Итоги-2021 для Казахстана: выборы, завершение «транзита» и отношения с Россией
Подводя итоги уходящего 2021 года для Ia-centr.ru, известный казахстанский политолог, главный редактор биографической энциклопедии «Кто есть кто в Казахстане» Данияр Ашимбаев озвучивает пять важных выводов по событиям и явлениям этого года в Республике Казахстан.
1. Отношения Казахстана и России: в чем проблемы?
Казахстан с Россией – стратегические союзники и братские страны. Никогда до последнего времени российские госорганы на достаточно высоком уровне не ставили под сомнение курс руководства республики на обеспечение межнационального согласия и тесно связанный с этим вопрос – статус русского языка. Но теперь, как мы видим, заявления прозвучали не просто от частных лиц, но и официально от главы российского МИДа.
Что за этим стоит? Конечно, нужно понимать ситуацию в самой России. В условиях нарастающего конфликта с Западом и сложных противоречий, бьющих по российским интересам на постсоветском пространстве, понятно, что любые неоднозначные действия самой Россией воспринимаются в качестве недружественных. Но на сегодняшний день мы видим, что ситуация в национальной сфере Казахстана становится, не то, чтобы напряженной, но, скажем так, уровень ее конфликтности растет. И тут дело даже не в отдельных блогерах, но и в общем тренде.
На уровне государства был взят курс на культирование «постколониального синдрома»: все позитивное было практически вычеркнуто и вычеркивается до сих пор и упор делается именно на негативные аспекты общей истории. Понятно, что в России это воспринимается так, как если бы сама Россия предъявляла Казахстану претензии за монголо-татарское иго. Тем более, что мы последнее время пытаемся объявить себя «наследниками» Золотой орды. Естественно, вот эта вот негативизация совместной истории она влияет и на национальный вопрос, и на широкие вопросы внутриполитического характера. Размежевание проходит достаточно сильное.
Можно и нужно, конечно, говорить об отношении и самой России к собственной истории. Безусловно, искать виновных – с чего и с кого все началось – бесполезно. Но мы видим, что культивация негативных моментов и чрезмерное выпячивание их в двусторонних отношениях начинает влиять как на отношения между Казахстаном и Россией, так и на отношения между казахами и русскими с другой стороны, так и на отношения между казахоязычными и русскоязычными с третьей стороны.
Здесь водораздел проходит не по одной линии, уровень напряженности растет. Понятно, что резкий тон заявлений российских властей отчасти связан с ситуацией на Украине, которая не только вышла из-под российского влияния, но и начала прямую конфронтацию, которая в свою очередь привела к проблеме этнического сепаратизма и к так называемой «проблеме Крыма». Естественно, Россия, подозревая, что власти Казахстана берут курс на разрыв дружеских связей, как с самой Россией, так и с «русским миром», как он понимается в Москве, полагают, что казахстанские власти либо двигаются по украинскому сценарию, либо не контролируют ситуацию, предоставляя возможность определенным силам продвигать сценарий с возможными негативными последствиями.
Такому убеждению способствуют многие факторы. К примеру, когда в Казахстане форсируют вопрос перехода на латиницу. Уже всем, казалось, было понятно, что пока не выработан оптимальный вариант латиницы, спешить с этим вопросом смысла нет. Но сроки остались те же, а комитет рассматривает уже третий вариант алфавита. Во-вторых, сам факт перехода на латиницу изначально был воспринят негативно, как свидетельство разрыва с тем же «русским миром».
Вызывает напряженность и ономастическая кампания в Казахстане. К тому же попытки переименовать улицы или населенные пункты часто вызывают в ряде регионов недовольство среди населения. При этом есть официальный порядок переименования: опросы населения, общественные слушания и только затем уже принятие определенных правовых актов. Но речь идет об официальных названиях, порядок переименования которых расписан в законе об административно-территориальных делениях. Тот закон, который пропихивается сейчас, делает упор не на официальные названия, а на «исторически сложившиеся» казахские названия. А это разные вещи. То есть смена вывесок без соблюдения официально установленной процедуры – с одной стороны. С другой – непонятно на каком алфавите должны быть написаны эти названия, а штрафные санкции в законе уже прописаны. То есть четкую и пошаговую методичку по смене указателей – никто делать не собирается.
Учитывая, что Даурен Абаев назвал «пещерным национализмом» деятельность отдельных блогеров, типа Куата Ахметова, но буквально на днях резко выступил в поддержку нового закона о топономике, то непродуманность в сфере национальной политики может дать весьма негативные последствия. Несмотря на рост казахов в структуре населения страны, на миллиарды, вкаченные в языковую политику, казахский язык не занимает адекватного положения в жизни наших сограждан. Сфера его применения, безусловно, растет, но это касается бытовой сферы. Он не является фактором ни международной конкурентоспособности, ни даже национальной. И никакие простые, но эффективные меры по усилению роли казахского языка не принимаются. Вместо этого – сложные бюджетные программы, которые славятся неэффективным использованием. За последние десятилетия не появилось качественной и популярной художественной и научной литературы на государственном языке. Качество образования на государственном языке не растет, а то и вовсе падает. И радетели языка, которые должны заниматься его развитием, напротив, ищут виновных и лоббируют запретительные меры.
Это серьезная проблема. Усилиями таких вот национал-популистов при поддержке государственных идеологических чиновников наш национализм несет в себе не положительный, а отрицательный заряд. И это проблема не только в отношениях Казахстана и России, казахов и русских, казахоязычного и русскоязычного населения; это бомба, заложенная под развитие нашей страны в целом.
2. Строительство АЭС и перевод госуслуг на платформу Сбера – почему нет принятия населением?
С одной стороны, это два технологических скачка для Казахстана, с другой – оба тесно связаны с нашим северным соседом и отчасти призваны, видимо, компенсировать нарастающие противоречия.
Начнем с того, что мы все долго гордились нашим электронным правительством, как вдруг министр Мусин назвал ее огородом, который нуждается в срочной модернизации за сумасшедшие деньги. И при этом процедура выбора партнера была совершенно непрозрачной. С другой стороны, мы наблюдаем дебаты по строительству АЭС. Да у нас есть негативное отношение к ядерной энергетике, учитывая историю Семипалатинского и других полигонов. Но если мы говорим об энергетике, то есть вполне позитивные примеры: опыт безаварийного использования ядерных реакторов в Актау и в Алматы, многолетний опыт работы ядерного центра в Курчатове. То есть вопросы атомной энергетики, а не ядерных испытаний, в Казахстане были достаточно хорошо отработаны и отрабатываются. И вопрос в том, что эти два контракта, связанные с Россией, вызвали достаточно негативную реакцию в обществе. И что интересно: с одной стороны, миллиардный контракт со Сбером, как я уже говорил, абсолютно непрозрачный и претензии именно к процедуре. С другой – наиболее очевидным и логичным партнером по строительству АЭС является Росатом, но здесь устраивается конкурсная процедура. То есть работа государства создает еще больше конфликтных зон: без какой-либо проработки реакции людей и прогноза, по общественному мнению, эти вопросы кидаются в массы.
Вполне возможно, что казахстанские власти постараются компенсировать проблемы двусторонних отношений, вызванные национальными и языковыми причинами, оптимизацией экономического сотрудничества, которое само по себе нужно, но в существующем контексте, они не равнозначны по своему весу. И, отдавая Сберу сделку по электронному правительству, власти, естественно, натолкнулись на спровоцированные собственной политикой антироссийские настроения. И теперь точно такая же реакция будет по АЭС. Для нормальной реакции общественного мнения нужно было провести большую подготовительную работу. А государство, как мы видим, практически разучилось заниматься разъяснением собственной политики. Такую же ситуацию мы наблюдаем и с новой системой государственного планирования.
3. Новая Система государственного планирования (СГП) – есть ли эффект?
Когда Токаев анонсировал два года назад переход к СГП, он говорил, что в основу будут положены компактные и простые национальные планы, и приоритеты, которые не будут перегружены показателями. Но в итоге мы увидели, что сначала шла большая кулуарная борьба за создание Агентства по стратегическому планированию и реформам (АСПИР), затем соперничество между ним, Министерством нацэкономики и Администрацией президента. После стали появляться документы по новой системе. И видно, что ни проработки с экспертами, ни работы с общественным мнением – ничего этого не было. И что новой подход мало чем отличается от прежних госпрограмм, по которым, как мы знаем, государство не подводило никакой публичной отчетности. Переформатирование системных подходов государства так и не произошло. Государство просто заявило, что у него новые и более интересные цели, а как выполнены предыдущие – молчок. Сейчас гуляет документ о создании спецкомиссии, которые будут контролировать реализацию нацпроектов, но в эти комиссии входят те же самые министры, которые и должны их реализовывать. Получается, что они сами себя будут контролировать? Это же нонсенс. И вопреки всем разговорам о слышащем государстве, последнее какой-либо работы по повышению транспарентности в этой сфере не провело.
Переформатирование системы планирования и системы мониторинга качества госполитики считалось одним из приоритетов в последние годы. Все ожидали, что будут реформы, направленные не просто на борьбу с коррупцией, а на повышение качества управления. Тот же Счетный комитет стал проводить больше проверок, но материалы по их итогам не сообщаются. Получается, что государство обещало вырабатывать более эффективные планы и обеспечивать контроль за их исполнением, но фактически получился очередной провал.
4. Выборы в парламент – без новых партий, но с изменениями?
В кои-то веки в Казахстане прошли выборы, состоявшиеся в срок. Мы больше привыкли к внеочередным выборам. Во-вторых, тот факт, что «Нур Отан» смог пройти в парламент не столько с помощью адмресурса, сколько благодаря работе по ребрендингу и праймериз. Поэтому победу правящей партии мало кто оспаривает. Но важным аспектом этих выборов было то, что в обществе не появилось новой силы, способной предоставить политическую альтернативу.
Да, партийный состав остался тем же, но партийное законодательство было либерализовано. Численность для создания новых партий была сокращена вдвое. Но, тем не менее, новых партий не возникло. Это говорит о том, что реальных лидеров или альтернативы политической системы в обществе нет. Недовольство есть, но реальной оппозиции – праволиберальной, ультралевой, национальной и т.д. – как таковой нет. Я бы даже отметил такой забавный момент: недавно проходили локальные митинги с требованием отставки Токаева. Я считаю, что для самого Токаева такие требования – огромный политический плюс: если недовольные граждане или политические радикалы, стоящие за организацией митингов, признали его, что называется, «главой антинародного режима», это означает, что на ментальном уровне транзит закончился. То есть население в нем увидело лидера, полноценного президента.
Другой аспект, связанный с выборами, в том, что данные по голосованию за «Нур Отан» в маслихаты намного превышали данные по голосованию за эту же партию в Мажилис. Хотя понятно, что человек голосует, как правило, за одну партию в обоих бюллетенях. Поэтому вызывают глубокие сомнения результаты выборов именно в органы местной представительной власти. И мы видим также, что маслихаты, которые должны были стать одним из важнейших инструментов самоуправления, так и остались в тени. С начала года депутатов маслихата вообще не видно. Они остались подмяты акиматами полностью.
Политическая роль местной представительной власти нигде так и не сыграла. И это огромная проблема. В этой связи, вполне понятно, что политическое, социальное давление на центр не будет сокращаться. Низкие оценки, полученные акиматами по итогам коронавирусных дел, многочисленные факты коррупции, неэффективности, говорят о том, что в систему госуправления остается огромный зазор.
Если маслихаты не будут бороться с акиматами для решения местных проблем, то эти проблемы будут нарастать как ком, и выстрелят прямо в министерства, правительство, парламент и президента.
5. Выборы сельских акимов – почему это достижение для Казахстана?
Для власти выборы сельских акимов было сродни смертельному риску. Мы видели, сколько раз их анонсировали, а затем отменяли. Государство после 90-х не было готово делиться властью. В итоге была выбрана компромиссная формулировка, которая позволила ввести теневой механизм отсева, сохранив квалификационные требования госслужбы к избираемым акимам и механизм спецпроверки. Очень любопытно было наблюдать, что множество чиновников, которые должны были отвечать за выборы как часть политического процесса, технично от них дистанцировались, чтобы не нести ответственности в случае эксцессов.
Но то, что выборы все же состоялись и прошли, по большому счету, без скандалов – это немалое достижение государства, потому что до последнего все ожидали, что выборы будут отменены. Мы помним, что Токаев анонсировал и выборы районных акимов через несколько лет. Но тут возникает парадокс: нам проще выбрать акимов, чем вырвать маслихаты из-под контроля акиматов. Понятно, что механизм выборов акимов нуждается в доработке и его расширение на другие уровни – по-прежнему является предметом дискуссий, но то, что сельские акимы стали выбираться – это немалый плюс.
Краткое резюме
Год в целом можно оценить удовлетворительно. Мы не видели острых экономических и политических проблем. С другой стороны, мы не видели и серьезной работы по их решению. К сожалению, качество у нас не закрепилось в государстве, как приоритет. Когда у вас проблемы с планированием, оценкой, исполнением и обратной связью, то любые реформы, любая политика обречены на неудачу.
Подготовил Марсель Хамитов
ИАЦ МГУ. 27.12.2021
