Призраки новых «осей» бродят по Северо-Восточной Азии
Андрей Кортунов, к.и.н., научный руководитель и член Президиума РСМД, член РСМД
12 сентября 2023 г. лидер КНДР Ким Чен Ын прибыл на своем бронепоезде в Россию для переговоров с президентом Владимиром Путиным. В ходе почти недельного пребывания на российском Дальнем Востоке высокий северокорейский гость также посетил авиастроительный завод в Комсомольске-на-Амуре, космодром «Восточный» в Амурской области и посмотрел первый акт балета «Спящая красавица» во Владивостоке.
Строго говоря, этот визит трудно назвать чем-то беспрецедентным, поворотным или из ряда вон выходящим. В конце концов, Россия и КНДР имеют общую границу и длинную историю двустороннего сотрудничества в самых различных областях. Хотя Ким Чен Ын не слишком склонен к зарубежным поездкам, он все-таки уже бывал в России. В последний раз он встречался с Путиным весной 2019 г. А российский министр обороны Сергей Шойгу посетил Пхеньян всего два месяца назад. Так что особого повода для какого-то повышенного зарубежного внимания, а тем более — международного ажиотажа это визит вроде бы не давал.
Кто меняет правила игры в регионе?
Тем не менее ажиотаж вокруг российско-северокорейских переговоров все-таки возник. Особенно на Западе. Многие эксперты и политики поспешили высказать предположение, что конфиденциальные разговоры Кима и Путина вышли далеко за рамки обсуждения дополнительных поставок российского зерна и топлива в Северную Корею или более широкого доступа северокорейских трудовых мигрантов в приграничные российские регионы. Ведь эти вопросы, при всей их важности, вполне могли бы обсуждаться и на уровне профильных министерств. Появилась и обрела популярность гипотеза о том, что поездка Ким Чен Ына на самом деле свидетельствует о глубоком изменении общих подходов Москвы к проблемам безопасности на Корейском полуострове.
Утверждается, что в Северо-Восточной Азии стремительно формируется новая геополитическая и геостратегическая «ось» Москва — Пекин — Пхеньян, которая содержит в себе несомненные враждебные намерения и генерируют угрозы по отношению к Западу. В рамках этого нового трехстороннего альянса Москва якобы готова оказать прямую помощь КНДР в ее ядерных и, что еще более важно, баллистических программах, вывести эти программ на новый уровень и таким образом создать новые проблемы безопасности как для Соединенных Штатов, так и для их союзников в Северо-Восточной Азии. Пхеньян, в свою очередь, может пойти на существенное расширение поставок военной техники в Россию для обслуживания специальной военной операции, которую Москва проводит на Украине с февраля 2022 г.
Эти утверждения и предположения следует рассматривать в надлежащем геополитическом контексте. Говоря о процессах, протекающих сегодня в Северо-Восточной Азии, не стоит забывать о растущем уровне военного сотрудничества между Вашингтоном, Токио и Сеулом. В последние годы и Япония, и Южная Корея резко увеличили свои оборонные расходы, а также масштабы своего трехстороннего политического и военно-технического взаимодействия с Соединенными Штатами.
В конце 2022 г. японский премьер-министр Фумио Кисида объявил о беспрецедентно амбициозном пятилетнем плане перевооружения, который должен превратить Японию в страну с третьим оборонным бюджетом в мире после США и Китая. Традиционные утверждения японских политиков о том, что Токио обладает исключительно оборонительными военными возможностями, все менее соответствуют новым реальностям. Если раньше японские силы самообороны в официальной риторике Токио трактовались как «щит», то теперь к традиционному «щиту» планируется добавить и разящее «копье» в виде самых современных ракетных систем, вплоть до гиперзвуковых.
Изменения позиций Южной Кореи, возможно, еще более принципиальны. В конце концов, Япония всегда была дисциплинированным геополитическим партнером США, по крайней мере, с момента подписания американо-японского договора о безопасности 1960 года. А вот Южная Корея долгое время последовательно сопротивлялась давлению США, отказываясь присоединиться к Вашингтону и Токио в формате трехстороннего военно-политического союза или резко свернуть политическое и экономическое взаимодействие с Пекином и Москвой. Тщательно выверенный баланс «тихоокеанского» и «евразийского» векторов в течение нескольких десятилетий был основой южнокорейской внешнеполитической стратегии.
Президент Юн Сок Ёль, пришедший к власти в 2022 г., по-видимому, несколько по-другому смотрит на внешнеполитическое приоритеты Республики Корея, расценивая былую «стратегическую автономию» Южной Кореи от Соединенных Штатов как не соответствующую сложившейся обстановке и национальным интересам Южной Кореи на данном этапе. Традиционное дистанцирование от американо-японского стратегического партнерства больше не работает, напротив, идет последовательное сближение Сеула и Токио при активном американском посредничестве.
Новое южнокорейское руководство предпринимает целенаправленные усилия, чтобы без лишней шумихи сблизить Сеул с четырехсторонним американо-японско-индийско-австралийским-диалогом по безопасности (Quad) и с трехсторонним военно-политическим альянсом США, Великобритании и Австралии (AUKUS). Юн Сок Ёль очень ощутимо ужесточил подходы Сеула к межкорейскому диалогу — при том, что в случае возникновения военного конфликта на полуострове именно Республике Коре уготована незавидная роль «деревенского барабана», то есть первой очевидной жертвы вооруженного противостояния.
Сегодня в Сеуле уже никого не удивишь заявлениями о том, что Южная Корея должна рассмотреть возможность создания собственного ядерного потенциала. Хотя о возвращении американского ядерного оружия на территорию Южной Кореи речи не пока идет, создание американо-южнокорейской инфраструктуры, позволяющей в случае необходимости такое оружие оперативно разместить, продвигается вперед быстрыми темпами. Помимо всего прочего, на протяжении, по крайней мере, последних двух лет Южная Корея, как и Япония, все более интенсивно интегрируется в новую глобальную стратегию Североатлантического альянса в самых различных ее измерениях.
Всякое действие рождает противодействие
Адвокат дьявола может возразить, что и у Токио, и у Сеула есть все основания беспокоиться о вызовах своей национальной безопасности, неуклонно растущих сегодня в Северо-Восточной Азии. Вполне вероятно, что в Японии и Южной Корее некоторые действия Пхеньяна воспринимаются как дестабилизирующие и даже как провокационные. Вероятно также, что и в Токио, и в Сеуле с тревогой наблюдают за расширением российско-китайского политического и военного сотрудничества, несмотря на многочисленные заявления лидеров Москвы и Пекина о том, что это сотрудничество не направлено против каких бы то ни было третьих стран.
Однако, даже согласившись на минуту с таким объяснением происходящих сдвигов в политике двух восточноазиатских стран, невозможно отрицать, что первым приступил к строительству многосторонних военно-политических «осей» в этом регионе мира именно Запад, а отнюдь не Восток. Если говорить о внешней и военной политике КНДР, то с момента прихода к власти внука Ким Ир Сена двенадцать лет назад эта политика, при всех тактических поворотах и колебаниях оставалась в целом последовательной и даже предсказуемой. Что же касается российско-китайского сотрудничества, то даже и сегодня, при все очевидном прогрессе в этой сфере, между Москвой и Пекином не появилось двусторонних соглашений, даже отдаленно напоминающих американо-японский договор о безопасности 1960 г. Нынешний уровень взаимодействия Москвы и Пхеньяна также не дотягивает до статуса американо-южнокорейского договора о взаимной обороне 1953 г. И нет никаких разумных оснований полагать, что в китайско-российских или в российско-северокорейских отношениях в обозримой перспективе что-то принципиально поменяется, если только Пекин, Москва и Пхеньян не будут вынуждены принципиально изменить свои внешнеполитические установки под давлением внешних обстоятельств непреодолимой силы. Поэтому ссылки на меняющуюся геополитическую обстановку в Северо-Восточной Азии как основную причину фундаментальных сдвигов во внешнеполитических и военно-стратегических установках Токио и Сеула не выглядят очень убедительными.
Как говорит нам третий закон Ньютона, каждое действие всегда порождает равное по силе и противоположное по направлению противодействие. То есть, когда одно тело воздействует на другое, оно неизбежно испытывает равную и противоположно направленную реакцию со стороны объекта воздействия. Наблюдая сдвиги, происходящие в Токио и Сеуле, северокорейское руководство предсказуемо нервничает, а его риторика ужесточается параллельно укреплению трехсторонней американо-японско-южнокорейской «оси». Сдаваться Пхеньян явно не намерен, а потому он идет по пути повышения ставок. «Теперь вопрос не в том, разразится ли ядерная война на Корейском полуострове, — заявляет в августе министр обороны КНДР генерал Кан Сон Нам, — а в том, кто и когда ее начнет». И кто, положа руку на сердце, возьмется утверждать, что это заявление ничем не было спровоцировано?
Важно учитывать, что Пхеньян традиционно был и остается гораздо более чувствительным к своему суверенитету и независимости, чем Токио и даже чем Сеул. А это означает, что КНДР никогда не являлся и никогда не станет послушной пешкой в умелых руках России или Китая. Однако растущее американо-японско-южнокорейское политическое и военное сотрудничество неизбежно ведет к укреплению китайско-российско-корейских связей — как политических, так и военно-технических. Что, в свою очередь, означает, что противостоящие друг другу в Северо-Восточной Азии коалиции медленно, но верно движутся в направлении жестких биполярных механизмов «разделенной» безопасности. К сожалению, прекрасные мечты о создании общей системы коллективной безопасности в регионе, казавшиеся вполне осуществимыми еще пару десятилетий назад, приходится вновь откладывать на неопределенное будущее.
Повлияет ли эта негативная региональная динамика на устоявшиеся подходы России и Китая к ядерным проблемам на Корейском полуострове? По всей видимости, на этот вопрос пока нельзя дать однозначный позитивный ответ. Ведь ни Москва, ни Пекин не заинтересованы в гонке ядерных вооружений в Северо-Восточной Азии, а тем более — в обрушении всего международного режима нераспространения ядерного оружия. Россия и Китай мало что приобретут и многое потеряют, если существующий хрупкий консенсус в Совете Безопасности ООН по ядерной программе КНДР окончательно рухнет.
С другой стороны, раскручивание нового витка противостояния великих держав в регионе будет все больше подрывать взаимное доверие, без которого сохранить данный консенсус не представляется возможным. И захотят ли Москва и Пекин поддерживать новые санкции Совбеза ООН в отношении КРДР, когда и Россия, и Китай сами оказываются объектами постоянно усиливающегося санкционного давления со стороны США и их союзников?
Пока еще есть время, чтобы обратить вспять эти опасные тенденции к новой биполярности в регионе. Но запас времени не безграничен. Вместо того, чтобы продолжать фантазировать на тему о злокозненных намерениях другой стороны, основные игроки должны незамедлительно приступить к двусторонним и многосторонним консультациям о том, как разрядить взрывоопасную ситуацию в регионе и не допустить его возвращения в 50-е годы прошлого столетия.
Дух шестисторонних переговоров
Двадцать лет назад в Пекине начались так называемые шестисторонние переговоры по северокорейской ядерной программе. За шесть лет этот многосторонний формат, один из самых сложных форматов в современной международной практике, прошел через взлеты и падения, продемонстрировал впечатляющие успехи и обнаружил принципиальные ограничители. В апреле 2009 г. работа в шестистороннем формате, наконец, окончательно зашла в тупик и была остановлена.
Однако, за четырнадцать лет после завершения шестисторонних переговоров никакой работающей альтернативы этому формату так и не было создано. Даже широко разрекламированные личные встречи Дональда Трампа и Ким Чен Ына в Сингапуре (июнь 2018 г.) и в Ханое (февраль 2019 г.), а также в Пханмунчжоме (июнь 2019 г.) мало чего дали для практического продвижения вперед в деле денуклеаризации Корейского полуострова. Точно так же в очередной раз выяснилось, что продолжение межкорейского диалога, не подкрепленного многосторонним переговорным процессом, неизбежно наталкивается на многочисленные и труднопреодолимые препятствия.
Сегодня уже невозможно вернуться к той точке, в которой мир находился двадцать лет назад, и стартовые условия для любого многостороннего формата по проблемам Корейского полуострова и Северо-Восточной Азии выглядят гораздо сложнее, чем они были в далеком 2003 г. Полностью отделить корейскую ядерную проблему от глобального геополитического противостояния великих держав при всем желании не получится. Это противостояние будет неизбежно отбрасывать свою тень на любые попытки возобновления многосторонней дипломатии для решения региональных проблем — будь то на Ближнем Востоке или на Корейском полуострове.
Тем не менее возрождение духа шестисторонних переговоров начала века остается главным необходимым предварительным условием для решения очень непростых задач по стабилизации обстановки в этом взрывоопасном регионе Евразии и по предотвращению дальнейшего сползания региона к жесткой биполярности. И ближайшей задачей нового шестистороннего или любого другого многостороннего формата переговоров должно стать не немедленное «ядерно-баллистическое» разоружение КНДР, а поэтапное создание надлежащих механизмов контроля над ядерными и баллистическими вооружениями, в идеале — не только северокорейскими (включая и соответствующий набор мер доверия в военной области), механизмов управления кризисами и укрепления стабильности.
Такая задача не снимает с повестки дня вопрос о полной денуклеаризации Корейского полуострова, равно как и вопрос о гарантиях безопасности КНДР. Но эти вопросы, по всей видимости, сегодня следует рассматривать на фоне более общих тревожных процессов, разворачивающихся не только на самом Корейском полуострове, но и вокруг него.
В любом случае, политическая география Северо-Восточной Азии едва ли радикально поменяется в обозримом будущем, а потому любую систему безопасности в этом регионе придется выстраивать с учетом присутствующего здесь геополитического плюрализма. Задача непростая, но при наличии политической воли сторон — вполне решаемая.
РСМД. 27.09.2023
