Замысел о большой Евразии

Александр Лукин, руководитель департамента международных отношений НИУ «Высшая школа экономики», директор Центра исследований Восточной Азии и ШОС МГИМО МИД России

Курс на превращение России в независимый евразийский центр силы и мирового влияния сегодня стал официальной политикой Кремля и основным направлением мысли большинства российских экспертов по внешнеполитической стратегии. Владимир Путин, который в 2000 году обсуждал с Биллом Клинтоном возможность вступления России в НАТО, вступая в должность президента в мае 2012 года, заявил, что «историческая перспектива государства и нашей нации зависят сегодня», в частности, «от нашей способности стать лидерами и центром притяжения всей Евразии». В сентябре 2013 года во время заседания международного дискуссионного клуба «Валдай» он отметил, что «евразийская интеграция – это шанс для всего постсоветского пространства стать самостоятельным центром глобального развития, а не периферии для Европы или Азии».

Владислав Сурков – главный интеллектуал президентской администрации – еще десятилетие назад называл необходимость «не выпасть из Европы, держаться Запада» существенным элементом конструирования России. Сегодня он заявляет о прекращении «многократных и бесплодных попыток стать частью западной цивилизации» и предсказывает ей 100, а может, и 300 лет одиночества. Бывший западник Сергей Караганов пишет об исчерпании Россией «европейской кладовой» и основывает целое интеллектуальное направление, разрабатывающее концепцию «Большой Евразии», в которой Россия займет центральное место.

Подобная эволюция свидетельствует о том, что разочарование в европейском выборе России и ее новая – евразийская – ориентация стали результатом длительного и болезненного процесса, реакцией на развитие международной ситуации, а не следствием изначальной антиевропейскости Путина или российской элиты в целом. Политикой Запада после распада СССР Москва фактически была поставлена в безвыходную ситуацию, она столкнулась с выбором: полностью подчиниться геополитическим целям США и их союзников, отказаться от собственных подходов к безопасности или переориентироваться с прозападной на какую-то другую политику. Но, как отметил Владимир Путин в Послании Федеральному собранию в феврале 2019 года, «Россия не может быть государством, если она не будет суверенной. Некоторые страны могут, Россия – нет». И она выбрала курс на создание собственного центра силы в Евразии.

Смена вех

Сможет ли Россия им стать, пока неясно. Ее военная мощь этому стремлению в целом соответствует, но экономическое развитие пока существенно отстает. Чтобы стать независимым центром силы в Евразии, ее руководство и правящая элита должны существенно изменить свои традиционные подходы по меньшей мере по четырем направлениям.

Во-первых, необходимо понять значение этого региона и думать о нем стратегически, а не использовать незападное направление внешней и внешнеэкономической политики ситуативно, например чтобы показать Западу другие возможности и тем самым оказать на него давление. Важность Евразии для России должна быть понята сама по себе. В этой области после 2014 года произошел существенный сдвиг. Создается впечатление, что в большой части политической и экономической элиты появилось понимание, что ухудшение отношений с Европой всерьез и надолго и что необходимо перестраиваться и перенаправлять хотя бы часть связей на незападный мир.

Во-вторых, необходимо сформулировать и активно проводить такую экономическую политику, которая, обеспечив ускоренный экономический рост, подкрепила бы претензии на роль одного из центров мировой политики. В этой области успехи гораздо более скромны, а если точнее, то их нет вовсе. Правительство рассказывает о том, что оно уверенно справилось с серьезным кризисом и вышло из полосы спада на рост примерно в 2% в год. Однако не совсем понятно, в чем собственно была причина этого кризиса, если не в его собственной политике, так как, по утверждению правительства, антироссийские санкции существенного влияния на экономическую ситуацию не оказывают. Как бы то ни было, по показателям роста российская экономика существенно отстает как от среднемирового уровня, так и от экономик других претендентов на роль мировых центров – Индии и Китая, а также от многих постсоветских стран. Это не способствует росту притягательности России для ее соседей по региону.

Проблема экономической эффективности состоит не только в том, как развивать торгово-экономическое сотрудничество с европейскими странами в нынешних сложных условиях, но и в том, как усилить нынешние относительно слабые экономические связи с большинством государств Азии, которые способствовали бы ускоренному развитию России. Вопрос о том, как сделать сотрудничество с Китаем более сбалансированным, обсуждается уже два десятилетия. Сегодня много надежд связано с Евразийским экономическим союзом (ЕАЭС), который сотрудничает с Китаем как организация в рамках проекта сопряжения с китайской инициативой Экономического пояса Шелкового пути. Однако отдельные страны – члены ЕАЭС также сотрудничают с Китаем на двусторонней основе, это сотрудничество все более расширяется, в то время как подписанное в 2018 году Соглашение о торгово-экономическом сотрудничестве между ЕАЭС и КНР имеет скорее характер протокола о намерениях без четких обязательств.

В-третьих, чтобы стать центром влияния, необходимо проводить умелую и сбалансированную политику в отношении Пекина, чтобы одновременно не оттолкнуть важнейшего партнера, но и не попасть в зависимость от него. Сегодня дипломатическая линия в этом направлении выстроена верно, но она слабо подкреплена экономическими достижениями. Можно, например, бесконечно жаловаться на то, что Россия экспортирует в Китай в основном сырье и что она становиться сырьевым придатком Китая, однако если ей больше будет экспортировать нечего, то ситуацию вряд ли можно будет исправить.

В-четвертых, роль евразийского лидера предполагает признание этого статуса другими государствами региона. Тут у России есть определенный потенциал. В большинстве государств Центральной Азии и Закавказья существует ясное понимание того, что Россия – единственный гарант безопасности в регионе. В случае серьезных террористических атак или попыток исламистов захватить власть вряд ли кто-то, кроме Москвы, придет на помощь местным светским режимам. Именно поэтому такие страны, как Армения и Азербайджан, несмотря на конфликт между собой и многочисленные претензии к Москве, конкурируют за военное и стратегическое сотрудничество с ней. Еще яснее необходимость поддержки России в борьбе с терроризмом понимают в Центральной Азии. Все еще велико и культурное влияние России в регионе, сохраняющееся с советских времен. Есть определенные заделы и в экономическом сотрудничестве. Однако в области экономики Китай все больше теснит Россию, он уже стал главным торговым партнером большинства стран региона. Это никак не угрожает безопасности России, однако ее статус как отдельного экономического центра Евразии может попасть под сомнение.

Исторические колебания

Идея особого пути развития России возникла не так уж давно – в первой половине XIX века как реакция на революционные события в Европе. До Петра I дискуссий о том, азиатской или европейской страной было государство со столицей в Москве, не велось. Со времен принятия православия Русь считала себя частью христианской цивилизации независимо от того, находилась ли она в Европе или частично в Азии. Петр I стремился, по меткому выражению Пушкина, «в Европу прорубить окно», что должно было сделать Россию ведущим игроком мировой политики, концентрировавшейся в то время в Европе. Европейский выбор Петра был детерминирован не стремлением подчинить Россию передовой Европе, он хотел сделать ее великой державой. Европейский статус обновленной России был официально закреплен в 1767 году Екатериной II в «Наказе комиссии о сочинении проекта нового Уложения», в котором прямо утверждалось: «Россия есть европейская держава». И лишь при Николае I, опасавшемся революционного влияния Европы, была сформулирована идеологическая триада «православие – самодержавие – народность», подчеркивавшая самобытную социальную и политическую структуру России, в которой неограниченный самодержец без посредников общался с народом и заботился о нем на основе принципиально иной духовности. Эта концепция отрицала деление общества на враждебные друг другу социальные группы и необходимость представительных органов как защитников интересов этих групп перед верховной властью.

Приход к власти большевиков стал победой западничества: согласно марксизму, весь мир идет по одному пути, революционная Россия – не исключение из правил. Коммунисты не рассматривали советское общество как отличное от западного в цивилизационном плане, они лишь считали, что вырвались вперед на лестнице общественного развития. Более того, идеи отличного от Запада российского общества, в частности возникшая среди эмигрантов в 20-е годы ХХ века концепция евразийства, в СССР запрещались. Осуждая капиталистический Запад и противопоставляя империалистическое НАТО советскому блоку, коммунисты, как и западные либералы, верили в единое движение истории к общему идеалу и не считали СССР особой цивилизацией с собственным путем развития, отличным от европейского или американского.

Распад СССР и победа в России «демократического движения» не означали смены западной ориентации, веры в то, что Россия – часть всемирного однолинейного исторического прогресса. Россию теперь считали не передовой, а отсталой страной, находящейся на более низкой ступени всемирного прогресса, чем западный «цивилизованный мир». Эта позиция стала реакцией на крах советского эксперимента, но не принципиальным поворотом к иной идеологической парадигме. Кроме того, он явно противоречил предыдущему опыту российского западничества, который всегда был направлен не на подчинение России западным державам, а на использование западных достижений для превращения ее в державу, способную стать с ними в один ряд.

Политика, основанная на идеологии подчинения, не могла осуществляться долго. Размер России, ее история и политическая культура требовали большей самостоятельности. Объективные интересы безопасности, игнорируемые Западом, толкали ее к более активной политике. Изменялся Запад, захватившая его секулярная идеология прав меньшинств, вылившаяся в диктат непривычных социальных форм и ограничение свободы слова под предлогом «политической корректности», все более расходилась с получившими большую популярность в России традиционными религиозными подходами к решению социальных проблем. Наконец, изменилась геополитическая ситуация в мире: центр мировой политики и экономики стал смещаться в АТР, поворот к Азии стали совершать многие страны – США, Австралия, государства ЕС.

Запад продолжал относиться к России как к недоучившемуся школьнику, навязывая свои все более экзотические ценности под видом универсальных. Окрепшая Россия стала проявлять большее беспокойство относительно безопасности вокруг своих границ. В утверждениях Запада о том, что никто не вправе создавать сферы влияния, Москва видела стремление Вашингтона включить в собственную сферу влияния весь мир, прикрываясь идеями универсализма и однолинейного прогресса. Концепция многополярности, идея множественности различных цивилизационных путей развития естественным образом стали отвечать ее интересам, так же как и интересам других крупных государств, недовольных западным диктатом: Китая, Индии, Бразилии и др. Элиты этих растущих гигантов, каждый из которых имел свою уникальную историю, не желали больше считать себя варварами и недоучками. Рост популярности идеи полицентричности и цивилизационной разнонаправленности мирового развития в незападном мире стал лишь вопросом времени.

Идейный ренессанс

В России вспомнили теорию евразийства 1920-х годов. Первоначально она приобрела популярность в Казахстане, где особенно пришлось по вкусу весьма спорное утверждение о том, что этнически русские отличны от европейцев и от прочих славян, так как перемешались с мифическим степным «туранским» элементом и составили на этой основе особую цивилизацию. Это возвышало степные племена до уровня особой цивилизации. В связи с этим последний представитель евразийства советский историк Лев Гумилев стал в Казахстане почти предметом культа: именем Гумилева назван Евразийский национальный университет, к 100-летию со дня его рождения выпущена почтовая марка с его портретом, президент Нурсултан Назарбаев часто цитирует его в книгах и выступлениях.

В России эти идеи приобрели популярность позднее – по мере ухудшения отношений с Западом. Немаловажную роль сыграло и то, что экономический идеал евразийства – не рыночная экономика западного типа, но государственно регулируемая, с допущением частной инициативы в сельском хозяйстве и мелкой промышленности. Такая модель соответствовала экономической политике Путина, создававшего крупные государственные корпорации, а также большинству моделей центральноазиатских государств. Тема евразийства довольно быстро распространилась в российских интеллектуальных кругах еще в 1990-е годы, однако гораздо больше времени потребовалось для понимания практической, а не романтико-мифологической важности Евразии для возрождающейся России и того, как она может вписаться в регион на фоне ухудшения отношений с Западом.

В евразийской идее России есть ряд преимуществ. Прежде всего стремление стать независимым полюсом в мировой политике соответствует исторической роли России. Россия всегда была самостоятельным государством и никогда не подчинялась политическому диктату извне, даже когда считала себя частью Европы. Советский опыт также выработал в россиянах привычку жить в великой державе, поэтому ситуация подчиненности Западу 1990-х годов кажется им неестественной. Экономическая система нынешней России также в большой степени соответствует евразийскому идеалу. Все прорывные реформы исторически проводились в ней при помощи государства, которое играло самую активную роль в экономике. Так было и при Екатерине II, и при Александре II, и в период реформ Сергея Витте и Петра Столыпина, и при НЭПе. С другой стороны, как писал один из главных проводников реформ Александра II Николай Милютин: «Нет большего несчастья для России, как выпустить инициативу из рук правительства».

Поворот к собственному региону и большее внимание к Азии может способствовать решению стратегической задачи России – развитию ее сибирских и дальневосточных регионов, задачи, многократно провозглашаемой и все еще очень далекой от реализации. С геополитической точки зрения превращение России в центр консолидации и интеграции Евразии будет способствовать обеспечению ее безопасности, созданию дружественного внешнего окружения, которое приведет к ее мирному политическому и эффективному экономическому развитию. Большую роль здесь призвано сыграть дальнейшее развитие и возможное расширение Евразийского экономического союза, его сопряжение с китайской инициативой Экономического пояса Шелкового пути, повышение эффективности Шанхайской организации сотрудничества, развертывание в сотрудничестве с Китаем проекта Большого евразийского партнерства.

Поворот к политике создания собственного, независимого евразийского полюса мировой политики ныне более чем необходим. Его нужно было осуществлять еще во второй половине 1990-х годов, после натовских бомбежек Югославии, когда стало ясно, что Запад воспринимает распад СССР не как возможность создания нового мирового порядка, приемлемого для всех, но как удачный момент для захвата позиции абсолютного мирового гегемона. За это время Европа и США во многом утеряли свою роль не только идейных, но и технологических лидеров. Их стали во многом теснить Китай и другие незападные государства. Поэтому вполне вероятно: живи Петр I сегодня, он бы прорубал окно не в Европу, а в Азию. Только действовал бы он более решительно и жестко.

Это, конечно, не означает, что нужно замуровать окно в Европу. Необходимо равновесие двух направлений, превращение России из бедного родственника Европы в посредника между Европой и Азией, объединяющего преимущества обеих частей света и представляющего собой сплав цивилизаций и культур.

Желаемое и возможное

Способна ли Россия на такую роль? На этот вопрос пока нет ответа. США и Европа все еще сохраняют статус основных мировых центров новых технологий. Позволят Москве проводить независимый курс и при этом пользоваться этими технологиями или удушат санкциями? Пока ей удается находить здесь некоторый баланс, но что будет в случае, если санкции будут приняты против основных отраслей ее экономики? Сможет и захочет ли Китай – на сегодня основной партнер России в Азии – компенсировать экономические и политические потери от ухудшения отношений с Западом? Не приведет ли сближение с Пекином к односторонней зависимости от него? Смогут ли россияне перестроиться психологически, осознать себя не просто европейцами с некоторыми особенностями, но евразийцами, то есть не азиатами, но и не европейцами (или одновременно и азиатами, и европейцами)?

Тенденции международного развития благоприятны для решения Россией ее задач. Но оно потребует и соработничества россиян, прежде всего адекватного ситуации поведения российской элиты, и верных решений руководства страны. Возможно ли это, покажет будущее. Пока следует признать, что по сумме военных, политических, экономических и культурных критериев влияния Россия добилась лишь частичного успеха в качестве потенциального центра Евразии.

Независимая газета. 04.03.2019