Азиатско-тихоокеанское сотрудничество / Политика

Закрыто на ремонт. Чего ждать России и миру от нового премьера Японии

Максим Крылов, международный журналист, Токио

XVI век стал в истории Японии временем настолько отчаянного хаоса, что его назвали эпохой Сэнгоку – «сражающихся царств». Эпоха получилась богатой на неожиданные повороты, но современникам надоела настолько, что ее окончания ждали с таким же нетерпением, как сейчас ждут конца 2020 года. Правда, тогда надежды возлагали не на вакцину, а на тэнкабито – «усмирителя Поднебесной», который сумеет объединить страну под своей властью и положить хаосу конец.

Первую серьезную заявку на звание тэнкабито сделал Ода Нобунага, разгромивший к 1582 году почти всех своих противников. Но на пике славы и могущества он пал жертвой заговора своего вассала Акэти Мицухидэ. Едва установившийся порядок рухнул в одночасье, и, как сказано в китайской классике, «вместо нормальной, ритмичной работы на очень многих уровнях власти» началось «рыскание глазами в поисках возможных преемников». А дальше, пока все готовились делить наследство убитого, еще один вассал Нобунаги Хасиба Хидэёси стремительным марш-броском вернулся в столицу, разгромил предателя Мицухидэ и взял власть в свои руки. Очень и очень надолго.

Японская поэзия рифм не признает, зато их очень любит японская история. Начавшаяся в 1989 году эра Хэйсэй, несмотря на свое успокоительное название («установление мира»), тоже стала для Японии временем отчаянного хаоса. Только за первые 20 лет этой эры правящая Либерально-демократическая партия успела дважды угодить в оппозицию, чего с ней до той поры не случалось ни разу. Премьер-министров за те же 20 лет сменилось целых 14, причем первый же премьер новой эры Сосукэ Уно продержался на этом посту всего 69 дней – его политическая карьера не пережила публикации мемуаров одной чересчур откровенной гейши.

Для полноты картины можно добавить стагнацию в экономике, два разрушительных землетрясения, цунами и катастрофу на АЭС «Фукусима». В общем, эре Хэйсэй, как и эпохе Сэнгоку, тоже был очень нужен свой тэнкабито, и она в конце концов его получила – в лице премьер-министра Синдзо Абэ.

Век Абэ, возглавлявшего японское правительство с 2012 года, оказался намного длиннее века Нобунаги, но и он подошел к концу – пусть не столь драматично, но почти также неожиданно. Абэ подвело не коварство вассалов, а обострение язвенного колита. Он объявил о своей грядущей отставке 28 августа, а уже 16 сентября, не менее стремительно, чем Хидэёси в XVI веке, в должности премьера был утвержден Ёсихидэ Суга, до этого занимавший пост главного секретаря кабинета министров.

Как и его предшественник из эпохи Сэнгоку, Суга – выходец из низов, наследующий белой кости и голубой крови своего времени, внуку премьера и сыну министра Абэ. Он поздно добрался до высоких чинов, но, добравшись, зарекомендовал себя выдающимся администратором. Наконец, «Ёсихидэ» по-японски – это просто «Хидэёси» наоборот. Впрочем, все это не очень помогает понять, кто такой новый японский премьер, что обеспечило его стремительный взлет на вершину власти и чем Япония Суги будет отличаться от Японии Абэ.

Дядя Рэйва

Должность главного секретаря кабинета министров, которую Суга занимал с самого возвращения Абэ во власть в декабре 2012 года, одновременно одна из самых публичных и одна из самых закрытых в японской политике. В переводе на российские реалии главный секретарь кабинета министров – это что-то вроде пресс-секретаря президента и главы его администрации в одном лице. В своей первой ипостаси он проводит регулярные брифинги для прессы, а во второй – координирует за закрытыми дверями контакты кабинета с парламентом и взаимодействие министерств и ведомств между собой.

Эта административная, по сути, должность считается тем не менее одной из самых важных в японской политике. В определенном смысле второй человек в японском правительстве – это не вице-премьер, а именно главный секретарь кабинета: секретарь все видит, все знает и всем управляет, в то время как вице-премьер – всего лишь куратор какого-то отдельного направления.

Главные секретари иногда дорастают до премьер-министров, но случается это нечасто: за исключением регулярных (и довольно скучных) пресс-конференций возможностей попасть в новости и повысить свою узнаваемость у этих éminences grises немного, да и говорить им всегда приходится не от своего имени, а от имени правительства – скучным чиновничьим канцеляритом.

Тем не менее Ёсихидэ Суга – выдающееся исключение из этого правила, и дело здесь даже не в том, что на посту главного секретаря он пробыл дольше любого другого политика в истории. Еще до избрания премьером Сугу в Японии в лицо знали все или почти все; даже дети, понятия не имеющие, кто это такой, узнают его в телевизоре. Потому что он «дядя Рэйва».

Фабула такая. В 2019 году в Японии сменился император, а вместе с ним впервые за 30 лет сменилось и название эры, по которому ведется официальное летоисчисление. О том, что теперь 126 миллионов японцев будут жить в эру Рэйва, нации в прямом эфире сообщил тогдашний главный секретарь кабинета министров.

Так Суга по независящим от него причинам вошел и в историю, и в массовое сознание: даже аполитичная молодежь в ныне невообразимое в своей бесстыдной вседозволенности докоронавирусное время выстраивалась в очереди, чтобы сфотографироваться с героем самой рейтинговой трансляции в истории японского телевидения и японского интернета.

Оборотная сторона этой славы состоит в том, что за рамками мема «дядя Рэйва» японская публика почти ничего не знает о Суге. Биография у него самая непримечательная. Родился в 1948 году в крестьянской семье в префектуре Акита на северо-западе Японии. Окончив школу, переехал в Токио, работал на заводе.

Поздно по японским меркам – в 24 года – окончил не самый престижный Университет Хосэй и в большую политику тоже попал довольно поздно, избравшись в 1996 году в нижнюю палату парламента от Иокогамы. Был весьма заурядным заднескамеечником, свой первый министерский пост получил десять лет спустя в первую премьерскую каденцию Абэ, но долго на этом посту не пробыл – уж очень короткой и неудачной у Абэ получилась эта первая каденция.

В 2012 году Абэ триумфально вернулся в премьерское кресло, и Суга почти на 8 лет стал главным секретарем кабинета министров, которому по должности не положено говорить, что он думает. Ну и «дядей Рэйва». Всё. Но не мем же сделал его главой правительства третьей экономики мира?

Всё решают хабацу

Это может показаться странным, но ни электоральные рейтинги кандидатов, ни их ораторские способности, ни даже их личные взгляды не оказали никакого влияния на выбор нового премьера. В исходной точке процесса лишь 14% японцев хотели видеть Сугу следующим главой правительства, в плане ораторских способностей он заметно проигрывал обоим соперникам, а его политические предпочтения начали более-менее проступать из тумана уже после его избрания премьер-министром. Но все это не важно, а важно своеобразное устройство японской правящей партии – именно оно и сделало победу Суги неизбежной.

Идеологию японских либеральных демократов, если таковая и есть, можно описать двумя словами: «консервативный консенсус». Состоит он в простом тезисе: стабильность лучше резких перемен, а администрирование важнее публичных дискуссий о политике. ЛДП – это не столько партия в обычном смысле этого слова, сколько «политическая машина» в духе нью-йоркского Таммани-холла. Партия – это определенные взгляды на мироустройство и программа по претворению этих взглядов в жизнь. Политическая машина – это система, обеспечивающая избрание и переизбрание лояльных ей людей и постоянное воспроизведение самой себя в институтах власти.

На практике ЛДП функционирует как механизм, очень похожий на римский институт патроната. Располагающий ресурсами в виде денег, связей и влияния патрон поддерживает своих клиентов, помогая им избраться в законодательные органы разных уровней и продвигаться по карьерной лестнице. В свою очередь, удачливые клиенты, избравшись и продвинувшись, безоговорочно следуют указаниям патрона.

ЛДП в парламенте представляет собой не что иное, как конгломерат различных патронатов, называемых хабацу. Это слово можно перевести на русский как «фракция», но принадлежность политика к тому или иному хабацу определяют не столько его взгляды, сколько то, клиентом какого патрона он является. Существуют хабацу вполне официально, и про каждого депутата от ЛДП (за исключением нескольких десятков «неприсоединившихся») известно, в какую из семи фракций он входит.

Согласно уставу партии, если ее лидер слагает свои полномочия досрочно, нового лидера выбирает чрезвычайный съезд, в котором участвуют все депутаты парламента от ЛДП (сейчас их 394) и по три выборщика от каждого из 47 региональных партийных объединений (итого 141). Нетрудно заметить, что при такой арифметике все или почти все решают именно голоса депутатов. Соответственно, победит тот кандидат, который сможет привлечь на свою сторону как можно больше хабацу.

Привлекаются хабацу очень просто: их представителям обещают важные посты в правительстве и партии. Кадровая политика в этом смысле становится инструментом завоевания и поддержания лояльности, и вопросы меритократии часто отступают на второй план.

Иногда это приводит к курьезам: бывший госминистр по проблемам Северных территорий Аико Симадзири однажды не смогла правильно прочесть название одного из спорных курильских островов, а занимавший до недавнего времени пост госминистра по вопросам кибербезопасности Ёситака Сакурада и вовсе прославился на весь мир, заявив, что не пользуется компьютером.

Разумеется, все это генерирует очень плохую прессу и вредит рейтингу, но в большинстве случаев для лидера ЛДП отношения с хабацу важнее отношений с прессой и даже мнения избирателей. Негласное правило предписывает, что любой депутат, избравшийся определенное количество раз, вправе рассчитывать на статусный министерский пост. Не почтить такого достойного человека назначением, даже если он свет в комнате не может включить без посторонней помощи, нельзя – это смертельная обида для его фракции.

Победу Суге обеспечили пять крупнейших хабацу, вставшие под его знамена уже через несколько часов после того, как он объявил о выдвижении своей кандидатуры. Объясняется подобное единодушие довольно просто. Во-первых, за восемь лет правления Абэ обычно враждующие между собой хабацу пришли к определенному modus vivendi: предыдущий премьер крайне умело балансировал их интересы и своевременно удовлетворял их амбиции. У многих влиятельных людей сформировались представления о разумном, добром и (желательно) вечном, и желающих возвращаться в эпоху «внутрипартийного Сэнгоку» оказалось не так много.

Суга с самого начала принялся обещать, что все будет как при бабушке, чем, несомненно, и завоевал поддержку заинтересованных лиц. Эти обещания сработали в его пользу еще и потому, что один из его соперников на выборах – бывший министр обороны Сигэру Исиба – давно занимает негласную должность главного оппонента Абэ в партии. Приди он к власти, многие альянсы и карьерные планы пришлось бы радикально пересмотреть, а это процесс очень болезненный.

Во-вторых, у Суги есть устойчивая репутация человека, не совершающего серьезных ошибок даже в очень сложных ситуациях. Последнее обстоятельство выгодно отличает его еще от одного недавнего соперника – бывшего министра иностранных дел Фумио Кисиды.

Всего год назад Кисиду своим преемником в кулуарах называл сам Абэ, доверивший ему должность главы политсовета ЛДП – партийного органа, отвечающего за разработку конкретных предложений партии правительству. В этом качестве Кисида руководил работой над первым пакетом мер по поддержке пострадавшей от коронавируса японской экономики. Пакет вышел настолько неудачным, что почти сразу стал пищей для шредера и поводом для насмешек в прессе. Абэ даже пришлось публично извиняться.

В-третьих, у Суги нет своего хабацу. Именно это обстоятельство делает его идеальной компромиссной фигурой: у него нет обязательств перед своими, зато теперь он всем обязан чужим. Хабацу, по большому счету, только этого сейчас и желают – равноудаленного ото всех модератора без собственного ресурса, который будет всем оказывать надлежащее уважение.

Зависимость от воли хабацу, сделавшая Сугу сильным кандидатом в премьеры, одновременно ослабляет его позиции как премьера уже избранного. Его мандат ограничен по времени: уже в сентябре 2021 года ЛДП предстоит провести очередные выборы своего председателя, а еще спустя месяц истекают полномочия нынешнего созыва нижней палаты японского парламента. Если рейтинг нового премьера в ближайшее время упадет ниже критической отметки, восстание хабацу неизбежно – руководимая инстинктом самосохранения партия непременно решит, что на парламентские выборы ей лучше идти с новым, более популярным лидером.

Правда, у этой проблемы есть простое решение: Суга может в любой момент распустить нижнюю палату и объявить досрочные выборы. Тут возможны риски, но ничего сверхъестественного в подобном развитии событий нет: из всех послевоенных созывов Палаты представителей досрочно не был распущен только один. Так что нынешний тоже вряд ли досидит до следующей осени. Впрочем, персональный состав нового кабинета министров говорит скорее об обратном. Пока все выглядит так, как будто Ёсихидэ Суга решил прибегнуть к хорошо известной по той же эпохе Сэнгоку тактике под названием родзё.

Закрыто на ремонт

В эпоху «сражающихся царств» у полководца, оказавшегося лицом к лицу с противником, было две опции. Первая – сразу дать генеральное сражение, воспользовавшись преимуществом в инициативе. Вторая – запереться в одной из своих крепостей, собираясь с силами и изматывая врага неожиданными рейдами по тылам. Эта вторая опция и называется по-японски словом родзё – «запирание в крепости».

Синдзо Абэ был большим любителем генеральных сражений: за семь лет своего второго премьерства он распускал нижнюю палату дважды, и оба раза одерживал на досрочных выборах сокрушительные победы. Польза от этой игры на обострение была двойная: популяция оппозиции в парламенте оставалась стабильно низкой, а поддержка Абэ в партии – стабильно высокой, ибо никто в здравом уме не захочет менять лидера-победителя.

Подобная тактика очень подходила Абэ и стилистически: громкие лозунги и амбициозные цели, мобилизующие партию и избирателей, не только помогали оправдывать досрочные выборы, но и очень хорошо совпадали с его ощущением собственной исторической миссии. То, что в итоге ни одна из этих масштабных целей (будь то ликвидация хронического бюджетного дефицита, реформа конституции или возвращение спорных островов) так и не была достигнута, критического значения не имело.

В этом смысле Суга – прямой антипод своего предшественника. Громким лозунгам он явно предпочитает спокойную работу, амбициозным задачам – решение локальных проблем, а ощущения исторической миссии у него, как кажется, и вовсе нет. Представленный им 16 сентября новый кабинет министров (со всеми необходимыми кадровыми экивоками в адрес хабацу) выглядит не как авангард готовящейся к сражению армии, а как бригада плотников, нанятая для того, чтобы срочно укрепить оказавшуюся в осаде крепость.

Дела в крепости и правда обстоят не лучшим образом: несмотря на сравнительно благополучную ситуацию с коронавирусом в самой Японии, глобальная пандемия уже повергла японскую экономику в самую глубокую рецессию со времен Второй мировой войны.

Проявились и другие застарелые проблемы в устройстве японского государства. Стабильно функционирующая в мирное время японская бюрократия оказалась неготовой к работе в чрезвычайных обстоятельствах: она неповоротлива, безынициативна и очень склонна к бумажной волоките. Последнее обстоятельство выглядит особенно дико: российское электронное правительство – это научная фантастика на фоне японского административного аппарата, до сих пор активно пользующегося факсом.

Если и есть что-то, что можно назвать очевидным приоритетом Суги на его новом посту – это модернизация японской бюрократии, неофициальным главой которой он был последние семь лет. Два ключевых поста в новом правительстве – это министр по вопросам административной реформы Таро Коно и министр по вопросам цифровизации Такуя Хираи. У обоих устойчивая репутация компетентных разрушителей статус-кво, и именно эти назначения позволяют предположить, что Ёсихидэ Суга избрал тактику родзё.

Судя по всему, Суга действительно намеревается запереться в крепости и сидеть в ней до тех пор, пока крепость не будет приведена в порядок. С этим самым порядком он и планирует пойти на выборы – и на выборы лидера ЛДП, и на выборы в Палату представителей.

Суга и мир

В этом стройном нарративе есть одно большое «но»: заперевшаяся в крепости Япония Суги не сможет оставаться в стороне от международной повестки, а именно внешняя политика – одно из слабых мест нового премьера. Несмотря на очевидный недостаток опыта в этой области, именно ему придется реагировать на результаты президентских выборов в США в ноябре этого года. В прошлый раз даже его куда более закаленному предшественнику удалось справиться с этой задачей лишь с большим трудом.

Суге также предстоит определять вектор развития отношений Японии с Китаем, которые сейчас оказались в чрезвычайно двусмысленном положении. Абэ очень бережно выстраивал их все последние семь лет и даже сумел добиться ощутимых успехов. Но обострение американско-китайских отношений может свести весь прогресс на нет.

Наконец, именно Суге придется в ближайшее время формулировать новый «новый подход» Японии к России: предыдущее его издание, на которое Абэ потратил 27 личных встреч с Владимиром Путиным и значительную часть своего политического капитала, особых дивидендов японской стороне так и не принесло.

Как ни странно, именно на российском направлении ясности больше всего: уже сейчас можно утверждать, что отношения России с Японией ожидает продолжительный период похолодания. Начавшаяся в 2016 году активизация двусторонних контактов была односторонней инициативой Абэ, опиравшейся на его ощущение собственной исторической миссии и личные отношения с Путиным. У преемника Абэ нет ни первого, ни второго. Еще у него нет ни опыта в международных делах, ни, как кажется, желания без лишней надобности выходить из перестраиваемой им крепости.

Япония Суги в обозримом будущем будет закрытой на ремонт страной-интровертом, пассивно реагирующей на внешние импульсы ровно настолько, насколько это необходимо. Никаких амбициозных внешнеполитических инициатив как минимум до следующей осени не будет. Да и после тоже вряд ли – по крайней мере, в адрес России. Четыре года усилий Абэ окончились, по большому счету, ничем. Даже если реформы Суги потерпят неудачу и ЛДП в ближайшее время вернется к вопросу «если не Абэ, то кто», потенциальный преемник Суги вряд ли будет расположен начинать с нуля разговор, исход которого уже известен по предыдущему опыту.

Московский Центр Карнеги. 18.09.2020