Ответный ход Ким Чен Ына: послание оппонентам
Георгий Толорая, д.э.н., профессор кафедры востоковедения МГИМО МИД России, руководитель Центра российской стратегии в Азии Института экономики РАН , эксперт РСМД
Анализ дипломатического противоборства между КНДР и ее оппонентами все больше напоминает комментирование шахматной партии на нескольких досках. 13 апреля 2019 г. Ким Чен Ын сделал очередной, первый после провала саммита с Трампом в Ханое, ответный ход, выступив на 1-й сессии Верховного народного собрания КНДР 14-го созыва. Помимо дежурной риторики, эта речь можно назвать серьезным «месседжем» Urbi et orbi. Выступление даёт трезвый анализ экономических и, особенно, внешнеполитических задач, пусть и имеет несколько односторонний характер (это естественно с точки зрения интересов северокорейского руководства). В нем гораздо меньше славословий и бахвальства, привычных для северокорейских документов такого рода (обычно выдержанных в позабытом сталинистском духе), и есть даже редкие персональные откровения (например, Ким рассказал о «прекрасных отношениях» с Трампом, с которым он даже может «в любое время обмениваться письмами, осведомляясь о его здоровье»).
Трамп, кстати, отозвался твитом об «очень хороших, даже отличных, личных отношениях» с Кимом и «полном понимании позиций друг друга», а также выразил надежду на третью встречу.
Что же особенно привлекает внимание в выступлении Кима, которое, как ожидалось, прольет свет на то, как КНДР собирается отвечать на тупик в американо-северокорейских переговорах? Ведь после Ханоя набирающая влияние замминистра иностранных дел Цой Сон Хи пообещала, что Ким может вообще отказаться от разговора с США и «принять меры». Эксперты полагали, что для озвучивания таких мер, вроде новых ядерных испытаний, как раз и будет выбрана трибуна Верховного народного собрания.
Однако опасения жесткого ответа пока не оправдались.
Ким Чен Ын для начала ритуально расписался в приверженности к «Кимирсенизму-Кимчениризму» как к руководящей идеологии, сегодня больше напоминающей свод религиозных догм, чем программу общественного развития. А вот в практических делах в интересах «завершения великого дела — строительства социалистической державы» — он поставил на первое место экономику, подтверждая сделанный в апреле прошлого года на пленуме ЦК выбор на приоритет задач хозяйственного строительства над всеми остальными. Подчеркнуты роль партии в политическом руководстве этим процессом и укрепление «роли закона».
Правда, открыто о реформировании экономики (фактически экономика КНДР уже встала на рыночные рельсы) все же не говорится, но приоритеты структурной политики выделены достаточно четко. Здесь следует выделить инновации, особенно в области информационных технологий, и научно-техническое развитие («чучхеизация, модернизация, информатизация и повышение научного уровня народного хозяйства») — то есть области, не требующие ресурсов и даже в условиях четвертой промышленной революции масштабного привлечения внешнего опыта и платных информационных ресурсов. Ведь в КНДР в рамках развития ядерно-космической программы накоплен немалый интеллектуальный и технологический потенциал, а также налажены каналы получения нужной технической информации. Обратило на себя внимание и упоминание вскользь «ядерной энергетики» наряду с возобновляемыми источниками электроэнергии для решения задач энергобезопасности — это явная заявка на то, что КНДР мирную атомную программу при всех условиях намерена сохранить.
Не обойден стороной вопрос и экономических санкций против республики в связи с ракетно-ядерной программой. В Пхеньяне поняли: санкции всерьез и надолго, и рассчитывать на их смягчение не приходится. А значит надо заниматься тем, что у нас называют импортозамещением, а в КНДР — строительством чучхейской самостоятельной экономики («горячий ветер самостоятельности и опора на собственные силы смести вихрь санкций»). В этом контексте Ким призвал «нанести удар силам, которые с налитыми кровью глазами напрасно рассчитывают, что санкции могут поставить КНДР на колени». Имеется в виду, к счастью, не ракетно-ядерный удар, а задача посрамить ненавистников экономическим успехами, хотя признаются трудности из-за изоляции (по имеющимся сведениям, рост ВНП в прошлом году сильно замедлился). Таким образом, речь знаменовала переход к реалистичной и, наверное, долгосрочной экономической стратегии в условиях изоляции и давления, при этом избегая попыток ограничить рыночные регуляторы (хотя снятие с должности реформаторски настроенного премьера Пак Бон Чжу может сигнализировать и о «закручивании гаек»).
Наибольшее внимание за рубежом вызвали внешнеполитические пассажи, посвященные отношениям с США и Южной Кореей (первая страна упомянута в докладе 26 раз, вторая — около десятка раз).
Ким хотя и признал, что благодаря трем межкорейским саммитам началась «новая фаза» на пути к «объединению Родины» (конечно, никакого реального объединения ждать не приходится), тут же обрушился на «консервативные силы» на Юге, этому препятствующие, а также на попытки США принудить «южнокорейские власти регулировать темп сближения». Он осудил возобновление совместных манёвров РК и США и испытания последними средств ПРО.
В отношении «миротворческой» роли Сеула Ким особо добрых слов не искал, лишь высказал раздражение попытками РК взять на себя функцию посредника, то есть, по его словам, пытаться угодить «и нашим и вашим». Он призвал РК руководствоваться «интересами нации» и действовать в унисон с КНДР, упрекая Сеул в «подчинении внешним силам». Такая критика, вернее, можно сказать, попытка психологического давления на Мун Чжэ Ина, немало сделавшего для сближения с Пхеньяном и налаживания его диалога с США, граничит с неблагодарностью. Вряд ли она укрепит решимость и возможности южнокорейского руководства действовать в желательном для Севера направлении.
Но главное, что привлекло внимание иностранных наблюдателей — изложение позиции Пхеньяна в отношении переговоров с США. Конечно, анализ причин, по которым диалог забуксовал, отражает точку зрения только одной стороны — КНДР, но она представляется достаточно логичной.
Коротко говоря, стратегия американской стороны добиться «всего и сразу» (заставить КНДР отказаться от всех видов оружия массового уничтожения), не дав ничего, кроме обещаний, свидетельствует, по мнению северян, об отсутствии у США переговорной стратегии («не было у них явных направлений и методики»). Ким резко отвел призывы к одностороннему разоружению КНДР, что чревато подрывом ее политической системы (это, по его мнению, эквивалентно разрушению государства — «осуществление первым делом разоружения, а затем притязание на свержения строя») и предостерёг от попыток «максимального нажима».
Высказана оценка, что американская сторона была «не готова» к саммиту (хотя фактическое отсутствие полномочий у северокорейских переговорщиков обсуждать ядерный вопрос вряд ли давало возможность должным образом к нему подготовиться, что и предоставило шанс Дж.Болтону протащить абсолютно неприемлемую формулировку в проект декларации). Северокорейский лидер даже выразил сожаление, что КНДР пошла на слишком большие уступки в остановке своей ракетно-ядерной программы, не дождавшись взаимности, усмотрев в этом сохранение и даже углубление «враждебной политики» со стороны США. Очевидно, северокорейские фобии развеять непросто, да и американцы особо к этому не стремятся.
Признавая, что американская сторона при подготовке саммита в Ханое, очевидно, неправильно интерпретировала требования КНДР о снижении санкций как признании их «невыносимости» и приоритетности этой проблемы, Ким отметил, что непринципиальные вопросы вроде поэтапного снижения санкций КНДР больше выдвигать не стремится и на тактические размены не пойдет.
Ким жестко (и явно не находясь в плену иллюзий) заявил, что готов продолжать диалог, включая третий саммит, только если США найдут в себе силы выработать более реалистичную переговорную позицию — проявят «решимость установить необходимые этапы и путь для выполнения» американо-северокорейской декларации, принятой на первом саммите 12 июня 2018 г. Таким образом, американцы должны предложить поэтапный подход, по сути, основанный на взаимных уступках и принципе «действие в обмен на действие». Определенный резонанс за океаном на эту тему уже возник — выяснить серьезность намерений российским дипломатам предстоит в ходе предстоящего на этой неделе визита в Москву спецпредставителя США по делам Корейского полуострова С.Бегана. А выяснить реальные намерения северокорейцев, очевидно, поможет ожидаемый вскоре российско-северокорейский саммит.
Северокорейский лидер призвал Трампа «бросить взаимные односторонние требования и найти конструктивный метод решения, соответствующий интересам каждой из сторон». К Вашингтону обращен призыв «найти методику, которую можно разделить» с Пхеньяном. Надо, однако, признать, что такая «методика» фактически может привести к сохранению ядерного статуса КНДР и поставить крест на американской стратегии геополитического доминирования в восточноазиатском регионе, для чего само существование КНДР представляет собой серьезное препятствие. Смириться со своим поражением США не готовы.
Понимая, что 2020 год будет и для Трампа, и для Мун Чжэ Ина годом с внутриполитической выборной повесткой, Ким, по сути, поставил временной лимит — добиться решительного перелома в переговорном процессе до конца нынешнего года, припугнув в противном случае возвратом к напряженности и конфронтации, что, к сожалению, выглядит вполне реальным. Однако вряд ли на этот раз удастся возложить за это вину только на «непредсказуемый пхеньянский режим» — предложения Кима выглядят вполне разумными.
РСМД. 15.04.2019
