Россия перед вызовами евразийской регионализации

Геостратегический и геоэкономический расчет России, осуществляющей «поворот на Восток», зиждется на том, что связанные с этим экономические и дипломатические достижения позволят ей еще раз вступить, уже в новой ипостаси «евразийского центра влияния», в новый переговорный процесс с Европейским союзом, незаменимым партнером по Большой Евразии. О возможностях и рисках, связанных с этим, пишет эксперт клуба «Валдай» Петр Дуткевич.

В 2019 году в ВТО насчитывалось 472 действующих региональных торговых соглашения (РТС), большинство которых носит многосторонний характер. Наличие столь внушительной сети взаимосвязанных торговых договоров свидетельствует о наступлении новой эры регионализма.

Так называемый «новый регионализм» принято рассматривать с четырех различных точек зрения в рамках трансформации глобальной системы. Это, во-первых, окончание холодной войны и ее глобальные/региональные экономические последствия. Во-вторых, относительное ослабление глобальной гегемонии США (на фоне американских региональных инициатив – например, заключения Соглашения о североамериканской зоне свободной торговли (NAFTA) и Соглашения Канада – США –Мексика (CUSMA). В-третьих, продолжающаяся эрозия суверенитета национальных государств, основанного на Вестфальской системе, чему способствовало формирование по меньшей мере трех крупнейших экономических блоков (ЕС, CUSMA, а также ИПП/ЕАЭС/АТЭС/IRF/IOR). При этом не следует забывать, что все крупнейшие блоки одновременно являются и глобальными, и региональными организациями либо по уставу, либо по масштабу экономической деятельности. Кроме того, в основе идеологии всех региональных блоков лежат функциональные концепции глобализма (например, снижение торговых барьеров, а также абсолютные и относительные преимущества такой стратегии). При этом важно отметить, что понятие «новый регионализм» одновременно охватывает разные уровни глобальной системы: межрегиональный и региональный уровни в строгом смысле этого слова, а также государственных и негосударственных акторов, вовлеченных в деятельность по расширению и углублению интеграционных процессов. Разворот в сторону нового регионализма не вызывает удивления, однако существуют недостаточно исследованные вопросы, которые способны улучшить понимание происходящих процессов, их направления, интенсивности, масштабов, продолжительности и долгосрочных последствий.

Два крупнейших региональных проекта на евразийском пространстве – ЕАЭС и ИПП – имеют больше функциональных и структурных различий, чем общих черт. Начнем с того, что ЕАЭС – это региональная организация, а в основе проекта ИПП лежат, как правило, двусторонние договоренности. ЕАЭС имеет организационную структуру, а ИПП такой организационной/юридической структурой не обладает. Между ними существует масштабная экономическая асимметрия. Различаются механизмы урегулирования споров и финансирования, не говоря уже о системах управления. В то же время пока не видно, чтобы эти два процесса региональной евразийской интеграции друг с другом конкурировали, а раз так, то можно предположить, что новый регионализм способен в известной степени укрепить (глобальную и региональную) многосторонность, а не затормозить ее развитие. С другой стороны, при таких различиях в структуре некоторые трения в краткосрочной и среднесрочной перспективе (обусловленные разницей в процедурах и деловой культуре, а также отсутствием четкого механизма разрешения споров) между ними просто неизбежны.

На вопрос о том, что общего между этими двумя столь разными проектами, простейшим ответом будет: общие цели и общие угрозы. Важнейшим аспектом в этом смысле является успех или неудача Евразийского экономического союза и различных китайских проектов в рамках ИПП. Цель состоит в том, чтобы исследовать возможности достижения экономической, социальной и политической стабильности в евразийском ядре. Наилучшая модель – это «новый евразийский прагматизм», который бы базировался на правилах ВТО и включал более проработанный цивилизационный компонент и меры по обеспечению безопасности.

С начала 90-х годов прошлого века внешняя политика России строилась на двух постулатах: идее о стратегической необходимости интеграции с «Западом» в широком понимании этого слова (на основе уважительного партнерства, как равный игрок) и, что не менее важно, на проекте реинтеграции России с бывшими республиками СССР. К 2014 году обе эти задачи, в силу разных причин, не были решены. С одной стороны, Россия не была принята на Западе в качестве равноправного партнера. С другой, как заметил Дмитрий Тренин, «украинский кризис 2014 года […] положил конец усилиям России по воплощению в жизнь альтернативной стратегии, направленной на реинтеграцию бывших советских республик и восстановлению на территории бывшего СССР центра силы под эгидой Москвы (“Малая Евразия”)»[1]. Оставался третий вариант: поворот на восток. Россия, как известно, в регионе отнюдь не новичок: на него в течение последних трех столетий распространялась ее имперская активность, но теперь России пришлось покинуть зону комфорта, где она, будучи старшим партнером, как правило, брала верх, и столкнуться с новой конфигурацией суверенных государств и Китаем, ставшим к тому времени экономическим гигантом.

Говорят, что нужда – мать изобретательности. Если это так, то Россия примерно с середины 2010-х годов пытается переформатировать себя в рамках нового стратегического пространства, получившего название «Большая Евразия»[2]. Ставки в этой игре чрезвычайно высоки. Для России, лишившейся влияния на Украине (с ее территорией, равной Франции, и 45-миллионным населением) и довольно слабо экономически присутствующей в этой стране (9 процентов во внешнеторговом объеме России)[3], находящейся в «собственном» Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС) в условиях, когда члены последнего исчисляют свою выгоду не только в экономических величинах, но и по собственной «суверенной шкале независимости» от российского влияния, шаг в сторону более тесного партнерства с Китаем и расширения региональных организаций (ШОС и ОДКБ) является наиболее прагматичным и, вполне возможно, целесообразным (хотя и не вполне свободным от рисков) «третьим выбором».

Геостратегический и геоэкономический расчет зиждется на том, что экономические и дипломатические достижения, сопряженные с поворотом на восток, позволят – со временем – вошедшей в силу России еще раз вступить, уже в новой ипостаси «евразийского центра влияния», в новый переговорный процесс с Европейским союзом, незаменимым партнером по Большой Евразии (включающей в себя и ЕС). Россия рискует и риски уже ясно видны. Начать хотя бы с Китая. Китай рассматривает «Большую Евразию» в основном в ракурсе воплощения инициативы ОПОП. Как пишет Чжао Хуашэн, «для Китая значение Евразии в плане национальной безопасности состоит в том, что Евразия является стратегическим тылом Китая, а не источником стратегического давления»[4]. Кроме того, Китай, несмотря на опасения некоторых российских экспертов, не собирается устанавливать над Россией свое экономическое господство. Впрочем, вопреки ожиданиям оптимистов, он также не планирует возрождать российскую экономику посредством масштабных капиталовложений и передачи технологии. Китай и так имеет все, что ему нужно от России (поставки энергоносителей, военные технологии, стабильное сотрудничество на севере)[5]. Цель Китая – устойчивое многоплановое партнерство с Россией, но отнюдь не союз с ней[6].

Во-вторых, пять партнеров ЕАЭС не только испытывают беспокойство по поводу своих асимметричных отношений с Москвой как потенциального источника угнетения с ее стороны, но также за последние два года пришли к выводу о том, что «в Центральной Азии существует множество проблем на уровне отдельных государств, а также на уровне региона в целом. Эти взаимосвязанные проблемы создают весьма неблагоприятный фон для межгосударственного сотрудничества в регионе»[7].

Однако главная проблема, похоже, кроется во внутреннем экономическом развитии России. Если не исправить положения в этой области, то ее величественный замысел и грандиозные планы развития Евразии останутся на нынешнем уровне, который можно определить как «расширенную сетевую кооперацию плюс свободное экономическое пространство». Ставки высоки: либо евразийские проекты помогут России перестроиться и занять позицию регионального и глобального арбитра, равно как и стабилизирующей силы, в нарождающейся континентальной системе, либо окончательно обозначат ее статус как крупного, но одинокого игрока.

___________________