Перспективы военного альянса России и Китая
В октябре 2020 года на ежегодном заседании клуба «Валдай» Президент России Владимир Путин не исключил возможность создания военного союза с Китаем.
Вероятно, это своеобразный ответ-предупреждение США и НАТО, которые не устают повторять, что РФ и КНР представляют для них главную угрозу. Как скоро может появиться такой союз и произойдет ли это вообще? Эксперты считают, что полноценный военный союз России и Китая сейчас вряд ли возможен по целому ряду причин. Однако относительно создания такого альянса в будущем высказываются различные точки зрения.
Россия и Китай: теоретически возможный военный союз
Алексей Маслов, врио директора Института Дальнего Востока РАН, профессор
На заключительной сессии форума «Валдай», прошедшей в Москве, во время выступления российского президента в онлайн-режиме прозвучал вопрос от китайского профессора: «А можно ли вообразить военный союз Китая и России?» Можно было бы аморфно ответить, что Россия и Китай, защищая свои национальные интересы, стремятся к мирному взаимодействию со всеми странами, но Владимир Путин отвечает куда неожиданнее: «Вообразить все можно. Мы всегда исходили из того, что наши отношения достигли такой степени взаимодействия и доверия, что мы в этом не нуждаемся, но теоретически вполне можно себе такое представить».
Итак, это «вообразить можно» и «теоретически можно себе такое представить» – пожалуй, впервые на столь высоком уровне российская сторона не отвергает потенциальной возможности военного союза в какой-то форме.
Заседания клуба «Валдай» уже не первый раз оказываются площадкой обкатки предложений о расширении взаимодействия в военной области между Россией и КНР. На прошлом заседании клуба 3 октября 2019 года российский президент заявил, что Россия помогает Китаю создать систему предупреждения о ракетном нападении, которая «капитальным, кардинальным образом» повысит обороноспособность КНР.
Вообще после таких заявлений политики и военные стратеги вздрагивают во многих уголках земного шара: военный союз России и Китая кажется очень логичным и своевременным в свете обострившихся противоречий и неустойчивости. Есть и совместные интересы, например обеспечение безопасности в Центральной Азии, многостороннее взаимодействие в рамках Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Однако истинная суть этих заявлений не столько в самой реальности создания военного союза, сколько в их политической подоплеке. Теоретически этот союз может стать для большей части Азии альтернативой НАТО, но насколько сами его потенциальные участники хотят формализации именно такого союза?
И Россия, и Китай стремятся к стабильности и предсказуемости геострагического пространства вокруг себя. И отсутствие формального военного договора не мешает двум странам уже много лет проводить совместные учения. В маневрах «Восток-2018» впервые в истории российско-китайских военных связей приняла участие целая мотострелковая бригада Народно-освободительной армии Китая (НОАК). В октябре 2019-го Росгвардия провела совместные российско-китайские антитеррористические учения в Новосибирской области, где применялись авиация и бронетехника, – все это официально нацелено на борьбу с терроризмом. На совместных учениях «Центр-2019», где участвовали военные из России, Китая, Казахстана, Киргизии, Таджикистана, Узбекистана, Индии и Пакистана, отрабатывались задачи борьбы с международным терроризмом и предотвращения возможной агрессии в Центрально-Азиатском регионе.
В 2005 году прошли первые совместные маневры военно-морских флотов РФ и КНР в Желтом море. А затем каждый год флоты двух стран отрабатывали взаимодействие в Японском, Восточно-Китайском, Южно-Китайском, Охотском морях. В конце 2019 года Россия, Китай и Иран провели учения в Оманском заливе, а в 2015-м даже в Средиземном море, что весьма далеко от берегов Китая, зато рядом с грузовыми портами Греции и Италии, которые постепенно переходят под операционный контроль КНР. То есть формальное отсутствие военного союза не мешает ни бороться с терроризмом, ни отрабатывать взаимодействие на уровне экипажей.
По многим признакам военно-стратегический альянс между Россией и Китаем уже существует, так как существуют и совместные угрозы, и совместные формы ответа на них. Возможно, речь идет о значительно более глубоком взаимодействии, например о гарантиях взаимной поддержки в случае угрозы интересам или нападения на одну из сторон договора? Но здесь не все так просто: классическая война, где есть нападения и оборона, заменяется гибридной войной, причем, как, например, в случае с боевыми кибератаками, они могут быть не менее разрушительными, чем конвенциональная военная операция. А ведь и Россия, и Китай активно работают над укреплением своей кибербезопасности – когда и как в таких случаях должен вступать протокол взаимной поддержки?
Военный союз создается не только «в интересах» двух сторон, но и против какой-то общей угрозы, которая должна иметь объективизацию в виде отдельно взятой страны или группировки. И, как следствие, придется обозначить как источник такой угрозы не только абстрактный «терроризм», но и США, а также их союзников, например Японию. К тому же у каждой стороны есть свои потенциальные угрозы, причем такого свойства, когда внешняя и внутренняя угроза могут быть смешаны до неразличения. Например, Китай буквально окружен потенциальными горячими точками: территориальные споры с Японией, споры вокруг островов в Южно-Китайском море, потенциальная возможность столкновения в Тайваньском проливе, а с Индией только в этом году было как минимум два зафиксированных столкновения военнослужащих на границе.
Возможно, это начало еще одного многостороннего военного блока на евразийском пространстве, и может ли военно-политический союз России и Китая быть гарантом стабильности на этом пространстве? Только за последний год мы стали свидетелями конфликтов между странами, входящими в общий договор, который предусматривает решение всех конфликтов исключительно путем переговоров. Это трагический конфликт между Азербайджаном и Армений (Армения – член ОДКБ, а обе страны – и партнеры по диалогу в ШОС), столкновения между Китаем и Индией (члены ШОС), причем конфликты решаются не в рамках самих организаций, а напрямую или через посредников. То есть само наличие многостороннего договора не обеспечивает никаких гарантий бесконфликтности. К этому же прибавляются и кипящие страсти в Кыргызстане (страна – член ШОС и член ОДКБ) и Белоруссии (член ОДКБ и государство-наблюдатель ШОС). Современные многосторонние блоки создают слишком много противоречий в интересах, и они отнюдь не сглаживают национального эгоизма их стран-членов.
Надо учитывать, что создание такого полноформатного военного союза будет представлять собой водораздел для обеих стран в их моделях внешней политики. Китай традиционно не присоединялся ни к каким военным союзам, предлагал решать все конфликты исключительно «политическим и дипломатическим путем» (официальная формула Пекина) и тем самым завоевал много симпатий среди азиатских партнеров. Военный союз с Россией, хотя и заметно усиливает позиции Китая, резко уменьшает перспективы Пекина хоть о чем-то договориться с Вашингтоном, какой бы президент ни пришел в Овальный кабинет.
Для России политических угроз меньше – например, это может закрыть перспективы развития диалога с Японией, которая уже неоднократно выказывала свою озабоченность слишком тесным военным сближением Москвы и Пекина. При этом такая озабоченность не мешает Японии содержать на своей территории более 80 военных объектов США, и американский контингент здесь больше, чем в любой другой стране мира.
Китай же превращается в крупную военную державу, причем активно заявляет об этом, что раньше было нехарактерно. 15 октября председатель Си Цзиньпин во время визита на военную базу в провинции Гуандун, обращаясь к корпусу морской пехоты, напрямую заявил, что китайские военные должны быть готовы к военным столкновениям.
И это заявление опубликовали все китайские новостные агентства – значит, Китай хотел, чтобы его «намеки» услышали. На 2020 год Китай занимает третье место из 138 стран, уступая США и России, по оценкам аналитического агентства GlobalFirepower, где глобальные державы ранжируются по потенциальной военной силе.
В 2017 году руководство КНР поставило перед НОАК две основные цели: завершить модернизацию к 2035 году и стать вооруженными силами «мирового класса» к середине века, то есть к 100-летию образования КНР в 2049 году. Уже сегодня по числу кораблей и подводных лодок Китай, насчитывающий 350 корпусов, опережает все другие страны (у США – 293), хотя, например, в докладе Пентагона качество ВМС Китая оценивается не очень высоко. Можно предположить, что флот нужен Китаю помимо всего прочего для активного сопровождения грузов и безопасности транспортных коридоров – в этом аспекте военные интересы Китая тесно связаны с торговыми.
Ядерный арсенал Китая пока еще значительно меньше, чем у США, однако американские стратеги предполагают, что в ближайшие пять лет он вырастет еще на 200 единиц запускаемых с наземных межконтинентальных баллистических ракет, которые способны поразить Америку. Уже сегодня Китай располагает более чем 1250 баллистическими и крылатыми ракетами наземного базирования.
Формально военные расходы КНР в процентах от бюджета не растут, а падают, по крайней мере официально. 22 мая этого года на заседании сессии Всекитайского собрания народных представителей в Пекине было объявлено, что расходы на национальную оборону в 2020 году вырастут до 178,2 млрд долл., что составляет 6,6% от бюджета – самый низкий показатель за почти три последних десятилетия (в 2019 году рост составил 7,5%). Формально оборонный бюджет все же подрос со 167 млрд долл. в прошлом году, однако Стокгольмский международный институт исследования проблем мира (SIPRI) оценил фактические (номинальные) расходы в 261 млрд.
Еще один вопрос, который возникает на этом фоне, касается потенциальной возможности и устойчивости союзов, заключенных между двумя крупными мировыми державами, у каждой из которых есть свои области стратегического интереса. Ни у России, ни у Китая нет опыта «военного союза с равным». Так, с 1955 по 1991 год СССР поддерживал свой военный союз – Организацию Варшавского договора, но очевидно в ОВД лидером была Москва, и этого никто даже и не старался скрыть: все главнокомандующие и начальники штаба Объединенных вооруженных сил стран-участниц были советскими генералами.
Китай же вообще не входил в военные блоки «равных», так как исторически привык выступать гарантом безопасности для других стран, как, например, в Договоре о дружбе и сотрудничестве между Украиной и КНР от 2013 года, где Китай «предоставляет Украине гарантии безопасности». К тому же несложно предположить, что в ближайшее время Россия подойдет к более четкой формализации сферы своих национальных интересов в мире, и не исключено, что они будут соприкасаться во всех аспектах и со сферами «коренных интересов» Китая.
Думается, что механизм реализации военно-политического альянса России и Китая будет значительно изящнее, чем формальное создание военного блока. Обе страны достаточно амбициозны в своих планах, национально ориентированы и, самое главное, располагают уже сегодня таким числом двусторонних и многосторонних соглашений, что еще один договор может скорее нарушить баланс, чем усилить его. Другое дело – военно-техническое и военно-стратегическое наполнение уже существующих механизмов работы, а это можно делать уже сегодня, не раскрывая никаких точных параметров, но при этом время от времени напоминая миру – «вместе мы сила».
НГ-Дипкурьер. 01.11.2020
Союзническая демонстрация. Зачем Путин заговорил о военном альянсе с Китаем
Александр Габуев, руководитель программы «Россия в Азиатско-Тихоокеанском регионе» Московского Центра Карнеги
Москва в последние годы старается использовать тему военного сближения с Пекином, чтобы испугать Запад перспективой формирования китайско-российского блока и заставить смягчить политику в отношении РФ. При этом ни ЕС, ни отдельные страны Европы, вроде Германии, не смогут приостановить российско-китайское сближение без скоординированной работы с США.
Став президентом, Джо Байден может изменить подход США к отношениям с крупными державами, прежде всего – с Китаем и Россией. До фундаментальных перемен, конечно, вряд ли дойдет. Китай так и останется для Вашингтона главным соперником в борьбе за глобальное лидерство, а Россия – дестабилизирующей силой в мировой политике. Но на тактическом уровне Белый дом может снизить возникшую при Трампе напряженность и сфокусироваться на внутренних проблемах, а также восстановлении связей с союзниками в Европе и Азии.
Повлияет ли возможное изменение политики США на отношения Китая и России? Тут показательно недавнее выступление российского президента на заседании Валдайского клуба. Встреча Владимира Путина и иностранных экспертов происходила за несколько недель до американских выборов, но в своем выступлении он весьма неожиданно обозначил одну из возможных стратегических развилок в отношениях Москвы и Пекина.
«Исключать не собираемся»
«Вообразить все можно. Мы всегда исходили из того, что наши отношения достигли такой степени взаимодействия и доверия, что мы в этом не нуждаемся, но теоретически вполне можно себе такое представить. (…) Перед собой такой задачи сейчас не ставим. Но в принципе и исключать этого не собираемся», – сказал Путин в ответ на вопрос, можно ли вообразить военный союз России и Китая.
Это его первое заявление о том, что Москва не исключает для себя оформления военного союза с Пекином. До этого на протяжении многих лет и сам Путин, и высокопоставленные российские чиновники всегда четко и без оговорок утверждали, что военный альянс с Китаем не стоит на повестке дня. То же самое всегда последовательно говорили и китайские руководители, причем в Пекине концепция не изменилась.
Вопрос о союзе задал известный китайский ученый-международник, профессор столичного университета Цинхуа (и глава попечительского совета Пекинского центра Карнеги) Янь Сюэтун (阎学通). Он уже давно выступает за подобный альянс как противовес военным союзам США в Азии, но его взгляды в китайской экспертной среде считаются скорее неортодоксальными и не выражают мнение руководства страны.
Вот и сейчас официальный Пекин не спешит солидаризироваться с российским президентом и обсуждать теоретическую возможность военного союза России и Китая. По крайней мере, когда на следующий день после выступления Путина корреспондент националистической газеты «Хуаньцю шибао» (环球时报, более известна в своей англоязычной версии Global Times) попросил официального представителя МИД КНР Чжао Лицзяня (赵立坚) прокомментировать слова российского лидера, китайский дипломат, аккуратно выбирая выражения, ответил, что они свидетельствуют «о высоком уровне и особом характере наших отношений». Слово «союз» он не произнес.
Таким образом, отношение к идее военного союза Москвы и Пекина (переход от «не рассматриваем» к «исключать не собираемся») публично изменило только российское руководство. Даже если предполагать, что вопрос оказался для Путина неожиданным и ответ был экспромтом (это весьма вероятно), президент не мог не понимать, что его заявление будет читаться как политический сигнал. В таком случае кому и зачем российский лидер его отправил и почему именно сейчас?
Никто не хотел союзничать
Год назад на заседании того же клуба «Валдай» Путина тоже спрашивали об отношениях России с Китаем. Тогда президент сказал, что у Москвы и Пекина «союзнические отношения в полном смысле многопланового такого, стратегического партнерства».
Однако ни вопрос, ни ответ тогда не подразумевали создания военного союза с обязательством приходить на помощь друг другу в случае нападения третьих стран, на возможность которого Путин намекнул сейчас. А в программном совместном заявлении лидеров России и Китая, которое было подписано в июне 2019 года в ходе государственного визита Си Цзиньпина в Россию, прямо записано, что к числу базовых принципов в российско-китайских отношениях относятся «отказ от установления союзнических отношений, конфронтации и ненаправленность против третьих стран».
Нежелание Москвы и Пекина вступать в формальный военный союз действительно одна из несущих конструкций их отношений после нормализации 1980-х годов, и оно основано на трезвом и прагматичном расчете. Прежде всего, и Кремль, и Чжуннаньхай, несмотря на схожесть взглядов по многим вопросам, трезво осознают, что их интересы совпадают далеко не всегда.
Например, Китай не признает независимость Абхазии и Южной Осетии, а также официально считает Крым территорией Украины. Пекину не хочется иметь дополнительные раздражители в отношениях с США и ЕС из-за конфликтов, где собственно китайских интересов не так много (а Киев к тому же – довольно важный источник военных технологий).
Точно так же Россия не признает китайские претензии в Южно-Китайском море и не занимает официальной позиции по территориальным спорам с участием Китая. Более того, Москва продает современные вооружения оппонентам Китая в этих спорах вроде Индии и Вьетнама. И РФ, и КНР считают, что имеют достаточные ресурсы, чтобы защитить свои коренные интересы самостоятельно, и не хотят брать на себя риск быть втянутыми в крупный конфликт из-за интересов партнера.
Наличие военного союза и формальных обязательств рано или поздно может поставить вопрос об иерархии между союзниками. Современные союзные договоры, включая хартию НАТО, сформулированы не так жестко, чтобы иметь принудительную силу. Отсюда вытекает проблема, когда одни участники не всегда уверены, что смогут добиться от союзников помощи, а другие избирательно подходят к выполнению своих обязательств.
Такие трудности возникают даже в союзах во главе с США, хотя близость ценностей и связанность экономик у их ключевых участников куда выше, чем у России и Китая. Учитывая растущий разрыв между экономическим потенциалом РФ и КНР и все большую асимметрию взаимозависимости, Кремль вряд ли может рассчитывать на подлинное равноправие в случае союза – несмотря на официальные декларации.
В Китае же дискуссия о пользе военных союзов до недавнего времени почти не велась: консенсус экспертов и руководства страны еще с 1980-х сводился к тому, что союзы Китаю не нужны. Только в последние годы в КНР аккуратно начинают обсуждать возможность заключения военных альянсов и предоставления гарантий безопасности другим странам, но все эти дискуссии исходят из того, что именно Китай будет старшим партнером в подобном альянсе.
Вряд ли эти соображения, препятствующие военному союзу, сильно изменились за последнее время. Разве что асимметрия между Китаем и Россией, особенно с учетом пандемии, продолжила расти. Если до 2020 года российский ВВП был ненамного меньше, чем ВРП 104-миллионной провинции Гуандун, локомотива китайской экономики, то сейчас он приближается к ВРП провинций второго ряда.
Тем не менее российский президент счел нужным не отметать идею военного союза, а позаигрывать с ней на публике. Объяснение тут, видимо, следует искать в отношениях России не только с Китаем, но и с Западом.
Шатающийся медведь, наглеющий дракон
Начиная с 2014 года Россия сделала ряд важных шагов для укрепления партнерства с Китаем. Эти действия были вызваны тем провалом, который возник в отношениях с США и ЕС. Безусловно, партнерство Москвы и Пекина зародилось и начало укрепляться задолго до украинского кризиса. В XXI век отношения России и Китая вступили, имея три мощные опоры.
Во-первых, это урегулирование территориального конфликта и осознание того, что незакрытый вопрос о границе между двумя ядерными державами будет отвлекать чрезмерно много ресурсов, которые можно перебросить на более важные направления.
Во-вторых, экономики России и Китая органично дополняют друг друга. С 1994 года, когда КНР начала импортировать углеводороды, потребность растущей китайской экономики в сырье только увеличивается, в то время как Россия богата природными ресурсами и ищет новые рынки помимо традиционных европейских.
Наконец, Россия все меньше походит на западную демократию, а потому Москва не только не критикует авторитарный Китай по чувствительным вопросам вроде прав человека (и наоборот), но и все чаще выступает вместе с Пекином с общих позиций по вопросам глобального регулирования на площадках ООН – например, о суверенитете в интернете или локализации данных.
Тем не менее именно события 2014 года послужили катализатором для нового витка сближения России и Китая. Последовавший за украинским кризисом и западными санкциями «поворот на Восток» не превратил Китай для России в полноценную замену ЕС, а многие китайские планы российского руководства остались нереализованными, но связи двух стран заметно укрепились и в экономике, и в сфере безопасности.
Благодаря масштабным проектам вроде строительства газопровода «Сила Сибири», запуска второй нитки нефтепровода Сковородино – Мохэ и проекта «Ямал СПГ» доля КНР в товарообороте РФ за неполное десятилетие увеличилась почти вдвое – с 10% в 2013 году до почти 18% в 2019 году (в кризисный 2020 год, по данным китайской таможни, эта доля продолжает расти, несмотря на незначительное падение товарооборота в абсолютных величинах).
Москва и Пекин вывели на новый уровень и военное сотрудничество: Россия возобновила продажу Китаю новейших образцов оружия вроде Су-35 и С-400, а вооруженные силы двух стран участвуют во все более масштабных совместных учениях с расширяющейся географией – от Балтики до Южно-Китайского моря.
Торговать и развивать военные связи выгодно и Москве, и Пекину, но эта взаимозависимость носит все более асимметричный характер. Если для России в условиях санкций Китай становится все более важным и сложнозаменимым партнером, то для Пекина Москва не поставляет ничего уникального, а технологические вещи вроде российского оружия будут играть все меньшую роль по мере неизбежного прогресса китайских оборонных технологий.
Более того, Россия в условиях санкций США и ЕС постепенно начинает зависеть от Китая в сфере стратегических гражданских технологий вроде систем связи пятого поколения. Хотя на российском рынке представлены и европейцы (Ericsson, Nokia), и китайцы (Huawei и ZTE), перспективы новых санкций и соображения национальной безопасности делают китайские компании фаворитами.
Пока что уровень зависимости России от Китая нельзя назвать критичным. Более того, в Москве рассуждают следующим образом: если уж в 2014 году, при всей силе зависимости от европейских рынков, технологий и финансов, Россия смогла пойти наперекор Западу во время украинского кризиса, то и с Китаем сможет точно так же отстоять свои интересы. Сейчас, когда доля КНР в российском товарообороте не превышает 20%, а задолженность перед китайскими финансовыми институтами все еще несущественна, эти оценки выглядят справедливыми.
Однако, если представить, что нынешние тенденции сохранятся еще лет на 10–15, ситуация сильно изменится. Если отношения с ЕС и США продолжат ухудшаться, а роль Китая как торгового партнера и источника технологий будет расти, то через пару десятилетий у Пекина появятся мощные инструменты для давления на Москву. Если в 2014 году у Кремля была хоть какая-то альтернатива Западу в виде Китая, то на горизонте середины 2030-х такой альтернативы может не оказаться и Россия обнаружит себя привязанной трубами к единственному потребителю – в ситуации рынка покупателя.
Вряд ли в Москве не замечают, как в последние годы Пекин с азартом учится пользоваться экономическими инструментами вроде санкций, эмбарго и тарифов для давления на другие страны. Пример тому – торговая война Китая с Австралией, которая еще недавно считалась историей успеха в использовании симбиоза с китайской экономикой. В Кремле наверняка помнят, как в 2011 году нефтяная компания CNPC выбивала (и успешно выбила) из «Роснефти» и «Транснефти» скидку по недавно заключенному контракту, воспользовавшись огромным кредитом и сложным положением российских госкомпаний.
Если Китай с успехом давил на Россию в далеком 2010 году, когда разрыв между двумя странами был меньше, почему он не сможет делать то же самое в 2036 году?
Страх в помощь
Москва в последние годы старается использовать тему сближения с Пекином, чтобы испугать Запад перспективой формирования китайско-российского блока и заставить смягчить политику в отношении России. С европейцами этот подход начинает давать плоды, о чем говорит прошлогоднее интервью президента Франции Эммануэля Макрона журналу The Economist, а также большой интерес к российско-китайским связям в Берлине и других европейских столицах. Однако ни ЕС, ни отдельные страны Европы, даже такие крупные, как Германия, не смогут приостановить российско-китайское сближение без скоординированной работы с США.
В Америке отношение к формирующейся Антанте между Москвой и Пекином неоднозначно. В период Барака Обамы большинство старших сотрудников администрации считали, что сближение РФ и КНР притворно, поскольку стороны не доверяют друг другу, а в России велики опасения по поводу китайской демографической экспансии на Дальнем Востоке.
Администрация Дональда Трампа воспринимала угрозу серьезнее и даже пыталась взять на вооружение идею бывшего госсекретаря Генри Киссинджера о треугольнике великих держав. Правда, попытки занять самую выгодную вершину треугольника, выстроив отношения с Россией и Китаем лучше, чем у них между собой, ни к чему не привели, а сами действия администрации Трампа лишь укрепили российско-китайскую ось.
Ответ на сближение Китая и России вряд ли будет входить в число приоритетов внешнеполитической команды Байдена, но этот вопрос неизбежно всплывет. Новый президент США считает Китай главным конкурентом в борьбе за глобальное лидерство, а Россию – наиболее недружественной из крупных держав, поэтому Вашингтон не оставит без внимания отношения Пекина и Москвы.
К тому же одним из приоритетов новой команды станет восстановление отношений с союзниками, а значит, Вашингтону в любом случае придется заниматься темой российско-китайских отношений, потому что она все больше волнует Берлин, Париж, Токио и Сеул. Ключевой задачей будет понять, чем именно сближение Москвы и Пекина нежелательно для США и их союзников, на какие аспекты этого сближения Запад может повлиять в нужную для себя сторону и какие инструменты можно для этого использовать.
В Москве, похоже, понимают, что главный предмет беспокойства США – это военное сближение Москвы и Пекина, а именно укрепление потенциала Народно-освободительной армии Китая за счет российских технологий и адаптации российского опыта военных кампаний последних лет.
Еще более тревожна для американцев перспектива перехода Китая и России от пакта о ненападении, который и без того сковывает силы США и их союзников, к совместным военным операциям – вроде прошлогоднего патрулирования стратегических бомбардировщиков в Северо-Восточной Азии. Следующим шагом могло бы стать формирование более глубокого партнерства в сфере безопасности, все более напоминающего военный альянс. И то, что именно в эту болевую точку бьют недавние замечания Путина в Валдайском клубе, выглядит неслучайным.
Главная проблема для США и их союзников в Европе – очертить реалистичную стратегию, которая бы учитывала важность хороших отношений с Китаем для любого российского правительства, неотменяемость действующих санкций и красные линии Москвы. А для Кремля важнее всего не слишком завышать свои ожидания по поводу западных страхов на тему российско-китайского сближения и сохранить возможность изменить свою политику так, чтобы стабилизировать связи с США и Европой, не испортив при этом отношений с Пекином.
Публикация подготовлена в рамках проекта «Российско-китайская антанта», реализуемого при поддержке Министерства иностранных дел и по делам Содружества (Великобритания)
Московский Центр Карнеги. 30.11.2020
