Доступ к ячейке. Что отставка Назарбаева означает для внутренней политики России

Александр Баунов, главный редактор Carnegie.ru

Раньше неформальный авторитет лидера нации и президентский пост, который и был главным инструментом создания этого авторитета, существовали в нераздельном единстве. Теперь они разделены. Возникает система, похожая на доступ к банковской ячейке с двумя ключами, и из-за новизны конструкции не ясно, какой процент власти останется с президентским постом, а какой – со сменившим пост лидером.

До вчерашнего дня постсоветская Средняя Азия знала только два типа передачи власти – революционный и советский. Первый – исключительный для этих мест – в Киргизии, второй, более ожидаемый, – в Туркмении и Узбекистане.

При советском типе передачи власти президент правил до смерти, а потом весь объем власти, весь ее вес получал самый сильный претендент на опустевшее место. То, что речь идет именно о переходе всей власти, хорошо видно по тому, как дочь Каримова отправилась в тюрьму, а книги Ниязова перестали быть общеобязательными учебниками жизни. В обоих случаях все ключи передавались новому хозяину.

Казахстан сейчас пытается создать третью модель (он всегда претендовал на то, что свободнее и развитее соседей). Поэтому можно сказать, что в Астане сейчас проходит генеральная репетиция передачи власти в России – хотя дата российской премьеры пока не объявлена.

Уход Назарбаева сравнивают с новогодней отставкой Ельцина в 1999 году, но Ельцин уходил на пенсию, а Назарбаев – нет. Он возглавит Совет национальной безопасности, которому в 2018 году сильно расширили полномочия.

Похожий вариант обсуждается среди прочих как место новой работы для Путина, который должен покинуть пост президента в 2024 году (но может и раньше), но не хотел бы полностью покидать власть.

Кремлю выпал отличный шанс понаблюдать за передачей власти в похожих условиях. Экономики России и Казахстана имеют похожую структуру и близкий показатель ВВП на душу населения. Это значит, что уровень благосостояния населения, его потребности и жалобы здесь тоже похожи.

Политические режимы в двух странах тоже близкие – в Казахстане побольше контроля, российский посвободнее, но оба – разновидности электорального авторитаризма, где легитимность главы государства подтверждается на многопартийных, но неконкурентных выборах.

И Казахстан, и Россия – многонациональные мультирелигиозные общества, где в официальной, евроазиатской идеологии смешаны европейские и «традиционные» консервативные ценности. Обе страны терпят карманы свободной прессы и относительно свободную дискуссию в интернете.

В ближайшие годы Кремль сможет понаблюдать на практике, какую долю власти и как надолго Назарбаев сохранит, покинув пост, который в глазах общества ассоциировался со всей ее полнотой. Раньше неформальный авторитет лидера нации и президентский пост, который и был главным инструментом создания этого авторитета, существовали в нераздельном единстве. Теперь они разделены. Возникает система, похожая на доступ к банковской ячейке с двумя ключами, и из-за новизны конструкции не ясно, какой процент власти останется с президентским постом, а какой – со сменившим пост лидером. Это совсем не обязательно будет паритет, но очевидно, никто из них не получит всех ста.

Россия уже переживала что-то похожее в президентство Медведева, но тут есть важное отличие – над Медведевым всегда нависала возможность возвращения Путина на пост президента. А сейчас в Казахстане (и в России в будущем) такой возможности уже не предвидится.

Глава Сената (и бывший премьер и министр иностранных дел) Касым-Жомарт Токаев, который по конституции возглавил Казахстан до выборов, пока не воспринимается как полноценный преемник. Возможно, Назарбаев и дальше будет тянуть с выдвижением в президенты человека, которого посчитают его полновесным наследником, чтобы мажоритарный пакет власти оставался за ним.

Пока речь идет не о досрочных выборах, а о том, что Токаев пробудет на президентском посту еще два года —до конца нынешнего срока Назарбаева. А сам Назарбаев в этот затянувшийся переходный период будет подбирать в Совете безопасности под собственным руководством будущего настоящего преемника, чьего имени он, возможно, пока и сам не знает. Ничто не помешает Путину поступить точно так же.

Однако тут есть два риска. Именно в таких случаях даже технические выборы, разновидность всенародного помазания царевича на царство, начинают иметь значение. Во-первых, хранитель второго ключа, преемник не может быть слишком слабым и неизвестным, иначе люди могут за него не проголосовать или проголосовать слишком неохотно, и это подорвет легитимность всей конструкции. Это особенно важно для России, где авторитаризм построен на более свободных шарнирах и прямая поддержка Путина уже не означает победы кандидата власти на местных выборах.

Во-вторых, в привыкших к личностям и должностям, но не институтам обществах (вроде России и Казахстана) кабинет, вертушка, охрана, мигалка и есть один из главных способов конструирования неформального авторитета. Тем более если они связаны с президентским постом. Как говорят иногда российские избиратели: вы хороший человек, но сперва станьте властью, и тогда мы за вас проголосуем.

К концу медведевского срока возвращение в Кремль не было для Путина такой уж легкой задачей, оно вызвало умеренный раскол элит и уличные протесты. В казахстанском сценарии возвращения, а значит, и связанных с ним протестов не предвидится, зато раскол элит куда более вероятен: непременно должна возникнуть гвардия хранителя второго ключа, заинтересованная в том, чтобы он стал первым.

Назарбаев, конечно же, не ставил задачу опробовать на себе один из вариантов будущего для Путина. Его долгожданный, но неожиданный, с опережением по отношению к Москве уход – скорее плод конкуренции России и Казахстана, в которой конкурентное преимущество последнего – отсутствие конфронтации с Западом.

Главными конкурентами на постсоветском пространстве считаются Россия и Украина. Но это конкуренция политических проектов, разделенных по линии свобода–несвобода, Европа–Евразия, демократия–авторитаризм, в которую прежде всего вовлечены политики и интеллигенция обеих стран. Казахстан конкурирует с Россией за то, кто из них лучше справляется с авторитарной модернизацией, кто из них больше Сингапур и Южная Корея. Здесь соперничают не интеллектуалы, а чиновники и представители бюрократического капитализма.

Казахстан, бывает, умеет показать, что он в этой конкуренции впереди. Там то откроют университет с преподаванием на английском и дипломами иностранного образца, то создадут экономическую зону с британским правом, то отправят управленцев учиться на Запад, то вообще перейдут на латиницу. Не говоря уже о том, что против Казахстана никто не вводил санкций.

Плавный и своевременный по азиатским меркам уход лидера – еще один способ показать, что в лице Казахстана мир имеет дело с цивилизованной современной страной, где президент, правивший 30 лет, все равно выигрышно смотрится на фоне Путина, который пока правит только 20 лет с перерывом, но теперь неизбежно уйдет позже него.

Московский Центр Карнеги. 19.03.2019