москва, по мнению прокремлевских партий и организаций в регионе, готова гарантировать.
Причиной кризиса в международных отношениях в Кремле считают «геополитическую экспансию» НАТО и ЕС и проводимый западными странами курс на сдерживание России. Эта мысль отражена и в политических акцентах Москвы на Балканах. Российская дипломатия говорит о попытках Запада «мобилизовать не входящие в ЕС страны на антироссийские действия», жестко критикует политику ЕС как посредника в переговорах об урегулировании между Белградом и Косово (в которых Россия не участвует), подчеркивает такие нереалистичные угрозы, как создание «Великой Албании», и заявляет о «предательстве» Черногории, завершающей в ближайшие месяцы вступление в НАТО.
Москва не раз посылала западным странам сигналы о готовности к противостоянию в регионе. Так, в 2014 году она впервые за многие годы не поддержала в СБ ООН продление мандата сил EUFOR в Боснии и Герцеговине, а в 2015-ом заблокировала британский проект резолюции, в котором массовые расправы в Сребренице названы геноцидом. Тем самым Москва получила одобрительную реакцию со стороны сербов, включая политические силы, отрицающие сам факт масштабных преступлений со стороны сербских формирований в годы войны и использующие крайне националистическую риторику. В 2016 году Россия вновь подыграла националистам, по сути поддержав референдум о праздниках, который провели боснийские сербы вопреки призывам западных участников урегулирования. Подготовка этого референдума сопровождалась очередным всплеском эмоций на Балканах с угрозами применения военной силы. А накануне голосования его инициатор – лидер боснийских сербов Милорад Додик, поддерживающий аннексию Крыма и обещающий провести в будущем референдум о независимости Республики Сербской – был удостоен очередной аудиенции в Кремле.
Политика Додика, направленная на дезинтеграцию боснийского государства и обструкцию европейской и евроатлантической повестки, является самым серьезным раздражителем для западных игроков. И он не единственный партнер Москвы, декларирующий приверженность российской политике. Россия ищет опору в разнообразных консервативных силах на Балканах, включая праворадикальные организации, пропагандирующие евразийскую интеграцию и нейтралитет как альтернативу прозападному курсу местных элит.
Используя пророссийскую риторику, так называемые «патриоты» смогли в 2016 году вернуться в парламент Сербии. Речь идет как об относительно политкорректных игроках (Демократической партии Сербии и движении «Двери»), так и об одиозной Сербской радикальной партии Воислава Шешеля, который провел 13 лет под судом в Гааге по обвинению в военных преступлениях. Шешель – один из предпочтительных собеседников вице-премьера Дмитрия Рогозина и российских дипломатов. Этот популярный в националистической среде политик намерен участвовать в президентских выборах в этом году.
Пророссийскую кампанию ведут и наиболее известные экстремистские организации («Образ» и «Наши»), которые подчеркивают свою близость к российским официальным структурам и идеологам «Русского мира». Москва не спешит от них дистанцироваться, что вызывает вопросы – как минимум с имиджевой точки зрения.
Так, лидер «Образа» Младен Обрадович, связанный с сербскими радикалами, оказался среди экспертов Российского института стратегических исследований (РИСИ), который занимается информационным обеспечением администрации президента. Сербские власти охарактеризовали «Образ» как клерофашистскую организацию, а Конституционный суд запретил ее в 2012 году.
К слову, расширение российской активности на Балканах некоторые эксперты связывают с открытием белградского отделения РИСИ, которое возглавляет (до начала января 2017 года) генерал-лейтенант Леонид Решетников – выходец из службы внешней разведки. Именно ему принадлежат слова о необходимости «жестко работать» с балканскими элитами и многие другие скандальные заявления. Решетников называл ту же Черногорию «псевдогосударством», находящимся под диктатом США, и открыто призывал к отстранению партии Джукановича от власти, прогнозируя там кровопролитие в случае вступления в НАТО.
На фоне кампании в поддержку черногорской антинатовской оппозиции, в которой в последние месяцы активно участвовали российские государственные СМИ, партия «Единая Россия» и российский МИД, Москва столкнулась с обвинениями в разработке «кровавого сценария» и дестабилизации Балкан. Удастся ли черногорским властям доказать это обвинение – пока не ясно. Но среди проходящих по этому делу лиц находятся сербские националисты, ориентированные на Россию. Так, с октября 2016 года под арестом находится бывший командир сербской жандармерии и лидер «Патриотического движения» Братислав Дикич. Среди подозреваемых есть и праворадикальные активисты, один из которых, будучи объявленным в розыск черногорскими властями, был замечен недавно в Белграде на встрече министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова с активистами движения «Заветники».
Представители организаций, декларирующих отказ от вступления в ЕС и НАТО и выступающих за переориентацию на Москву и евразийскую интеграцию, получают доступ к российским государственным площадкам – независимо от их реального политического веса или общественного интереса к ним. Те же «Заветники», «балканские казаки» или местные байкеры из прокремлевского клуба «Ночные волки» – частые гости «Русского дома» в Белграде, который является представительством Федерального агентства «Россотрудничество». При этом численность и местонахождение казачьих и байкерских организаций на Балканах не удается установить. Их заявления граничат с мракобесием, и не ясно, каковы их конкретные задачи (помимо распространения антиамериканизма).
Таким образом, попытки выстраивания Москвой антизападного фронта на Балканах порой выглядят комично. При этом продвижение совместно с радикальными организациями «православно-евразийской» повестки – это не что иное, как укрепление разделительных линий в многонациональной и многоконфессиональной среде, против чего российские власти сами формально выступают. Не имея серьезного влияния на Балканах, Москва тем не менее сумела внушить страх части экспертного сообщества и политического истеблишмента, заговорившего о возможной «гибридной войне» с активизацией деятельности спецслужб, дезинформации и поставок оружия.
С одной стороны, трудно было не заметить, что в отсутствие новых экономических проектов на Балканах на первый план вышли заявления Москвы, подогревающие радикальные настроения и играющие на руку силам, которые выступают за отказ от западных интеграционных проектов. С другой стороны, вряд ли Москва хотела вызвать неблагоприятные оценки со стороны местных влиятельных лидеров. Скорее это результат неумелого самопозиционирования и отсутствия понимания сути противоречий в регионе с конфликтным потенциалом.
Возникает вопрос: в чем заключается стратегия России на Балканах помимо торможения процесса расширения НАТО и ЕС. Однако об этом сложно судить с учетом нетранспарентности внешнеполитического курса Кремля и отсутствия упоминания региона или его отдельных стан во внешнеполитических концепциях последних лет. Хотя сами российские представители часто говорят о том, что Балканы имеют для Москвы историческое и геополитическое значение. На этом же строит свои тезисы и пропаганда.
В новой внешнеполитической концепции 2016 года регион узнается в пассажах, посвященных желанию выстраивать связи со славянскими народами, а также странами, не входящими в военные альянсы, что актуально прежде всего для Сербии, которая (в отличие от других балканских государств) не заявляла о планах вступления в НАТО. В стратегии 2008 года говорилось, что «Россия открыта для дальнейшего расширения прагматичного, взаимоуважительного сотрудничества с государствами Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы с учетом реальной готовности к этому каждого из них».
Эта готовность будет оставаться ограниченной. Противостояние с Западом и спад в российской экономике автоматически ведут к ослаблению рычагов, которые Москва, начиная с 2000-х годов, использовала на Балканах. А ее главным рычагом были масштабные инвестиции в энергетический сектор стран бывшей Югославии. С большинством стран региона отношения пришли в упадок по причине антироссийских санкций и сокращения объемов экономического сотрудничества. В условиях кризиса в отношениях Москвы с Западом Россию не будут здесь воспринимать в качестве перспективного инвестора и предсказуемого политического партнера.
Антизападный курс и устрашающие сигналы в адрес сторонников евроатлантической интеграции осложняют выстраивание отношений со всеми балканскими странами, включая Сербию, чья политическая элита не заинтересована в конфронтации с Западом и ухудшении отношений с соседями. Апеллируя к историческим связям с Россией и православию, местные политики заняты в первую очередь продвижением своего собственного курса. Российская карта часто используется для демонстрации независимости от «диктата» Брюсселя, мобилизации своих сторонников и борьбы с оппонентами без стремления к налаживанию более тесных связей с Москвой, а тем более отказа от текущих интеграционных проектов.
Связи России в регионе останутся ограниченными, и такие идеи, как участие балканских стран в евразийской интеграции и обеспечение их военного нейтралитета, не обретут содержания. Они попросту нереалистичны, учитывая слабость экономик самих балканских стран, отсутствие у России военных рычагов в этом отдаленном регионе и ее собственные финансово-экономические проблемы.
Intersection. 04.01.2017
