С Белоруссией, без Молдавии и Грузии: постсоветское пространство в новой КВП
Алексей Токарев, д.полит.н., в.н.с. ИМИ МГИМО МИД России
Постсоветское пространство — приоритетный регион российской внешней политики. В структуре российских органов власти, отвечающих за международные отношения, есть несколько профильных подразделений: минимум два управления в Администрации Президента, четыре департамента стран СНГ в МИД и отдельные службы, управления и департаменты в других институциях.
Это отношение государства к региону было закреплено и на бумаге. В Концепциях внешней политики (КВП) постсоветское пространство всегда шло прежде других регионов при перечислении иерархических позиций: в 1993, 2000, 2008, 2013 и 2016 гг. После упоминания СНГ перечислялись интеграционные объединения внутри него: Таможенный союз, Договор о коллективной безопасности, союз с Белоруссией. Первый эволюционировал в ЕАЭС, второй — в ОДКБ, третий — в Союзное государство.
Если соотносить тексты и реальную политику, выраженную актами дипломатического взаимодействия, можно заметить некоторый перекос. Временами количество встреч президентов и глав МИД со своими визави, например, из США и Германии кратно превышало аналогичные показатели с союзниками и партнерами по СНГ. Но на уровне оперативного взаимодействия российская внешняя политика наибольшее внимание уделяла бывшим республикам СССР (которым часто казалось — наоборот).
Иерархия региональных приоритетов в КВП-2013 выстраивалась четко. На первом месте СНГ, потом ЕАЭС, ОДКБ, Союзное государство с Белоруссией, снова Белоруссия и Казахстан (при переформатировании ЕврАзЭС в ЕАЭС), Украина, Молдавия и ПМР, Карабах, Абхазия, Южная Осетия, Грузия.
В 2016 г. иерархия не слишком изменилась. СНГ, Союзное государство с Белоруссией, ЕАЭС (а значит, Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия), ОДКБ, Украина (конфликт на Донбассе назывался внутриукраинским), Абхазия, Южная Осетия, Молдавия и ПМР, урегулирование конфликта в НКР, Грузия. Больше никакие государства постсоветского пространства (например, страны Центральной Азии) не были названы, но были перечислены партнеры и соперники за пределами территории бывшего СССР. Сам термин «постсоветское пространство» в документах за 2013 и 2016 гг. встречался всего трижды.
В тексте 2023 г. все иначе. Главный конфликт — украинский. «Постсоветское пространство» и «урегулирование Нагорно-Карабахского конфликта» отсутствуют. Абхазия с Южной Осетией остались, но ни Грузия, ни Приднестровье, ни Молдавия не упомянуты ни разу. Возможно, властям в Кишиневе это стоит рассматривать как очень тревожный сигнал. В данном случае им стоило бы заверить официальную Москву в том, что Молдавия сохранит нейтралитет. В целом же отказ включать привычную формулировку об уважении суверенитета и нейтралитета Молдавии в главный внешнеполитический документ не означает, что Кремль хочет силой забрать Приднестровье — оно и так годами стремилось войти в состав России. Правила игры изменились. Чем меньше присутствия НАТО у российских границ, чем меньше угроз российским контингентам за пределами страны, тем спокойнее будет жизнь у постсоветского пространства.
При этом ближнее зарубежье — по-прежнему важнейший региональный приоритет. Незначительные структурные изменения видны в том, что в отличие от предыдущих текстов в 2023 г. ближнее зарубежье выделяется в отдельный подпункт; за ним следуют Арктика, Евразийский континент (особо выделены Китай и Индия), АТР, исламский мир, Африка, Латинская Америка и Карибский бассейн, Европейский регион, США и другие англосаксонские государства, Антарктика.
Кроме важных объединений в КВП прописывалось отношение России к урегулированию постсоветских конфликтов. Восприятие напряженности между берегами Днестра долгие годы на бумаге не менялось. В официальных бумагах МИД она называлась Приднестровским конфликтом или Приднестровской проблемой, что откровенно раздражало местных экспертов и чиновников. Редкая совместная встреча с приднестровцами обходилась без критики термина. Наши друзья с левого берега Днестра вполне резонно объясняли: «У нас с самими собой никакого конфликта нет — надо называть его молдо-приднестровским конфликтом».
Еще один характерный языковой маркер, отличающий официальный российский дискурс от экспертного — именование географической области к югу от российского Северного Кавказа. Исторически сложилось логичное «Закавказье» — взгляд из центра империи, Санкт-Петербурга или Москвы, простирался за Кавказ, собственно, понимавшийся как российский. Поэтому то, что находится за Кавказом, то есть Абхазия, Азербайджан, Армения, Грузия и Южная Осетия — это Закавказье. Из англоязычной литературы пришел термин Южный Кавказ — в противовес Северному. Сейчас это языковое разделение заметно по профессиональному и возрастному признакам: условное старшее поколение ученых и чиновники предпочитает «Закавказье»; те, кто помоложе и/или работает в науке и экспертизе, используют «Южный Кавказ». В.н.с. ИМИ МГИМО Сергей Маркедонов уточняет: «Здесь еще и разница нашего и западного дискурсов. “Южный Кавказ” использовали в министерстве оккупированных восточных территорий Розенберга, сейчас Турция использует. Невозможно представить, чтобы молодые сотрудники МИДа говорили “Южный Кавказ” — наши говорят “Закавказье”». Поскольку КВП — предельно формальный текст; в нем, конечно, употребляется «Закавказье». В Концепциях 2008, 2013 и 2016 гг. термин «Южный Кавказ» тоже отсутствует — только «Закавказье».
При решении Приднестровского конфликта Россия сначала руководствовалась принципами территориальной целостности и нейтралитета Молдавии, позже — «определением особого статуса Приднестровья»; именно в таком порядке прописывались принципы урегулирования в КВП-2013 и КВП-2016. В переводе с бюрократического языка на конфликтологический это звучало примерно так: «Молдавия не должна вступать в НАТО, тогда при учете автономии ПМР может вернуться в состав государства». Железнодорожные аналогии спецпредставителя по Приднестровью Дмитрия Рогозина помогали понять альтернативу мирному разрешению конфликта: при ускоренном движении в НАТО на поворотах «молдавский поезд отдельные вагоны может и потерять».
Еще об одном постсоветском конфликте — Нагорно-Карабахском — в КВП и 2013, и 2016 гг. говорилось одними словами: урегулирование во взаимодействии с США и Францией, сопредседателями Минской группы ОБСЕ.
Какие выводы о российской внешней политике можно сделать, сравнивая стратегические документы 1993, 2000, 2008, 2013, 2016 и 2023 гг.? Прежде всего, удивляет, как быстро США, Европа и союзники растоптали (пусть и не без нашей помощи) вполне искреннее желание российских элит и политического руководства стать институциональной и экономической частью Запада. Как странно теперь звучит текст 2008 г.: «Главной целью российской внешней политики на европейском направлении является создание по‑настоящему открытой, демократической системы общерегиональной коллективной безопасности и сотрудничества, обеспечивающей единство Евро-Атлантического региона». 15 лет спустя место Европы и США возле… Антарктики — это предпоследняя позиция в иерархии. Совсем уж дико смотрится текст первой КВП: «Согласование и реализация планов сотрудничества на 1993 год с НАТО, интенсификация контактов на двусторонней и многосторонней основе; взаимодействие с органами НАТО в вопросах укрепления мира и безопасности…». ЕС воспринимался как ключевой внешнеторговый партнер. Деголлевское «от Атлантики до Урала» было расширено до масштабов всего северного полушария (в КВП-2008 — «от Ванкувера до Владивостока»). Теперь наши отношения опустились на самое дно, и снизу, кажется, уже некому стучать. Участие США и ЕС в санкционной войне, финансировании ВСУ, направлении военных советников, поставках техники и вооружений Украине отбросили российско-европейское взаимодействие в прошлое надолго.
Стабильность российской внешнеполитической линии сохраняется в первом приоритете: все эти годы им остается постсоветское пространство. В 2023 г. впервые оно упомянуто отдельным пунктом. Явно возросла роль Союзного государства. Раньше Белоруссию отдельно упоминали после ЕАЭС и ОДКБ, в которые она и так входит. Теперь Союзное государство — второй приоритет в разделе «Ближнее зарубежье». Кроме Белоруссии, из республик бывшего СССР упомянуты лишь Абхазия и Южная Осетия. Нет отдельного абзаца, посвященного Грузии, которой предлагалось принять реалии, существующие в регионе, при этом заниматься нормализацией отношений.
Исчезли упоминания форматов постконфликтного урегулирования, в отношении которых с Западом в целом сохранялся консенсус: приднестровского и карабахского. Переговоры с Западом признаны бессмысленными, что очевидным образом обнуляет прежние форматы. Это не означает, что завтра Россия захочет присоединить Тирасполь и Бендеры, но молдавскому руководству стоит внимательно посмотреть на разницу в текстах КВП-2016 и КВП-2023.
В 2023 г. Россия впервые назвала себя отдельной цивилизацией. В тексте 2013 г. она была «неотъемлемой, органичной частью европейской цивилизации». В 2016 г. употребили термин «цивилизация» про кого угодно, но не про самих себя. Теперь «Россия является ядром цивилизационной общности Русского мира» (двух последних слов тоже не было в предыдущих текстах — раньше писали только про русский язык). То есть Россия формально прописала то переосмысление собственной роли в мировой истории, которое происходило в обществе, экспертной среде и высоких кабинетах.
Нынешняя КВП — первая, в которой Россия по-настоящему развернулась на восток. А еще на север (второй после СНГ приоритет — Арктика) и на юг (отдельно прописан африканский и исламский блоки). Это движение на 180 градусов от Запада отправило отношения со странами Европы и Северной Америки, ранее признававшиеся одним из приоритетов, на последние места. На бумаге они теперь важнее разве что пингвинов в Антарктиде. Что важно, официальная Россия все же указывает, что не считает себя «врагом Запада», рассчитывая, что там победит разум, который вернет страны к прагматичному сотрудничеству с Россией. Дальнейшее «расползание» и самого постсоветского пространства, и государственности его отдельных стран закончится, когда Россия и Запад вернутся в нормальность. Судя по тексту, Россия к этому готова.
РСМД. 10.04.2023
