Транзит на опережение. Почему Путин спешит с переустройством власти

Александр Баунов, главный редактор Carnegie.ru

Неожиданно ранний старт транзита, его быстрый темп, непредсказуемые имена и новые параметры нужны для того, чтобы застать врасплох единственного противника, который остался у Владимира Путина, – Запад – и не дать ему вмешаться в деликатный процесс передачи и переформатирования власти в России.

Темп, заданный Владимиром Путиным, поражает. В один день 15 января он обратился к Федеральному собранию, предложил новый дизайн российской власти и косвенно указал на свое место в нем, уволил премьер-министра Дмитрия Медведева (хотя считалось, что это популярное у избирателя действие он прибережет на канун выборов), придумал ему новую должность, предложил нового премьера Михаила Мишустина, чье имя удивило почти всех, и уже на следующий день Дума утвердила его кандидатуру, а президент назначил дату квазиреферендума – «добровольного всенародного голосования» (для полноценного референдума изменения недостаточно серьезны).

Мишустин

Из-за относительной неизвестности Мишустина многие сравнивают его с техническими, безликими и безвластными премьерами вроде Фрадкова и Зубкова (в отличие от политических Касьянова и Медведева). Но Фрадков и Зубков появились перед выборами (первый – 2004 года, второй – 2008-го), чтобы не было искушения перехватить власть в предвыборный момент, когда президент слабеет, а премьер при определенных обстоятельствах становится главным. Зубков к тому же был зонтичным премьером, который прикрывал соревнование двух настоящих премьеров – своих замов Медведева и Иванова.

Между Мишустиным и двумя техническими премьерами из прошлого есть еще одно важное отличие – поколенческое. Фрадков – ровесник Путина, Зубков на десять лет старше. Уже в этом отношении оба не могли быть образом будущего после Путина.

А Мишустин на 12 лет моложе и может. Он относится к поколению молодых (относительно, конечно) технократов, сделавших карьеру при Путине, которыми тот постепенно замещал своих друзей на высоких должностях.

Мишустин не друг Путина и не член его ближнего круга – не питерский, не «Озеро», не силовой, не из прошлого в мэрии и не из прошлого в контрразведке. Правда, они вместе играют в хоккей, а это сближает. Но вряд ли дело в одном хоккее.

ФНС при Мишустине удалось одновременно увеличить налоговую нагрузку и повысить собираемость налогов. То есть при больших налогах люди меньше от них уклоняются. Вот вам эффективность.

Налоговая служба перестала числиться среди самых коррумпированных и ненавистных вместе с какой-нибудь таможней или МВД.

Еще сравнительно недавно общение бизнесменов, ИП, самозанятых и прочих самостоятельно платящих налоги людей с налоговиками было одним из самых неприятных и унизительных занятий среди всех форм взаимодействия гражданина и государства. Теперь сияющие чистотой налоговые с кофейными автоматами, электронной очередью и вежливыми инспекторами скорее похожи на частный банк. Даже на фоне МФЦ и прочих «Моих документов» они смотрятся убедительно, а на фоне отделений полиции – как гости из будущего. Сервис «налог.ру», говорят платящие, – один из самых удобных во всем российском цифровом государстве.

Мишустин вообще фанат цифровых решений, он начинал как компьютерщик и смотрит за тем, чтобы его налоговая оставалась одной из самых оцифрованных. Он заказчик и производитель софта не хуже Грефа. Некоторые подозревают в нем представителя цифрового промышленного лобби, рассчитывающего на госзаказы.

Главное, что могло убедить Путина сделать такой выбор: Мишустин принадлежит сразу двум мирам – силовому и экономическому. Россией управляет коалиция силовиков, которые отвечают за суверенитет, и экономистов, которые отвечают за экономический рост. Мишустин одновременно и силовик (налоговая служба – по сути силовое ведомство), и экономист (оно же экономическое), а сам он – доктор экономических наук и работал в бизнесе.

Его цифровая развитость тоже может импонировать Путину: сам он скорее аналоговый человек прошлого, но считает, что цифровые технологии важны, чтобы не отстать от внешнего мира, как СССР, который дорого заплатил за свое отставание.

Эта двойственность может импонировать и участникам правящей коалиции, и группам влияния, и по-разному настроенным избирателям. Кто хочет во власти силовика, или даже «интеллигентного силовика» (под этот народный запрос подбирали когда-то самого Путина), те увидят в Мишустине такого же силовика в гражданском. Кто хочет штатского экономиста – тоже пожалуйста.

Относительная неизвестность его имени не должна смущать. Сам Владимир Путин был малоизвестным чиновником до тех пор, пока Ельцин не назначил его на три высоких поста один за другим.

Мишустин, который сейчас выглядит как технический премьер, вполне может быть полноценным участником кастинга преемников на роль президента. Он моложе Путина ровно на одно политическое поколение, чтобы управлять те самые два срока без слова «подряд», но все еще под присмотром «президента-наставника».

Долго наблюдая за Путиным, мы видим, что он избегает слишком сложных решений, которые могут запутать избирателя и расколоть бюрократию. Назначить перспективного премьера и в случае успеха двигать его дальше – простое и ясное решение.

Волевой лобастый Мишустин может понравиться массовому избирателю, но его назначение проведено не в популистской логике (назначить того, кто заведомо популярен, вроде Шойгу или Лаврова), а в элитистско-технократической: кто может быть умелым управленцем и не нарушить внутриэлитный баланс.

Мишустин подходит и еще по одному важному параметру. Путин решает задачу, как сохранить свое политическое наследие в истории, как передать власть, чтобы сделанное им за 20 лет не подверглось по русской традиции полной ревизии. Так, чтобы будущий и нынешний режимы имели общую платформу легитимности. Для этого он ищет второго себя.

Интеллигентный силовик в гражданском соответствует цели поиска по формальным признакам. Правда, сама президентская роль в будущем дизайне власти не будет равна роли Путина сегодня, в чем и есть главный смысл конституционной реформы.

Медведев

Долгое время отставка Медведева считалась выигрышным запасным ходом, которым можно воспользоваться, чтобы избавиться от непопулярного правительства перед выборами или спасти рейтинг Путина, если он вдруг начнет стремительно падать.

Даже если мы предположим, что будущее, обещанное в послании Путина, уже наступило, и в России уже кабинет министров, ответственный перед парламентом, совершенно не обязательно было давать Дмитрию Медведеву новую, специально придуманную должность. Вдруг парламент пожелает переутвердить его премьером? И переутвердил бы, если бы так захотел президент. Но он не захотел.

Путин убрал Медведева, чтобы освободить место для нового человека, который с этого самого момента – как 20 лет назад сам Путин – набрал бы известность. Но премьер-министр, человек на хозяйстве – токсичная должность. Как при санации проблемного банка: положительные активы у президента, а плохие выделены отдельно, и они всегда у премьера. Именно поэтому сам Путин избирался в 2000 году не с должности премьера, а с должности и.о. президента.

В случае неудач все народное недовольство направленно на премьера. Хотя деньги нацпроектов как раз должны стать заметными и принести какие-никакие плоды (которые с трудом созревали при Медведеве). Судя по тому, что Мишустин в первом же публичном выступлении заговорил о том, что цифрового государства нужно еще больше, и о нацпроектах, именно от их исполнения и от того, будут ли их плоды замечены гражданами, зависят перспективы нового премьера.

Медведев перед тем, как избраться президентом, раскрутился как раз на национальных проектах и получил рекордный процент голосов за, лишь на последних выборах преодоленный Путиным. Но одновременно с Мишустиным возможны и другие участники высочайших народных смотрин.

Новое назначение Медведева – замглавы Совета безопасности – выглядит унизительно, потому что по инерции звучит как «заместитель Патрушева». Но Патрушев не глава, а секретарь Совета, глава которого – сам Путин. Медведев в нем будет формально выше Патрушева, хотя у него нет большого авторитета среди силовиков, особенно у тех, кто замкнут лично на Путина.

С другой стороны, Совбез – это ближний круг Путина, его личное политбюро. Теперь Медведев второй после президента там. Это пока больше выглядит как золотой парашют, но может стать местом на скамейке запасных на тот случай, если у премьера-преемника или других участников кастинга что-то пойдет не так.

Транзит

Еще в конце прошлого года были намеки, что страну ждет что-то неожиданное. На большой пресс-конференции в декабре Путин ответил на вопрос одного из государственных агентств о том, не пора ли править Конституцию. Конечно, вопрос «уйдет или останется» и так висел в воздухе, но, судя по всему, именно Путин захотел начать отвечать на него прямо сейчас – то есть раньше, чем окончательно вызрело всеобщее нетерпение – и именно в форме разговора о конституционных поправках, а журналист просто помог начать.

Второй сигнал поступил, когда традиционное послание перенесли с весны на первую по-настоящему рабочую неделю года.

Если на декабрьской пресс-конференции был намек, то в послании громко, чтобы все услышали и поняли, объявлено официальное начало транзита. И не только объявлено, а действия последовали незамедлительно.

Чтобы граждане и элиты не пугались даже легкой тени неопределенности, им привели основание. Мы теперь сильные и можем себе позволить перемены и новое имя президента. Прозвучал любимый мотив выступлений Путина последних лет: мы не меньше или равно СССР, мы больше или равно СССР, мы не догоняем, а уже перегнали.

Это особенно видно на примере вооружений: догоняют нас, поэтому можно не бросать миллиарды на армию, а просто держать ее в тонусе, а деньги потратить на другое.

На что именно? От СССР мы отстаем в демографии. Демография – это безопасность. Деньги нужно направить туда, не жалея. Поэтому когда-то начавшийся с третьего ребенка материнский капитал теперь будут платить за каждого ребенка вообще.

Но не международная обстановка и не социальные проблемы, а новый дизайн власти в России предъявлен в качестве главной темы года.

Новый дизайн начинается с понятной и вроде бы либеральной меры: убирают слово «подряд» из описания ограничений президентского правления. Второго Путина по продолжительности власти быть не должно: такая продолжительность связана с чрезвычайными обстоятельствами выхода из рецессии, дезинтеграции страны и слома всей прежней жизни. Теперь максимум – 12 лет.

Не только продолжительность, но и полномочия, которые за эти годы собрал Путин, не могут быть в том же объеме переданы другому лицу. И в этом смысле не должно быть второго Путина. Поэтому полномочия делим.

Теперь правительство не только президентское, но и парламентское: парламент утверждает премьера и министров, и президент не может их не принять. Но может уволить.

Следующий президент России не будет так же силен, как Путин. Потому что Путин остается в системе.

В Основном законе возникает новый орган власти, Госсовет, который не предполагался авторами Конституции 1993 года. Потому что надо, как говорил Достоевский, чтобы человеку было куда пойти – например, с президентского поста.

А Конституционный суд, наоборот, дисциплинировать: в случае чего, дать право увольнять судей, если недостойны. Конституционный и Верховный суды теряют остатки независимости ельцинских времен, у обоих теперь новая жизнь.

Парламент больше влияет на правительство, суд – на парламент, президент – на суд, Совет Федерации – на президента (в вопросе о назначениях глав силовых ведомств и, видимо, министра иностранных дел). На Госсовет в новой схеме пока не влияет никто.

Новые сдержки направлены против тандемократии, которая неизбежно возникла бы в конструкции с сильным по полномочиям президентом и еще более сильным главой системы, курирующим его из нового органа власти.

Тандем признан неудачным опытом. Поэтому в новой версии рокировки речь идет не о делении, а о распределении власти по более широкому властному контуру. Новая конструкция должна быть не тандемом, а скорее коллективным руководством, если угодно – троицей, которую так любит русский Бог, потому что ею и является, где у власти есть равные ипостаси, но все-таки одна из них ощущается как старшая – творец системы.

Предлагается усилить роль губернаторов: во-первых, они – члены Госсовета; во-вторых, из них, возможно, придется присматривать преемника на президентский пост.

Назначение главных силовиков предлагается оставить за президентом, но он назначает их в консультациях с Советом Федерации, то есть опосредованно с тем же Госсоветом.

Продолжается репатриация элит. Все высшие чиновники только с российским гражданством, без иностранных паспортов и видов на жительство. Президент – 25 лет без перерыва живет в России и никогда не имел иностранных паспортов и видов на жительство. Если имеется в виду не только постоянный вид на жительство, а и временный тоже, вроде длительных учебных виз и разрешений на проживание, то любые выпускники политических программ Йельского университета, вроде Навального или разных либеральных деятелей, не проходят даже в случае полного открытия системы.

Впрочем, полное открытие системы может произойти таким образом, что нынешние поправки будут сочтены юридически ничтожными. Для этого поправки собираются утвердить на всенародном голосовании. Тогда оппозиции и иностранцам будет труднее подвергнуть сомнению.

Российская Конституция выше международных правовых обязательств. Кажется, прощай, Совет Европы и Страсбургский суд, там, где вопрос по существу, а не по процедуре. Заграница больше не поможет. За это массовый избиратель с удовольствием проголосует.

Россия должна быть как здоровая клетка: плотная оболочка снаружи, непроницаемая для вирусов, но живая внутри. Капитализм сохраняется. И сохраняется коалиционный характер власти – за внешний контур по-прежнему отвечают силовики (они вместе с президентом, Госсоветом и прочими определяют, кто и что тут вирус), экономисты во власти – за развитие, экономический рост и отсутствие технологического отставания (это тоже параметр безопасности).

Скорость и неожиданно раннее начало перемен, особенно для Путина, который чаще всего держит даже свое ближнее окружение в напряженном неведении, означает, что в вопросе транзита власти он хочет опередить и застать врасплох. Следуя правилу Наполеона, навязать, а не принимать бой. Точно так же стремительно и на опережение он действовал, когда присоединял Крым, да и само президентство Путина – плод подобной стратегии упреждающих ударов.

Двадцать лет назад команде Ельцина удалось опередить соперников неожиданной отставкой президента, назначением Путина на его место и переносом выборов на несколько месяцев раньше, чтобы противник не успел к ним подготовиться. Но тогда противник был внутренний, а сейчас, как и в Крыму, – внешний.

Неожиданно ранний старт транзита, его быстрый темп, непредсказуемые имена и новые параметры нужны для того, чтобы застать врасплох единственного противника, который остался у Владимира Путина, – Запад – и не дать ему вмешаться в деликатный процесс передачи и переформатирования власти в России.

Московский Центр Карнеги. 16.01.2020