Фантомная миграция

Дмитрий Бутрин

Внутренняя и внешняя миграция в России, по крайней мере в тех масштабах, в которых они наблюдались в стране в 2001–2019 годах, практически не влияют на уровень безработицы в стране. Приток мигрантов в развивающиеся регионы увеличивает в них экономическую активность, при этом рост зарплат в регионах РФ, «отдающих» мигрантов в «принимающие» регионы, действительно наблюдается, но минимален по объему, выяснили экономисты дальневосточных подразделений ЦБ. Это первая современная по методологии эконометрическая работа, в которой оценивается влияние миграции на рынки труда и экономическую активность. Это влияние много меньше, чем о нем принято говорить в России.

Тема влияния внутренней и внешней миграции в РФ на рынок труда, доходы и экономическую динамику регионов практически всегда была сильно политизирована — не только в оппозиционном секторе, но и в действиях региональных властей. Между тем, в отличие от работ, демонстрирующих реальный масштаб миграционных потоков в РФ (как внутренних, так и внешних — с точки зрения рынка труда принципиальных различий в них нет), научных работ, оценивающих влияние миграций на региональные экономики и занятость, почти не публиковалось. Тем более важна работа Марии Кудаевой (Хабаровское отделение Дальневосточного главного управления ЦБ) и Ивана Редозубова (Дальневосточное ГУ ЦБ) «Влияние миграционных потоков на экономическую активность и рынок труда России в целом и в региональном аспекте» — она на базе современных SVAR-моделей дает эмпирическую оценку эффектов миграции в РФ, в том числе для 12 «принимающих» регионов (мегаполисы, Татарстан, Краснодарский край, Тюменская область) и 21 «отдающего» региона страны (в том числе регионов Дальнего Востока и Забайкалья, Северного Кавказа, части Сибири и Поволжья), в которых миграционные процессы акцентированы (в прочих они, несмотря на постоянные обсуждения, малозначительны для исследования каких-либо экономических эффектов).

Проблемы воздействия миграции на рынки труда и региональную экономическую активность за пределами научной среды принято обсуждать «в целом» и «в принципе», несмотря на то что страновая специфика, как показывают исследования, могут сильно отличаться.

Так, Кудаева и Редозубов в том числе ссылаются на две последние работы с аналогичной методикой исследования миграций по трем регионам стран с очень сильными по меркам РФ миграционными процессами — Норвегии (Фурланетто и Робстад, 2016 год), США (Вейске, 2019 год) и ЕС (Мартинойя, 2011 год), где результаты довольно различны. Собственные выводы авторов по материалу РФ 2001–2019 годов (региональные оценки с 2011 года) впервые достаточно достоверно демонстрируют российскую специфику в этом вопросе — отметим, впрочем, что миграционные шоки в четырех регионах имеют разную интенсивность и природу, в России они очень невелики.

Общие выводы Кудаевой и Редозубова могут служить аргументом для условно «либерального» подхода к вопросам миграции (притом что они совершенно для этого не предназначены: по сути, авторы оценивали потенциал влияния миграционных процессов на денежно-кредитную политику ЦБ), но структурно другие. В целом по РФ однопроцентное изменение показателя притока мигрантов (в данном случае внешних) коррелирует с ростом ВВП на 0,1%. В «притягивающих» мигрантов регионах в последнее десятилетие такой же рост притока увеличивает темпы роста опережающих индикаторов ВРП на 0,04% (почти не увеличивает). В «отдающих» регионах освобождение мигрантами рабочих мест через рост оттока из них на 1% добавляет к реальным зарплатам остающихся 0,02–0,03% (в этих регионах — несколько рублей к средней зарплате).

И наконец, как констатируют авторы, «последствий миграции для безработицы ни в России, ни в регионах не определено».

Коммерсантъ. 24.12.2021