Лексютина: "Многосторонний подход в Центральной Азии - принципиальное решение Китая"

За последний год в Центральной Азии прошла серия саммитов формата «5+» – так, недавно состоялась встреча на высшем уровне между региональными лидерами и представителем ЕС. В то же время, одним из крупнейших инвесторов в регионе остается не Европа, а Китай, который уже активизировал свою политику в Центральной Азии и готов отстаивать свои интересы. О современном подходе Пекина к инвестиционному и дипломатическому сотрудничеству с регионом Ia-centr.ru поговорил с доктором политических наук, профессором РАН и СПбГУ Яной Лексютиной.

- Как изменилось взаимодействие Китая со странами Центральной Азии за последнее время?

- В последние два года Китай начал менять модель совместной работы с центральноазиатскими странами. Прежде всего, это касается политического взаимодействия. Если раньше мы видели, что Пекин проводил встречи с региональными государствами на двухсторонней основе, то с 2020 года мы видим возрастающий интерес КНР к многостороннему формату. Теперь проходят встречи в формате «Китай + пять стран Центральной Азии».

И мы видим, что этот формат приобретает практическое наполнение. Это уже не просто встречи глав государств, министров иностранных дел и других ответственных лиц. Мы видим становление специализированных механизмов взаимодействия. Например, уже состоялся первый Форум торгово-экономического сотрудничества «Китай + Центральная Азия». Принято решение провести в Китае форум в том же формате по промышленному и инвестиционному сотрудничеству. Более того, Узбекистан уже предложил создать координационный совет «Китай - Центральная Азия» по транспортной взаимосвязанности.

- Как работают эти форумы, дают ли они какой-то эффект?

- Насчет эффекта пока сложно говорить, ведь на данный момент состоялся лишь один из подобных форумов. Мне кажется, эффекты от таких встреч проявляются не сразу. Здесь может быть отложенный результат. Что касается координационного совета «Китай + Центральная Азия» по транспортной взаимосвязанности, этот вопрос еще решается. Сама структура еще не создана, она в процессе проработки.

Интересен сам тренд, в рамках которого создаются такие многосторонние форматы. Как показывает практика, обычно они подстегивают государства к взаимодействию по соответствующему вектору – торговля, инвестиции, логистика и так далее.

- Несмотря на интерес КНР к региону, мы видим, что китайские инвестиции в Центральной Азии распределяются неравномерно. Таджикистан и Кыргызстан, например, получают меньше инвестирования с китайской стороны, чем другие страны. С чем это связано?

- Изначально китайские инвестиции в основном шли в Казахстан. Это не тренд последнего времени. Еще в первом десятилетии XXI века более 90% китайских инвестиций в регионе шли туда, существовал сильнейший дисбаланс. И сейчас мы фиксируем, что крупнейший получатель китайских инвестиций – это Казахстан.

Но постепенно ситуация исправляется. В последнее время китайских инвесторов все больше привлекает Узбекистан. Связано это не столько с китайской политикой, сколько с внутриполитическими изменениями в Узбекистане (после 2016 года). После смены руководства в Узбекистане меняется экономическая политика, он становится более открытым. Плюс это крупнейшая страна в Центральной Азии по количеству населения. Все это способно заинтересовать иностранных инвесторов. Скорее всего (если не изменится политика Ташкента), мы увидим, что поток китайских инвестиций в Узбекистан будет увеличиваться.

Таджикистан и Киргизия, действительно, привлекают меньше всего инвестиций. Я думаю, это связано, прежде всего, с масштабами экономик этих стран. Это наименее развитые государства, у них наименьший ВВП, население не такое большое. Покупательная способность граждан в этих странах также снижена. Поэтому, скорее всего, такая ситуация сохранится и дальше.

При этом важно следующее. Таджикистан и Киргизия действительно получают меньше всего китайских инвестиций среди центральноазиатских стран. Но, несмотря на это, сам по себе объем инвестирования в эти государства достаточно велик. Один Таджикистан, или одна Киргизия по отдельности получают больше инвестиций, чем другие развивающиеся регионы целиком (такие, как Восточная Европа или Закавказье).

- Эксперты отмечают, что сейчас Китай стремится изменить свою роль в регионе. Его влияние в Центральной Азии смещается в политическую плоскость, хотя до этого проникновение велось преимущественно по линии экономики. О чем это может говорить?

- Я бы не сказала, что это утверждение полностью справедливо. Если углубиться в историю, то первоначально, 1990-х годах, интересы Китая в регионе лежали именно в политической плоскости. Вернее, даже в плоскости безопасности. Тогда Пекин хотел получить содействие центральноазиатских правительств в купировании уйгурской проблемы. Именно это мотивировало Китай быть активным в регионе.

Второй этап китайского присутствия в регионе пришелся на конец 90-х – начало 00-х годов. Это период, когда Китай стремительно проникает в регион экономически. Разрабатывались энергетические проекты, велось строительство нефте- и газопроводов. С 2013 года реализуется инициатива «Пояса и пути»: Китай усиливает экономическое влияние, фокусируется на инфраструктурном развитии региона, и, в частности, на вопросах логистики.

Однако в последние 2-3 года заметно некое торможение экономической активности Китая. Она не сокращается, но и не увеличивается, находится в стабильном состоянии. Пока непонятно, с чем это связано – возможно, дело в ковидной ситуации. Она оказывает сильнейшее влияние на торгово-экономическое взаимодействие сторон, так как Китай осуществляет политику «нулевой терпимости» к ковиду. Полноценные выводы можно будет сделать, когда все ковидные ограничения будут сняты. Тогда мы действительно поймем, «подостыли» ли экономические интересы Китая в Центральной Азии.

Сейчас же мы видим то, что в последние несколько месяцев Китай проявлял повышенную политико-дипломатическую активность в Центральной Азии. Но, возможно, это тоже отчасти связано с ковидной ситуаций. Некоторое время китайские дипломаты сидели на очень жестком карантине, они не выходили из посольств и консульств. Число визитов китайских дипломатов и высших лиц было ограниченным. Возможно, что та динамика, которую мы видим в последние несколько месяцев – это такой отложенный эффект. Все визиты, которые Китай планировал сделать в предшествующие 2-3 года, в сжатом виде пришлись на нынешний период. Плюс не будем забывать, что Центральной Азии прошла целая серия различных саммитов, на что Пекин не может не делать поправку.

- Получается, что активизация многостороннего сотрудничества могла быть связана с вынужденной изоляцией дипломатов после ковида?

- Нет, я думаю, что многосторонний подход – это принципиальное решение Китая. С чем это связано, пока сложно сказать, но я могу выдвинуть два предположения. Во-первых, Китай смотрит на то, что делают другие великие державы. У Вашингтона уже есть свой механизм «США + Центральная Азия». Он есть у Индии, у других крупных государств. Конечно, китайцы задавались вопросом, почему такого формата нет и у них? Так что, возможно, мы видим важный международный тренд.

Второе объяснение – в том, что на самом деле у Китая уже есть опыт взаимодействия с развивающимися странами в многостороннем формате. Существует, например, форум Китай + СЕЛАК (Сообщество стран Латинской Америки и Карибского бассейна – Ред.), на протяжении многих лет работает форум «Китай + Центральная и Восточная Европа». Наверное, у многих экспертов и раньше возникал вопрос, почему такого форума не проводилось для Центральной Азии. Мне кажется, что Китай достаточно поздно начал работать в формате многостороннего сотрудничества с регионом.

ИАЦ МГУ. 31.10.2022