Союзническая демонстрация. Зачем Путин заговорил о военном альянсе с Китаем
Александр Габуев, руководитель программы «Россия в Азиатско-Тихоокеанском регионе» Московского Центра Карнеги
Москва в последние годы старается использовать тему военного сближения с Пекином, чтобы испугать Запад перспективой формирования китайско-российского блока и заставить смягчить политику в отношении РФ. При этом ни ЕС, ни отдельные страны Европы, вроде Германии, не смогут приостановить российско-китайское сближение без скоординированной работы с США.
Став президентом, Джо Байден может изменить подход США к отношениям с крупными державами, прежде всего – с Китаем и Россией. До фундаментальных перемен, конечно, вряд ли дойдет. Китай так и останется для Вашингтона главным соперником в борьбе за глобальное лидерство, а Россия – дестабилизирующей силой в мировой политике. Но на тактическом уровне Белый дом может снизить возникшую при Трампе напряженность и сфокусироваться на внутренних проблемах, а также восстановлении связей с союзниками в Европе и Азии.
Повлияет ли возможное изменение политики США на отношения Китая и России? Тут показательно недавнее выступление российского президента на заседании Валдайского клуба. Встреча Владимира Путина и иностранных экспертов происходила за несколько недель до американских выборов, но в своем выступлении он весьма неожиданно обозначил одну из возможных стратегических развилок в отношениях Москвы и Пекина.
«Исключать не собираемся»
«Вообразить все можно. Мы всегда исходили из того, что наши отношения достигли такой степени взаимодействия и доверия, что мы в этом не нуждаемся, но теоретически вполне можно себе такое представить. (…) Перед собой такой задачи сейчас не ставим. Но в принципе и исключать этого не собираемся», – сказал Путин в ответ на вопрос, можно ли вообразить военный союз России и Китая.
Это его первое заявление о том, что Москва не исключает для себя оформления военного союза с Пекином. До этого на протяжении многих лет и сам Путин, и высокопоставленные российские чиновники всегда четко и без оговорок утверждали, что военный альянс с Китаем не стоит на повестке дня. То же самое всегда последовательно говорили и китайские руководители, причем в Пекине концепция не изменилась.
Вопрос о союзе задал известный китайский ученый-международник, профессор столичного университета Цинхуа (и глава попечительского совета Пекинского центра Карнеги) Янь Сюэтун (阎学通). Он уже давно выступает за подобный альянс как противовес военным союзам США в Азии, но его взгляды в китайской экспертной среде считаются скорее неортодоксальными и не выражают мнение руководства страны.
Вот и сейчас официальный Пекин не спешит солидаризироваться с российским президентом и обсуждать теоретическую возможность военного союза России и Китая. По крайней мере, когда на следующий день после выступления Путина корреспондент националистической газеты «Хуаньцю шибао» (环球时报, более известна в своей англоязычной версии Global Times) попросил официального представителя МИД КНР Чжао Лицзяня (赵立坚) прокомментировать слова российского лидера, китайский дипломат, аккуратно выбирая выражения, ответил, что они свидетельствуют «о высоком уровне и особом характере наших отношений». Слово «союз» он не произнес.
Таким образом, отношение к идее военного союза Москвы и Пекина (переход от «не рассматриваем» к «исключать не собираемся») публично изменило только российское руководство. Даже если предполагать, что вопрос оказался для Путина неожиданным и ответ был экспромтом (это весьма вероятно), президент не мог не понимать, что его заявление будет читаться как политический сигнал. В таком случае кому и зачем российский лидер его отправил и почему именно сейчас?
Никто не хотел союзничать
Год назад на заседании того же клуба «Валдай» Путина тоже спрашивали об отношениях России с Китаем. Тогда президент сказал, что у Москвы и Пекина «союзнические отношения в полном смысле многопланового такого, стратегического партнерства».
Однако ни вопрос, ни ответ тогда не подразумевали создания военного союза с обязательством приходить на помощь друг другу в случае нападения третьих стран, на возможность которого Путин намекнул сейчас. А в программном совместном заявлении лидеров России и Китая, которое было подписано в июне 2019 года в ходе государственного визита Си Цзиньпина в Россию, прямо записано, что к числу базовых принципов в российско-китайских отношениях относятся «отказ от установления союзнических отношений, конфронтации и ненаправленность против третьих стран».
Нежелание Москвы и Пекина вступать в формальный военный союз действительно одна из несущих конструкций их отношений после нормализации 1980-х годов, и оно основано на трезвом и прагматичном расчете. Прежде всего, и Кремль, и Чжуннаньхай, несмотря на схожесть взглядов по многим вопросам, трезво осознают, что их интересы совпадают далеко не всегда.
Например, Китай не признает независимость Абхазии и Южной Осетии, а также официально считает Крым территорией Украины. Пекину не хочется иметь дополнительные раздражители в отношениях с США и ЕС из-за конфликтов, где собственно китайских интересов не так много (а Киев к тому же – довольно важный источник военных технологий).
Точно так же Россия не признает китайские претензии в Южно-Китайском море и не занимает официальной позиции по территориальным спорам с участием Китая. Более того, Москва продает современные вооружения оппонентам Китая в этих спорах вроде Индии и Вьетнама. И РФ, и КНР считают, что имеют достаточные ресурсы, чтобы защитить свои коренные интересы самостоятельно, и не хотят брать на себя риск быть втянутыми в крупный конфликт из-за интересов партнера.
Наличие военного союза и формальных обязательств рано или поздно может поставить вопрос об иерархии между союзниками. Современные союзные договоры, включая хартию НАТО, сформулированы не так жестко, чтобы иметь принудительную силу. Отсюда вытекает проблема, когда одни участники не всегда уверены, что смогут добиться от союзников помощи, а другие избирательно подходят к выполнению своих обязательств.
Такие трудности возникают даже в союзах во главе с США, хотя близость ценностей и связанность экономик у их ключевых участников куда выше, чем у России и Китая. Учитывая растущий разрыв между экономическим потенциалом РФ и КНР и все большую асимметрию взаимозависимости, Кремль вряд ли может рассчитывать на подлинное равноправие в случае союза – несмотря на официальные декларации.
В Китае же дискуссия о пользе военных союзов до недавнего времени почти не велась: консенсус экспертов и руководства страны еще с 1980-х сводился к тому, что союзы Китаю не нужны. Только в последние годы в КНР аккуратно начинают обсуждать возможность заключения военных альянсов и предоставления гарантий безопасности другим странам, но все эти дискуссии исходят из того, что именно Китай будет старшим партнером в подобном альянсе.
Вряд ли эти соображения, препятствующие военному союзу, сильно изменились за последнее время. Разве что асимметрия между Китаем и Россией, особенно с учетом пандемии, продолжила расти. Если до 2020 года российский ВВП был ненамного меньше, чем ВРП 104-миллионной провинции Гуандун, локомотива китайской экономики, то сейчас он приближается к ВРП провинций второго ряда.
Тем не менее российский президент счел нужным не отметать идею военного союза, а позаигрывать с ней на публике. Объяснение тут, видимо, следует искать в отношениях России не только с Китаем, но и с Западом.
Шатающийся медведь, наглеющий дракон
Начиная с 2014 года Россия сделала ряд важных шагов для укрепления партнерства с Китаем. Эти действия были вызваны тем провалом, который возник в отношениях с США и ЕС. Безусловно, партнерство Москвы и Пекина зародилось и начало укрепляться задолго до украинского кризиса. В XXI век отношения России и Китая вступили, имея три мощные опоры.
Во-первых, это урегулирование территориального конфликта и осознание того, что незакрытый вопрос о границе между двумя ядерными державами будет отвлекать чрезмерно много ресурсов, которые можно перебросить на более важные направления.
Во-вторых, экономики России и Китая органично дополняют друг друга. С 1994 года, когда КНР начала импортировать углеводороды, потребность растущей китайской экономики в сырье только увеличивается, в то время как Россия богата природными ресурсами и ищет новые рынки помимо традиционных европейских.
Наконец, Россия все меньше походит на западную демократию, а потому Москва не только не критикует авторитарный Китай по чувствительным вопросам вроде прав человека (и наоборот), но и все чаще выступает вместе с Пекином с общих позиций по вопросам глобального регулирования на площадках ООН – например, о суверенитете в интернете или локализации данных.
Тем не менее именно события 2014 года послужили катализатором для нового витка сближения России и Китая. Последовавший за украинским кризисом и западными санкциями «поворот на Восток» не превратил Китай для России в полноценную замену ЕС, а многие китайские планы российского руководства остались нереализованными, но связи двух стран заметно укрепились и в экономике, и в сфере безопасности.
Благодаря масштабным проектам вроде строительства газопровода «Сила Сибири», запуска второй нитки нефтепровода Сковородино – Мохэ и проекта «Ямал СПГ» доля КНР в товарообороте РФ за неполное десятилетие увеличилась почти вдвое – с 10% в 2013 году до почти 18% в 2019 году (в кризисный 2020 год, по данным китайской таможни, эта доля продолжает расти, несмотря на незначительное падение товарооборота в абсолютных величинах).
Москва и Пекин вывели на новый уровень и военное сотрудничество: Россия возобновила продажу Китаю новейших образцов оружия вроде Су-35 и С-400, а вооруженные силы двух стран участвуют во все более масштабных совместных учениях с расширяющейся географией – от Балтики до Южно-Китайского моря.
Торговать и развивать военные связи выгодно и Москве, и Пекину, но эта взаимозависимость носит все более асимметричный характер. Если для России в условиях санкций Китай становится все более важным и сложнозаменимым партнером, то для Пекина Москва не поставляет ничего уникального, а технологические вещи вроде российского оружия будут играть все меньшую роль по мере неизбежного прогресса китайских оборонных технологий.
Более того, Россия в условиях санкций США и ЕС постепенно начинает зависеть от Китая в сфере стратегических гражданских технологий вроде систем связи пятого поколения. Хотя на российском рынке представлены и европейцы (Ericsson, Nokia), и китайцы (Huawei и ZTE), перспективы новых санкций и соображения национальной безопасности делают китайские компании фаворитами.
Пока что уровень зависимости России от Китая нельзя назвать критичным. Более того, в Москве рассуждают следующим образом: если уж в 2014 году, при всей силе зависимости от европейских рынков, технологий и финансов, Россия смогла пойти наперекор Западу во время украинского кризиса, то и с Китаем сможет точно так же отстоять свои интересы. Сейчас, когда доля КНР в российском товарообороте не превышает 20%, а задолженность перед китайскими финансовыми институтами все еще несущественна, эти оценки выглядят справедливыми.
Однако, если представить, что нынешние тенденции сохранятся еще лет на 10–15, ситуация сильно изменится. Если отношения с ЕС и США продолжат ухудшаться, а роль Китая как торгового партнера и источника технологий будет расти, то через пару десятилетий у Пекина появятся мощные инструменты для давления на Москву. Если в 2014 году у Кремля была хоть какая-то альтернатива Западу в виде Китая, то на горизонте середины 2030-х такой альтернативы может не оказаться и Россия обнаружит себя привязанной трубами к единственному потребителю – в ситуации рынка покупателя.
Вряд ли в Москве не замечают, как в последние годы Пекин с азартом учится пользоваться экономическими инструментами вроде санкций, эмбарго и тарифов для давления на другие страны. Пример тому – торговая война Китая с Австралией, которая еще недавно считалась историей успеха в использовании симбиоза с китайской экономикой. В Кремле наверняка помнят, как в 2011 году нефтяная компания CNPC выбивала (и успешно выбила) из «Роснефти» и «Транснефти» скидку по недавно заключенному контракту, воспользовавшись огромным кредитом и сложным положением российских госкомпаний.
Если Китай с успехом давил на Россию в далеком 2010 году, когда разрыв между двумя странами был меньше, почему он не сможет делать то же самое в 2036 году?
Страх в помощь
Москва в последние годы старается использовать тему сближения с Пекином, чтобы испугать Запад перспективой формирования китайско-российского блока и заставить смягчить политику в отношении России. С европейцами этот подход начинает давать плоды, о чем говорит прошлогоднее интервью президента Франции Эммануэля Макрона журналу The Economist, а также большой интерес к российско-китайским связям в Берлине и других европейских столицах. Однако ни ЕС, ни отдельные страны Европы, даже такие крупные, как Германия, не смогут приостановить российско-китайское сближение без скоординированной работы с США.
В Америке отношение к формирующейся Антанте между Москвой и Пекином неоднозначно. В период Барака Обамы большинство старших сотрудников администрации считали, что сближение РФ и КНР притворно, поскольку стороны не доверяют друг другу, а в России велики опасения по поводу китайской демографической экспансии на Дальнем Востоке.
Администрация Дональда Трампа воспринимала угрозу серьезнее и даже пыталась взять на вооружение идею бывшего госсекретаря Генри Киссинджера о треугольнике великих держав. Правда, попытки занять самую выгодную вершину треугольника, выстроив отношения с Россией и Китаем лучше, чем у них между собой, ни к чему не привели, а сами действия администрации Трампа лишь укрепили российско-китайскую ось.
Ответ на сближение Китая и России вряд ли будет входить в число приоритетов внешнеполитической команды Байдена, но этот вопрос неизбежно всплывет. Новый президент США считает Китай главным конкурентом в борьбе за глобальное лидерство, а Россию – наиболее недружественной из крупных держав, поэтому Вашингтон не оставит без внимания отношения Пекина и Москвы.
К тому же одним из приоритетов новой команды станет восстановление отношений с союзниками, а значит, Вашингтону в любом случае придется заниматься темой российско-китайских отношений, потому что она все больше волнует Берлин, Париж, Токио и Сеул. Ключевой задачей будет понять, чем именно сближение Москвы и Пекина нежелательно для США и их союзников, на какие аспекты этого сближения Запад может повлиять в нужную для себя сторону и какие инструменты можно для этого использовать.
В Москве, похоже, понимают, что главный предмет беспокойства США – это военное сближение Москвы и Пекина, а именно укрепление потенциала Народно-освободительной армии Китая за счет российских технологий и адаптации российского опыта военных кампаний последних лет.
Еще более тревожна для американцев перспектива перехода Китая и России от пакта о ненападении, который и без того сковывает силы США и их союзников, к совместным военным операциям – вроде прошлогоднего патрулирования стратегических бомбардировщиков в Северо-Восточной Азии. Следующим шагом могло бы стать формирование более глубокого партнерства в сфере безопасности, все более напоминающего военный альянс. И то, что именно в эту болевую точку бьют недавние замечания Путина в Валдайском клубе, выглядит неслучайным.
Главная проблема для США и их союзников в Европе – очертить реалистичную стратегию, которая бы учитывала важность хороших отношений с Китаем для любого российского правительства, неотменяемость действующих санкций и красные линии Москвы. А для Кремля важнее всего не слишком завышать свои ожидания по поводу западных страхов на тему российско-китайского сближения и сохранить возможность изменить свою политику так, чтобы стабилизировать связи с США и Европой, не испортив при этом отношений с Пекином.
Публикация подготовлена в рамках проекта «Российско-китайская антанта», реализуемого при поддержке Министерства иностранных дел и по делам Содружества (Великобритания)
Московский Центр Карнеги. 30.11.2020
