Новая биполярность и последствия ее становления: взгляды Китая и России
Чжао Хуашэн, профессор Института международных исследований Фуданьского университета
Андрей Кортунов, к.и.н., генеральный директор и член Президиума РСМД, член РСМДэ
Китайские власти никогда официально не принимали и не следовали концепции биполярности Китая и США. Ни так называемое совместное управление (G2), ни биполярная конфронтация между Китаем и Соединенными Штатами не согласуются с дипломатической философией и политикой Китайской Народной Республики. Российский официальный нарратив также не поддерживает идею о том, что мир движется в направлении новой биполярности, напротив, настаивает на постепенной трансформации однополярной, ориентированной на США международной системы начала XXI в. в многополярный (или полицентрический) миропорядок.
Несмотря на это, в китайских и российских академических кругах все чаще поднимается вопрос о формировании биполярной системы с участием Китая и США. Он стал актуализироваться после вспышки COVID-19: китайско-американские отношения резко ухудшились, конфликты между двумя странами обострились, а биполяризация пост-ковидного мира стала острой темой академических и политических дискуссий о международной политике. Все чаще исследователи современных международных отношений смотрят на биполяризацию сквозь призму конфронтации между Западом и Востоком (или между либеральными демократиями и нелиберальными автократиями, между атлантизмом и евразийством, между морскими и континентальными державами и т.д.), которая на первый взгляд кажется непримиримой. Такой популярный взгляд на мироустройство требует непредвзятого анализа значения биполярности для Пекина и Москвы, а также понимания, впишется ли он в китайское и российское восприятие формирующегося мирового порядка.
Три вида биполярности
Выделяют по меньшей мере три вида биполярности: политическую, структурную и ценностную. Политическая биполярность — это биполярность в геополитическом понимании данного термина, которая обладает определенными свойствами и рядом последствий для международного статуса и влияния государств, представляющих два полюса международного влияния. Примерами такого вида биполярности является совместное биполярное управление или биполярная конфронтация. Структурная биполярность представляется в материальном выражении. Она отражает явное превосходство двух крупных держав над другими международными субъектами в силу имеющихся у этих держав материальных ресурсов. Материальная или структурная биполярность, по существу, является основой политической биполярности, а последняя возникает на основе первой. Наконец, ценностная биполярность подразумевает, что при определении полюсов следует учитывать расхождения основных акторов в вопросах ценностей. В частности, либеральные демократии по определению не могут быть отнесены к противоположным полюсам из-за близости их ценностей. Граница между полюсами должна, среди прочего, отражать конфликт ценностей — например, демократии западного типа и различные авторитарные режимы незападного типа.
Такие три вида биполярности являются важной теоретической предпосылкой при анализе биполяризации и логической отправной точкой для понимания расхождений в когнитивных и теоретических подходах Китая, России и Запада к данному вопросу. В Китае традиционно принято делать акцент на материальную составляющую биполярности (или многополярности). Изначально для китайцев международная структура имеет природный атрибут. Независимо от того, какой является система международного мироустройства (однополярная, биполярная или многополярная), она, в общем и целом, отражает существующую асимметрию материального потенциала международных субъектов. Если какие-либо два актора обладают материальными ресурсами, намного превосходящими ресурсы других «игроков», такую систему можно считать биполярной. Этому термину не присуща никакая политическая коннотация: он по своей природе не говорит ни о конфронтации, ни о сотрудничестве. Его политическая природа определяется решениями двух данных «полюсов», которые могут либо следовать идее равноправного сотрудничества, либо проводить политику конкуренции и конфронтации.
В России, как правило, при определении «полюса» на международной арене, акцент делается на политической составляющей. Такой подход отражает активную российскую внешнюю политику и ее инициативы, направленные на демонстрацию мощи, в то время как страна испытывает относительный дефицит материальных ресурсов. В Москве часто заявляют, что именно Соединенные Штаты, Китай и Россия составляют высшую лигу мировой политики. Утверждается, что очевидная слабость материальной базы РФ может быть компенсирована ее удивительной способностью концентрироваться на достижении конкретных внешнеполитических целей, способностью мобилизовать необходимые ресурсы, готовностью поддерживать последовательную долгосрочную стратегию в различных регионах и так далее. С таким подходом Москва может прыгнуть намного выше своей головы, привнося важный дополнительный аспект в отношения между США и Китаем.
Для Запада характерно делать акцент на ценностном аспекте, которым измеряется биполярность. Такой манихейский подход к международным отношениям подразумевает, что структурная биполярность преобразуется в политическую и приобретает конфронтационный характер прежде всего из-за несоответствия ценностей, которое может существовать между основными игроками на международной арене. Если мировые лидеры (один ослабевающий, а другой, напротив, набирающий силу) не имеют ценностных противоречий (например, Великобритания и США в конце XIX — начале XX вв.), то система не будет по-настоящему биполярной. В лучшем случае можно утверждать, что система содержит некоторые элементы биполярности. Однако если ценностный разрыв существует (США и СССР во время холодной войны), то система становится биполярной в полном смысле этого слова.
Новый тип отношений между великими державами vs «ловушка Фукидида»
Исходя из теоретического допущения о том, что политические отношения между великими державами являются гибкими, Китай выдвигает концепцию нового типа взаимодействия между ними, предполагающую равноправные, основанные на взаимном уважении, кооперативные и взаимовыгодные отношения. Такой подход противоречит популярной теории «ловушки Фукидида», согласно которой конфронтационная природа биполярности носит естественный характер, является неизбежной и не может быть изменена. Иными словами, Китай ставит под вопрос предположение об исключительно конфронтационной природе биполярных отношений.
Именно в понимании этого аспекта появляются расхождения в восприятии между Китаем и Западом. Если великие державы обречены на антагонизм, то теория о новом типе отношений между великими державами, выдвинутая Китаем, теряет свое значение. С другой стороны, если теория об отношениях между великими державами обоснована, то «ловушка Фукидида» является лишь одним из возможных исходов, но отнюдь не единственным. Хотя как в теории, так и на практике возникновение антагонистических отношений биполярности происходит проще, нежели кооперативных, ведь для возникновения первых достаточно намерений и действий у одной из сторон, в то время как для формирования вторых оба полюса должны иметь общие намерения.
В России, судя по всему, разделяют мнение Китая о невозможности какого-либо детерминизма в характере отношений между двумя самыми могущественными мировыми державами. Действительно, даже во время холодной войны были периоды ослабления напряженности и определенной разрядки между Москвой и Вашингтоном. И все же преобладает мнение, что Запад (точнее, Соединенные Штаты) в ближайшем будущем не откажется от своих притязаний на мировую гегемонию. Поэтому он не примет «кооперативной» биполярности или многополярности, не говоря уже о подлинно демократическом и инклюзивном полицентрическом мире. В целом в Москве считают, что, если во внешнеполитическом истеблишменте США не произойдет коренных изменений, какой бы политик не стоял во главе страны, он будет пытаться вернуть однополярный мир во главе с США, что, скорее всего, приведет к возникновению конфронтационной модели биполярности. Эта биполярность скорее может быть реализована по формуле «США против остального мира», а не «Запад против остального мира» или «США против Китая».
На Западе же многие политические умы руководствуются тем, что хотя в американо-китайском соперничестве и противостоянии между США и Россией могут быть какие-то перемирия и затишья, в конечном счете добиться примирения на международной арене можно только на основе общих ценностей. Такой подход означает, что в исторической перспективе одной стороне суждено победить, а другой — проиграть. Другими словами, либеральная демократия западного типа должна, в конечном счете, возобладать над ее нелиберальными альтернативами. Таким образом, биполярное противостояние в конечном счете — это отношения не столько между двумя равными «полюсами» силы и стоящими за этими полюсами двумя сопоставимыми моделями развитиями, сколько между глобальным «ядром» в лице Запада и глобальной «периферией» в лице страны или стран, находящихся на более низкой ступни социального и политического развития. Поэтому политическая трансформация Китая в направлении западной модели развития представляется необходимой и неизбежной, хотя сроки и особенности такой трансформации могут быть предметом дискуссии.
По логике Запада, следующей в фарватере «ловушки Фукидида», сильная страна не может не стремиться к гегемонии и неизбежно будет вести борьбу с альтернативными ценностями. Сильная держава приравнивается к гегемону, а ее ценности становятся универсальными. Здесь также наблюдается расхождение между логикой, которой руководствуется Запад и логикой, которой руководствуется Китай. Согласно китайскому подходу, между сильной страной и силовой политикой не обязательно есть взаимная увязка. Сильная держава не обязательно придерживается политики унилатерализма и стремится к гегемонии.
Более того, слабая страна, естественно, не руководствуется исключительно соображениями справедливости и рациональности. Сила также носит относительный характер. Большинству стран присуща определенная двойственность: они слабее перед лицом сильного, но сильнее перед лицом слабого. Они могут быть сильными в одних областях, но слабыми в других; сильными в своих материальных возможностях, но бессильными в своем стремлении использовать их. При различных обстоятельствах страны попадают в пограничное положение между статусом «сильной» или «слабой» державы, и перед ними встает вопрос выбора стратегии, когда они сталкиваются с более сильной или более слабой страной.
При этом не отрицается ни основополагающая роль структуры в принятии политический решений, ни базовый принцип «бытие определяет сознание»; также понимаются сильные и реальные доводы теории структурного детерминизма. Однако в отличие от структурного детерминизма, в «бытии» мы усматриваем не только отражение структуры, но и влияние исторической цивилизационной составляющей, влияние политической системы и культуры, смены эпох и изменений международной обстановки, развитие и рост влияния технических средств и других факторов. Более того, влияние бытия на сознание вовсе не является «улицей с односторонним движением».
Выбор Китая
При наличии определенной материальной национальной силы Китаю не приходится выбирать свой статус в системе мироустройства, так как он формируется естественным путем и не является результатом субъективного выбора руководства страны. Однако, руководство определяет то, как это объективное положение Китая трансформируется в китайскую внешнюю политику.
Предположим, что глобальная биполярность уже сформировалась в материальном плане, и Китай является одним из ее полюсов. На какую концепцию будет опираться это государство, и какой политический курс оно выберет? Как считают в Поднебесной, наиболее разумным и оптимальным выбором является продолжение политики многостороннего подхода. Иными словами, Китай не воспринимает биполярность как основной принцип, на котором должна строиться международная политика, и не рассматривает ее как управляющую миром сверхструктуру, даже если национальная мощь КНР объективно больше, чем у других стран. Китай возьмет на себя еще больше ответственности в международных делах, увеличит свой вклад в создание и сохранение «глобальных общественных благ», но при этом будет по-прежнему готов сосуществовать на равных с другими странами.
Подобный подход не противоречит положению Китая как одного из двух сильнейших полюсов, поскольку следовать многосторонности или нет — вопрос субъективного политического выбора. Понятие многосторонности тесно связано с многополярностью, поэтому его часто трактуют как схожее или даже идентичное понятие, однако на самом деле они не тождественны. Будь то в китайском, английском или русском языках, эти понятия существенно отличаются друг от друга. По своей природе многосторонность — это не только метод ведения политики, но и политический подход, в основе которого лежат определенные ценности. Многосторонность основана на принципе политического равенства, в то время как многополярность — это, в основном, политика, основанная на отношениях между крупными державами. Многосторонность учитывает интересы всех заинтересованных государств и основывается на балансе их интересов, в то время как многополярность придает значение силе и рассматривает ее в качестве основной составляющей. Многосторонность не исключает многополярность и может включать в себя ее элементы, однако многополярность не обязательно включает в себя элементы многосторонности; многополярность вполне может демонстрировать совместимость с многосторонностью, а может и противоречить ей.
Теперь, когда статус Китая как великой державы прочно утвердился, и он является не только одним из многих, но и, возможно, одним из двух сильнейших полюсов, его отношения с внешним миром изменились: беспокойство о своем собственном статусе уступило место выстраиванию устойчивых отношений с другими странами. В этом контексте многосторонность, которая ориентируется на развитие равноправных связей с другими государствами, больше отвечает дипломатическим потребностям Китая, чем альтернативные подходы. Многосторонность не связана с конкретной международной структурой и выходит за пределы накладываемых ей ограничений. Поэтому она не противоречит статусу Китая как одному из предполагаемых полюсов биполярного мира.
Выбор России
На протяжении последних десятилетий сотрудничество между Россией и Китаем продолжает крепнуть и развиваться по всем направлениям: от экономики до политики и вопросов безопасности. Ось Китай — Россия создает дополнительные возможности для обеих сторон и привлекает как соседние, так и более отдаленные государства, что приводит к ускорению институционального развития таких образований, как ШОС или БРИКС. Хотя в Москве все еще оперируют понятиями многополярного или полицентричного мира, создается впечатление, что в реальности наблюдается все большая готовность де-факто принять новую биполярную реальность во главе с США и Китаем, которые стали новыми полюсами, центрами притяжения глобальной политики. При этом Москва рассчитывает на то, что ей удастся закрепить за собой особый статус в новой системе, отличный от статуса большинства других «рядовых» ее участников, и тем самым скорректировать правила игры в системе. Некоторые российские авторы говорят о глубоких различиях между «жесткой» и «мягкой» биполярностью, полагая, что именно «фактор России» позволит не допустить выстраивания полноценного «жесткого» варианта новой биполярности.
Возникает вопрос: есть ли что-то принципиально неприемлемое для России в «жестком» биполярном мире? Разве не «жесткая» советско-американская биполярность лежала в основе поддержания мира и стабильности на международной арене на протяжении примерно сорока лет после окончания Второй мировой войны? Разве не является справедливым утверждение о том, что биполярный мир, несмотря на все его несовершенства и ограничения, все же намного лучше, чем потенциальная альтернатива постепенного распада системы глобального управления и торжества анархии и хаоса в международных отношениях? Так почему же Москва не может просто принять возникновение этих новых полюсов как приемлемый и реалистичный вариант мироустройства, от которого будет зависеть формирование иерархии и структура международной системы в XXI веке?
Парадоксальным образом некоторые консервативные российские аналитики, выступающие апологетами новой глобальной биполярности, фактически солидаризируются со своими западными коллегами, утверждая, что, будучи основанным на «объективных реалиях», новое разделение мира на полюса было исторически предопределено и неизбежно. Нередко можно услышать, что атлантическая и евразийская цивилизации с незапамятных времен противостояли друг другу, что «сухопутные» державы всегда отличались и будут отличаться от «морских», что «глобальный континент» (Евразия) является неизменным противовесом «мировому острову» (Америка). И что нет никакого смысла в оспаривании законов истории и географии. Логический вывод состоит в том, что мы должны воспринимать формирующуюся биполярность как естественное и, в некотором смысле, даже желаемое развитие событий. Единственной реальной целью должно быть сохранение этой биполярности во взаимоприемлемых рамках, чтобы избежать неконтролируемой конфронтации с недопустимо высокими рисками и последствиями.
На наш взгляд, такой вывод является по меньшей мере преждевременным. Трудно отрицать, что тенденция к новой биполярности уже проявилась не только в геополитике, но и в глобальном стратегическом балансе и мировой экономике. Однако можно ли считать эту тенденцию положительной и следует ли считать ее неизбежной — вопросы неоднозначные. Рассмотрим в общих чертах несколько доводов против этих гипотез.
В истории интеллектуальной мысли любой жесткий детерминизм — будь то религиозный, этнический, экономический или географический — никогда не был способен объяснить и предсказать социальные изменения и ход международных событий. Период холодной войны вряд ли можно назвать эпохой мира и стабильности — он был ознаменован многочисленными региональными войнами и кризисами, а также беспрецедентной гонкой вооружений. Кроме того, в ряде случаев мир был очень близок к глобальному ядерному конфликту.
Стоит отметить, что еще более важным аспектом является сильное отличие современного мира от того, каким он был во второй половине XX в. Еще пятьдесят лет назад мир был разделен на две системы — западную (капиталистическую) и восточную (коммунистическую), между которыми существовали непримиримые (антагонистические) противоречия. Иными словами, биполярная система зиждилась на прочном идеологическом фундаменте. Этого фундамента больше нет, и трудно представить его возвращение в ближайшем будущем. Национализм, даже в его крайних проявлениях, и религиозный фундаментализм вряд ли смогут прийти на смену коренному антагонизму прошлого столетия.
Более того, всем основным международным игрокам сегодня приходится сталкиваться, по существу, с одним и тем же набором угроз и вызовов своей безопасности, которые разительно отличаются от традиционных угроз и вызовов XX в. и более ранних периодов. Сегодня лидеры государств вынуждены бороться с международным терроризмом и политическим экстремизмом, с транснациональной преступностью и незаконным оборотом наркотиков, с неконтролируемой миграцией и изменением климата, с нестабильностью мировой финансовой системы и возросшими рисками техногенных катастроф. Некоторые из этих вызовов существовали и во время холодной войны, но только в «зародышевой» форме, находясь в тени всеобъемлющей конфронтации Восток-Запад.
Одной из характерных черт, отличающих новые вызовы, является их происхождение — большинство из них не исходят от других великих держав-соперниц. На самом деле эти угрозы не имеют ничего общего с государственными субъектами международной системы, за исключением небольшого числа безответственных, радикальных режимов (государств-изгоев). Угрозы и вызовы нового поколения исходят от негосударственных субъектов, осуществляющих подрывную деятельность. Они могут олицетворять негативные побочные эффекты технического и экономического прогресса, или усиливающуюся нехватку природных ресурсов, или устаревание многих ключевых международных институтов и норм международного публичного права. Таково принципиальное отличие эпохи холодной войны от современного мира. Помимо всего прочего, даже если новая биполярная система и будет создана, она вряд ли обеспечит сколько-нибудь долгосрочную безопасность или стабильность.
Следует иметь в виду еще одно важное отличие современной обстановки на международной арене от ситуации времен холодной войны. В период холодной войны советский блок был полностью экономически автономен от Запада; два полюса не зависели друг от друга в своем развитии. Сегодня, в эпоху глобализации, уровень взаимозависимости между Востоком и Западом, между «глобальным континентом» и «мировым островом» беспрецедентно высок. Поэтому возникновение любой политической биполярности, которая неизбежно повлияет на экономические, финансовые, технологические, культурные и гуманитарные аспекты международных отношений, наверняка обернется намного более серьезными последствиями, чем во времена холодной войны. Стоит ли говорить о том, что произойдет более чем масштабный отток материальных и человеческих ресурсов, которые могли быть направлены на решение многочисленных проблем, угрожающих всему миру?
В целом тенденция к возникновению новой биполярности представляется тревожной и опасной. Даже в своей модифицированной и «модернизированной» форме биполярное мироустройство вряд ли сможет успешно решить важнейшие международные вопросы нынешнего столетия. Если мир снова разделится, это скорее всего будет иметь долгосрочные негативные последствия для всего мирового сообщества, несмотря на определенную тактическую выгоду, которую возможно предвкушают лидеры новых «полюсов». В общих интересах избежать этого варианта и перейти к более инклюзивной, демократической и подлинно глобальной международной системе. Ведь «никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут».
Выбор США
Рассматривая мировой геополитический ландшафт на современном этапе, мы можем сделать вывод, что, хотя триада США — Китай — Россия по-прежнему является распространенной и практичной аналитической моделью и одним из возможных сценариев развития отношений трех стран в будущем, ни одна ее потенциальная конфигурация не напоминает расстановку сил времен холодной войны. На практике в течение нескольких лет мы наблюдаем американскую политику «двойного сдерживания», когда Вашингтон оказывает все большее давление, как на Пекин, так и на Москву, что стало важным фактором, укрепляющим китайско-российское стратегическое партнерство.
Такое положение вещей в исторической ретроспективе следует считать явной стратегической неудачей для Вашингтона. По крайней мере, с начала XX в. одной из важнейших целей внешней политики США всегда было предотвращение появления любого консолидированного антиамериканского центра силы в Евразии. Американские политики воспринимали раскол на евразийском континенте как непременную предпосылку глобальной стратегической гегемонии США. Бывший госсекретарь США Генри Киссинджер, как никто другой, понимал крайнюю необходимость сохранить такой раскол в Евразии. В начале 1970-х гг. он эффективнее, чем любой его предшественник, пользовался растущими разногласиями между Пекином и Москвой. Вплоть до самого последнего времени большинство американских экспертов-международников неизменно подчеркивали наличие «глубоких противоречий» между Россией и Китаем, заявляли о «ситуативном» и «тактическом» характере российско-китайского партнерства и выражали надежду на способность США закрепить за собой доминирующие позиции в американо-китайско-российском балансе.
Сможет ли новоизбранный президент Джо Байден повторить успех Г.Киссинджера и возродить триаду США — Китай — Россия во главе с США? Конечно, со времен знаменитой поездки Г. Киссинджера в Пекин в июле 1971 г. прошло почти 50 лет. Сегодняшний мир по определению сильно отличается от мира XX века. Теоретические постулаты, некогда лежавшие в основе геополитики, могут показаться устаревшими. Давайте все же рассмотрим, какие варианты для сохранения раскола в Евразии есть у руководства США.
Первый вариант — в прямом смысле придерживаться линии Г.Киссинджера, то есть поддержать более слабого противника США в противостоянии более сильному. Сегодня это означало бы, что Вашингтон должен попытаться привлечь Москву на сторону США в их предопределенной конфронтации с Пекином. В конце концов, Россия больше не является коммунистической страной, и российские лидеры должны быть обеспокоены растущей асимметрией сил между Москвой и Пекином. Столкнуть одного более слабого противника с более сильным было одной из целей, заявленных администрацией Д.Трампа, выполнение которой так и не было достигнуто. Американо-российские отношения не улучшились при Д.Трампе, а, напротив, упали до беспрецедентно низкого уровня.
Весьма маловероятно, что Дж.Байден сможет добиться большего успеха в достижении этой цели, чем его предшественник. США просто нечего предложить В.Путину, чтобы убедить его пересмотреть свою нынешнюю тесную дружбу с Председателем КНР Си Цзиньпином — будь то в экономической, политической или стратегической областях. Даже если бы Дж.Байден рассматривал возможность перезагрузки отношений с Кремлем, он вряд ли бы смог ее осуществить: в Вашингтоне сохраняется устойчивый антироссийский консенсус, и нет никаких признаков, что он пойдет на спад. Складывается впечатление, что российско-американские отношения еще долгие годы будут развиваться на основе конфронтации.
Второй путь, по которому может пойти Дж.Байден, пытаясь возродить триаду США — Китай — Россия, — подойти к решению проблемы с диаметрально противоположной точки зрения: заключить приемлемое соглашение с более сильным Пекином и оказывать все более сильное давление на более слабую Москву. Подобное изменение вектора стратегии Г. Киссинджера на противоположный наверняка найдет в Вашингтоне немало сторонников и защитников. Для них Россия является гораздо более удобным оппонентом, нежели Китай. За полномасштабную конфронтацию с КНР Америке пришлось бы заплатить непомерную цену: снижение объемов двусторонней торговли, которая очень важна для США, разрыв сложившихся глобальных технологических цепочек, стремительный рост военных расходов и т.д. Противостояние США и России обойдется гораздо дешевле, учитывая, что между двумя государствами существует очень слабая экономическая и технологическая взаимозависимость, а Москва гораздо в меньшей степени готова вступать в дорогостоящее военное соперничество с Вашингтоном.
Однако может ли Дж.Байден действительно рассчитывать на заключение выгодного для себя соглашения с Китаем? Подобная сделка потребует от Белого дома готовности пересмотреть свои основополагающие представления о месте США в системе международных отношений. США придется отказаться от своих притязаний на мировое первенство, подобное американской гегемонии времен Г.Киссинджера. Конечно, ни Дж.Байден, ни его окружение к этому не готовы. Если революция в самосознании США и их восприятии мира когда-либо и начнется, то это вряд ли произойдет раньше 2024 года, а до этого времени отношения между Вашингтоном и Пекином будут оставаться сложными и напряженными.
Что еще важнее, Дж.Байден будет наблюдать невозможность разъединения Китая и России — так же, как и его предшественник Дональд Трамп, который убедился в этом за время своего четырехлетнего президентского срока. Пекин нуждается в Москве вне зависимости от текущего положения дел и перспектив китайско-американских отношений. Китайское руководство будет с удовольствием выступать в качестве арбитра или «балансера» в отношениях между Россией и Америкой, но не будет активно поддерживать США в их стремлении загнать Россию в угол. Иными словами, если возникновение триады США — Китай — Россия и было бы возможным, то ее лидером и ее главным бенефициаром стал бы Пекин, а не Вашингтон.
Таким образом, администрация Дж.Байдена не добьется многого, если попытается возродить триаду США — Китай — Россия. В нынешних условиях наиболее вероятным подходом новой американской администрации к Пекину и Москве представляется вариант формулы «двойного сдерживания», при котором Китай рассматривается, скорее, как равноправный конкурент, а Россия — как глобальное государство-изгой. Чтобы сократить издержки от реализации формулы двойного сдерживания, Дж.Байден попытается мобилизовать западных союзников США в Европе и Восточной Азии. Он также попытается сохранить разобщенность на евразийском континенте, укрепляя связи с соперниками Китая в Азии — прежде всего, с Индией. Тем самым Дж.Байден неизбежно приблизит мир к новой геополитической биполярности, а не к модернизированной версии триады США — Китай — Россия (при том понимании, что та же Индия едва ли захочет играть на международной арене по правилам, определяемым в Вашингтоне).
Многосторонность — путь к будущему китайско-российскому сотрудничеству
В последние годы содействие становлению многополярности было важной целью китайско-российского международного сотрудничества. Теперь ситуация изменилась: Китай становится одним из предполагаемых полюсов новой биполярности, статус Пекина и Москвы в системе международных отношений уже не будет прежним. Ощущается усиление обеспокоенности России тем, что она может оказаться в неравном положении в китайско-российских отношениях. Кроме того, раньше говорили, что Китай и Россия составляли коалицию двух более слабых государств в ответ на давление со стороны единственной сверхдержавы — США. Собственно, изначально концепция «многополярного мира» и возникла как попытка дать ответ на гегемонистские притязания США, как реакция на «однополярный момент» 90-х гг. прошлого века. Теперь, когда Китай сам становится «сверхдержавой», какие концепции лягут в основу будущего китайско-российского международного сотрудничества?
Многосторонность, безусловно, может сыграть в развитии этих отношений важную роль, как в плане формулирования идей, так и в плане влияния на выработку практического политического курса обеих держав. Многосторонность противоположна однополярности, но при этом не отрицает многополярности. Она по-прежнему оставляет России возможность занять место великой державы в многополярном мире. Многосторонность является воплощением духа политического равенства, согласно которому Китай и Россия являются равноправными партнерами как в международных делах, так и в двусторонних отношениях.
Кроме того, многосторонность соответствует дипломатической идеологии России. Москва сама является сторонником принципа многосторонности в международных отношениях и несет его как знамя российской дипломатии, отстаивая справедливый и демократический характер будущей многополярности, которая будет основана не только на балансе сил, но и на взаимодействии национальных интересов, стратегий, культур и традиций. Такую позицию можно трактовать как требование России придерживаться нравственных принципов в формировании системы международных отношений, и это, безусловно, верно. Китай же, несмотря на все изменения, будет, прежде всего, продолжать преследовать те же цели в международных делах: противодействие появлению гегемона, недопущение односторонности и неоинтервенционизма, поддержание международной стратегической стабильности и установление более справедливого и честного мирового порядка. В этой связи совпадение целей Китая и России в международной политике останется неизменным.
РСМД. 07.12.2020
