Какая экономическая основа может быть у сближения России и КНДР
Андрей Ланьков, профессор университета Кунмин (Сеул)
13 сентября на космодроме Восточный состоялись переговоры на высшем уровне между президентом России Владимиром Путиным и северокорейским лидером Ким Чен Ыном. Выбор места встречи был, разумеется, не случайным, да и вся программа пребывания Ким Чен Ына на Дальнем Востоке имела четко выраженную ориентацию: северокорейский лидер посетил авиационный завод, военные базы и прочие объекты ВПК. Обе стороны ясно давали понять, что резко активизировавшиеся в последние месяцы контакты между Москвой и Пхеньяном носят военный характер, и что речь, скорее всего, идет о сотрудничестве в оборонной сфере, в первую очередь – о возможной передаче Северной Корее российских военных технологий.
Правда, та театральность, с которой подчеркивается это обстоятельство, наводит на размышления – тем более, что для России нет особой выгоды в передаче этих технологий КНДР – заплатить рыночную цену за них она все равно не сможет.
Скорее всего, все намеки на возможное военное сотрудничество стали частью дипломатической игры, и адресовались Америке и Южной Корее. В настоящее время в Сеуле идут разговоры о поставках боеприпасов и вооружений на Украину. Подобный поворот Москва, разумеется, хочет предотвратить, чем, скорее всего, и обусловлены дипломатические игры России и КНДР. Если Южная Корея действительно начнет отправлять летальное оружие на Украину, то российская сторона ответит на это передачей Пхеньяну таких военных технологий, которые в состоянии создать для Сеула серьезную головную боль. Если же Южная Корея воздержится от помощи Киеву, то и передача технологий будет, скорее всего, отложена на неопределенное время.
Но, если сотрудничество Москвы и Пхеньяна в военной сфере экономически не очень перспективно, есть ли области, в которых взаимодействие с восточным соседом будет для России финансово выгодным?
Сейчас торговли между двумя странами фактически нет. В начале 1990-х товарооборот России и Северной Кореи за несколько лет сократился в десять раз – с примерно $2,5 млрд в год до примерно $300 млн. В последующем объем торговли продолжал уменьшаться, хотя и не так быстро.
На политическом уровне неоднократно предпринимались попытки исправить это. В 2014-м было объявлено, что, дескать, годовой товарооборот, на тот момент усохший до $100 млн, к 2020 году будет выведен на уровень $1 млрд (примерно 20% от объема товарооборота КНДР с Китаем). Впрочем, из этих попыток ничего не вышло, и к 2019 году торговля России и Северной Корее фактически сошла на нет.
Часто говорят, что виной тому, во-первых, санкции, введенные Совбезом ООН (самые жесткие – в 2016-2018 годах), а во-вторых, пандемия ковида. Но на самом деле все куда сложнее, и, прямо скажем, печальнее. Хотя взаимовыгодное экономическое сотрудничество между Россией и КНДР очень даже возможно, оно вряд ли примет форму традиционной торговли по принципу «товар-деньги-товар».
Отмена санкций или, что более вероятно, принятие Кремлем политического решения о том, что их следует просто игнорировать, приведет лишь к частичному улучшению ситуации. Главные проблемы в экономических отношениях носят структурный характер: почти все те (немногочисленные) товары, которые Северная Корея может с прибылью продавать на мировом рынке, не представляют интереса ни для российских компаний, ни для государства.
В 2015 году, то есть перед резким ужесточением режима санкций ООН, в северокорейском экспорте доминировали поставки угля и полезных ископаемых (покупал их Китай). В отдельные годы на уголь приходилось около 40% северокорейского экспорта. Из других полезных ископаемых КНДР поставляла за рубеж железную руду, свинец, медь. Понятно, что Россия, в распоряжении которой все богатства Сибири, не станет покупателем северокорейского угля или руды.
Кроме того, Пхеньян продает за границу морепродукты. Однако для российского потребителя едва ли будут интересны корейские минтай и кальмары – хотя эти товары с успехом продаются на китайском рынке, а иногда через Китай попадают и на рынки Японии и Южной Кореи.
Третьим видом товаров, который КНДР активно экспортирует, является продукция легкой промышленности, в первую очередь – одежда, сшитая на северокорейских фабриках. Поскольку средняя зарплата работницы на таких фабриках составляет примерно $25-30 в месяц, изделия эти, хотя и не всегда высокого качества, стоят немного, и пользуются спросом в Китае, а также некоторых других странах региона. Возможно, они представляли бы интерес и для российских потребителей. Однако надо понимать, что объемы торговли текстилем и готовой одеждой останутся ограниченными.
А как обстоят дела с российским экспортом в КНДР? Проблема тут в том, что северокорейские организации не имеют возможности платить за поставляемые из России продукты ту цену, на которую рассчитывают продавцы. Северная Корея – страна бедная и останется таковой в обозримом будущем. ВВП на душу населения, по собственным северокорейским оценкам, составляет сейчас около $1300 – примерно уровень Уганды. Какие-то деньги на оплату критически важных товаров (в основном, для нужд ВПК) правительство найти может, но о масштабных закупках российской продукции за валюту речи не идёт.
Не удивительно, что на протяжении всей истории отношений СССР и КНДР наблюдалась одна и та же картина: товарооборот рос, иногда достигая немалых величин, только в те периоды, когда по геополитическим соображениям в Москве принималось решение о субсидировании торговли с КНДР. С чисто коммерческой точки зрения Советский Союз торговал с Северной Кореей себе в убыток – хотя в политическом отношении, возможно, это и имело смысл.
Означает ли все выше сказанное, что экономические контакты с Северной Кореей невозможны? Нет. Но экономическое сотрудничество с КНДР не обязательно должно иметь форму традиционной торговли.
Пожалуй, наиболее перспективное сейчас направление – поставки рабочей силы. Северокорейские гастарбайтеры были непрерывно заняты на советских и российских предприятиях с 1946 года – более 75 лет. Изначально северокорейские рабочие трудились в рыбной промышленности, в середине 1960-х они переключились на лесозаготовки, а с конца 1990-х главной областью приложения их сил стало строительство.
К сожалению, резолюции Совета Безопасности ООН сделали использование труда северокорейских рабочих незаконным. Хотя из всех стран-членов Совбеза Россия была, пожалуй, единственной, в экономику которой они вносили ощутимый вклад, российские дипломаты тоже проголосовали за принятие этих резолюций. В соответствии с решениями Совета Безопасности ООН, к 2019 году все северокорейские рабочие должны были быть отправлены на родину. Впрочем, некоторое их число в России все же осталось – в соответствии с официальными объяснениями, они не смогли вернуться домой из-за закрытия границ в связи с пандемией. В 2015-м на территории России трудились около 35 тысяч северокорейских рабочих, но потенциал здесь существенно больше. Можно предположить, что в России найдется занятие для 50-60 тысяч гастарбайтеров из КНДР.
С точки зрения и работодателей, и правоохранительных органов, северокорейские рабочие являются почти образцовыми, резко отличаясь в лучшую сторону от других трудовых мигрантов. Они стараются избегать неформальных контактов с местным населением (такие контакты могут привести к неприятностям по возвращении домой), закон не нарушают и не склонны к каким-либо насильственным действиям. Зарабатывают они по северокорейским меркам очень неплохо. Хотя около половины дохода северокорейский рабочий обязан отдавать государству, за год он может скопить одну-две тысячи долларов. В КНДР это огромная сумма, позволяющая рабочему по возвращении домой стать владельцем небольшого, но прибыльного бизнеса (вопреки расхожим представлениям, частный бизнес в Северной Корее существует уже не одно десятилетие, а в некоторых отраслях экономики играет заметную роль).
Другой областью сотрудничества может стать развитие транспортных проектов. Еще в 2008 году РЖД с Северной Кореей создали совместное предприятие РасонКонТранс. В рамках этого проекта железная дорога российской колеи соединила корейский порт Рачжин (Расон) с железнодорожной сетью России. РасонКонТранс арендовал пирс в Расоне, переоборудовав его для отгрузки угля. Тогда подразумевалось, что через Расон начнутся поставки угля в Южную Корею и третьи страны. Это позволяло снять нагрузку с портов российского Приморья, которые были перегружены уже тогда (сейчас, в связи с «поворотом на Восток», вся транспортная и логистическая структура российского Дальнего Востока работает на пределе возможностей).
Однако после введения санкционного режима РасонКонТранс находился в замороженном состоянии. В Расоне осталось лишь несколько сотрудников, задача которых сводилась к охране находящегося там имущества предприятия. Сейчас возрождение этого проекта становится и возможным, и нужным.
Иначе говоря, вести дела с Северной Кореей не в убыток себе вполне реально. Надо просто понимать местную специфику, и проявлять разумную деловую осторожность. Не помешает и некоторая жесткость – в Пхеньяне все-таки слишком уж привыкли к субсидиям со стороны иностранных «друзей и партнеров» – особенно со стороны Москвы.
Профиль. 20.09.2023
