Евразийский экономический союз / ОДКБ / Политика / Региональные сообщества / СНГ / Экономика

Актуально ли постсоветское пространство и насколько реальна интеграция Центральной Азии и Афганистана? Oценка идей Фредерика Старра

Рустам Махмудов

В последние годы в связи с запуском масштабного китайского проекта «Один Пояс, Один Путь» и реформами президента Узбекистана Шавката Мирзиеева, частью которых является придание нового импульса региональному сотрудничеству, а также ввиду сложностей, с которыми столкнулись США в Афганистане, Центральная Азия вновь стала привлекать к себе повышенное внимание. Одним из проявлений этого внимания стали попытки концептуального переосмысления геополитической природы региона и его места в новой формирующейся реальности, примером чему может служить ряд интересных мыслей, озвученных известным американским политическим аналитиком и историком, автором концепции “Большая Центральная Азия”, Фредериком Старром в его интервью 2017 года узбекскому новостному ресурсу Газета.уз. Интервью содержало в себе две ключевые мысли.

Первая – это потеря актуальности такого понятия как «постсоветское пространство». В ответ на вопрос о том, почему «некоторые исследовательские центры США пишут о Центральной Азии как части постсоветского пространства», Старр заявил, что «это бессмысленное утверждение, не имеющее никакого основания. Более 20 лет минуло, этот термин следует выкинуть».

Второй ключевой мыслью стала необходимость расширения понятия регион Центральная Азия за счет Афганистана. Американский политолог подверг критике тех, кто считает Центральную Азию состоящей из пяти государств. По его мнению, они «застряли в советском прошлом» и «пришло время смотреть вперед». «Смотреть вперед», как можно понять из интервью, означает включить Афганистан в Центральную Азию из экономических, демографических и культурологических соображений. При этом Фредерик Старр считает, что не нужно воспринимать Афганистан как источник проблем, а он должен рассматриваться как источник богатства.

По большому счету, озвученные авторитетным политологом мысли можно воспринимать, как своего рода приглашение к интеллектуальной дискуссии.

Постсоветское пространство?

Итак, насколько верно утверждение, что Центральная Азия уже не является частью постсоветского пространства, поскольку прошло более 20 лет? Нужно отметить, что Фредерик Старр акцентирует внимание на том, что следует выкинуть «термин». Но если произошла потеря актуальности термина «постсоветское пространство» в разрезе данного исторического момента, то одновременно это означает и потерю актуальности всей той сложной системы, в которую включена и Центральная Азия, с чем этот термин генетически связан. Безусловно, идея Старра – это новый взгляд на проблему изучения региона. Однако, с научной точки зрения, прием подобных взглядов только на веру, конечно, является некорректным и поэтому ответ на вопрос об актуальности или неактуальности постсоветского пространства будет требовать определенного предварительного анализа, прежде всего, ряда ключевых параметров, характерных для подобного рода пространств.

Постсоветское пространство подпадает под определение многокомпонентного пространства с исторически сложившейся границей. В нем есть игрок, претендующий на статус центра – Москва с ее целостным пространством в виде Российской Федерации, которая считает себя правопреемницей Советского Союза и которая рассматривает всю его бывшую территорию как зону своих жизненно важных интересов и влияния.

Особенностью многокомпонентных пространств является их весьма высокая неустойчивость, и центру, который хочет сохранить их в своей орбите, приходится прибегать к сложным моделям управления в нескольких сферах, среди которых наиболее важными являются экономика, безопасность и языковая-культурно-ментальная сфера. В свою очередь управление осуществляется на основе инструментов мягкой и жесткой силы. Наиболее сложную модель управления многокомпонентными пространствами имеют США, которые рассматривают весь мир как зону своих жизненно важных интересов, тем самым, впервые в истории демонстрируя феномен фактически «размытого» внешнего терминуса.

Опираясь на данные определения, попробуем рассмотреть модель взаимодействия Москвы как центра постсоветского пространства с Центральной Азией в трех вышеуказанных сферах, чтобы получить ответ на поставленный Старром вопрос о нынешней неактуальности причисления региона к этому пространству в виду его отсутствия.

Экономическое пространство

Не вызывает сомнения, что в экономической сфере Россия продолжает оставаться остается крупнейшим торгово-экономическим и инвестиционным партнером для большинства стран Центральной Азии, несмотря на конкуренцию со стороны Китая и Европы. Основой российского влияния является в первую очередь крупный потребительский рынок, доступ на который важен для всех стран ЦА. Доступ на свой рынок Москва регулирует через Евразийский Экономический Союз (ЕАЭС), корпус соглашений в рамках СНГ и двусторонние отношения.

Российская экономика – крупнейший работодатель для стран Центральной Азии. Несколько миллионов трудовых мигрантов из Узбекистана, Кыргызстана и Таджикистана работают в различных секторах ее промышленности и секторе услуг, отправляя на родину миллиарды долларов ежегодно, которые позволяют поддерживать внутренний потребительский рынок. Учитывая высокие темпы прироста населения в ряде стран ЦА при недостаточно эффективной политике местных властей по созданию новых рабочих мест с зарплатой, размер которой позволил бы поддерживать достойный уровень жизни, доступ на российский рынок труда выполняет для этих стран стабилизирующую функцию.

Основные проблемы в регионе с экономической точки зрения наблюдаются у России в отношениях с Туркменистаном. Москва, будучи в 90-е годы крупнейшим импортером туркменского газа, постепенно уступила это место Китаю. Закупки Газпромом газа из Туркменистана были вообще прекращены с января 2016 года. Это привело к тому, что по данным 2017 года, Туркменистан переместился на последнее место среди внешнеторговых партнеров России на пространстве СНГ. На долю Ашхабада пришлось всего 0,6% от всего российского товарооборота в рамках СНГ. Прекращение закупок газа и в целом нестабильная ценовая конъюнктура на мировом рынке стали причиной снижения двусторонней торговли в стоимостном выражении с 901,8 млн долл. в 2016 г. до 428,2 млн долл. в 2017 г. Но даже на этом фоне РФ продолжает входить в число ведущих внешнеторговых партнеров Ашхабада, наряду с Китаем, Турцией, ОАЭ, Ираном. В структуре туркменского экспорта на российский рынок в 2017 году на первые позиции вышли текстиль и обувь (59%), химическая продукция (35%), продовольственные товары и сельскохозяйственное сырье (5%)[1].

Несмотря на проблемы РФ с Туркменистаном, все же можно сказать, что сегмент Россия – ЦА постсоветского пространства остается вполне жизнеспособным. Конечно, как в случае с Туркменистаном, не все является безоблачным, но имеющиеся проблемы пока можно интерпретировать как сложный процесс поиска и отстаивания акторами своих интересов, потерь и приобретений, что является отличительной чертой живого организма. Особенность этого процесса хорошо видна на примере участия Казахстана в ЕАЭС.

С одной стороны, многие представители казахстанских бизнес-кругов по различным причинам недовольны участием Астаны в ЕАЭС, но с другой стороны, тот же казахстанский бизнес получает неплохие дивиденды от членства страны в этой организации. Так, Астана получила наибольшие выгоды из всех участников ЕАЭС от создания зоны свободной торговли с Вьетнамом. Двусторонний казахо-вьетнамский товарооборот после появления ЗСТ сразу вырос в 2 раза – в период с января по июль 2017 г. он составил 166 млн долл. Вьетнам стал третьим крупнейшим покупателем казахстанского сырья, включая необработанный свинец (почти половина экспорта этого металла из РК) и цинк[2]. Резко вырос экспорт казахстанской сельскохозяйственной продукции в эту страну.

Еще одним примером может служить Узбекистан, который после избрания президентом Шавката Мирзиеева заметно активизировал свои экономические связи с Россией. В последние три года двусторонний товарооборот демонстрирует быструю динамику роста – с 3,763 млрд долларов в 2016 г. до 4,34 млрд в 2017 г. и 5,09 млрд в 2018 г. Конечно, в значительной мере рост был вызван наращиваем импорта российских товаров, что дало Узбекистану отрицательный баланс в 1,307 млрд долл. в январе-ноябре 2018 г. Однако, это отражает более широкую тенденцию во внешней торговле Ташкента, которая закончила указанный период с сальдо минут 6 млрд долл. Основной причиной подобного дисбаланса послужило резкое наращивание импорта машин и оборудования (41,9% в общей структуре импорта) для реформируемой экономики, что, по мнению экономистов, должно дать положительный эффект для узбекского экспорта в средне- и долгосрочной перспективе[3].

Ожидается, что в будущем российско-узбекские экономические отношения еще больше углубятся, если будут полноценно реализованы те соглашения, которые были достигнуты в ходе визита Владимира Путина в Ташкент в октябре 2018 г. Как сообщалось, стороны заключили более 800 соглашений и меморандумов на сумму 27 млрд долларов, среди которых строительство современной АЭС в Узбекистане[4].

Сама Москва также прилагает усилия для расширения своих валютных и технологических позиций в Центральной Азии. Например, доля расчетов в рублях в рамках ЕАЭС, куда входят Казахстан и Кыргызстан, возросла до 70%[5]. Зондируются условия для перевода части расчетов с Узбекистаном на национальные валюты.

Несмотря на то, что страны ЦА развивают экономические отношениями с массой других стран, их элиты, тем не менее, совершенно исключают даже саму возможность хотя бы частичной потери доступа на российский рынок, как это произошло в случае с Украиной. Тот же Туркменистан сегодня пытается отыграть назад, что показало начало переговорного процесса с Газпромом по вопросам возобновления им закупок туркменского газа в 2019 г.[6].

Сфера безопасности

Второй параметр, по которому можно определить актуальность сегмента РФ-ЦА постсоветского пространства выступает сфера безопасности. У Москвы есть такой серьезный инструмент влияния, как Организация договора о коллективной безопасности (ОДКБ), в которую входят Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан. Важной составляющей сотрудничества между РФ и эти тремя странами является подписанный в 2009 году Дмитрием Медведевым закон о поставках российского оружия в рамках ОДКБ по льготным ценам (внутренние российские цены плюс экспортные пошлины).

Несмотря на критику со стороны некоторых экспертов, что данная организация не смогла эффективно проявить себя в связи с событиями на юге Кыргызстана в 2010 году и что страны-члены оборонного союза не оказали прямую поддержку России при проведении операции в Сирии против ИГИЛ (запрещена в РФ - "МП"), тем не менее, ОДКБ продолжает оставаться актуальной. Основой для ее актуальности служит, прежде всего, проблема международного терроризма. Хотя на многих территориях Сирии и Ирака основные силы исламистов разгромлены, тем не менее, в Афганистане ситуация продолжает ухудшаться. США фактически признали, что не имеют военного решения афганского кризиса и поэтому стремятся найти дипломатические механизмы выхода из него. На подобном фоне ситуация с будущим Афганистана остается неопределенной. Пока наиболее реалистичным сценарием развития ситуации остается расширение зон нестабильности, которые уже стали реальностью в северных регионах страны.

Учитывая это, такие страны ОДКБ как Кыргызстан и Таджикистан в значительной степени рассчитывают на поддержку со стороны России, которая имеет свои военные базы и объекты в этих государствах. Более того, существует вероятность появления второй российской военной базы в Кыргызстане, о чем заявил посол КР Аликбек Джекшенкулов в интервью ТАСС. Основная причина – повышение вероятности прорыва боевиков ИГИЛ в Таджикистан и далее в Кыргызстан[7]. И хотя позже российская сторона опровергла наличие планов открытия дополнительной базы, тем не менее, дыма без огня не бывает.

Вне рамок ОДКБ в последние два года отмечается возрастание уровня узбекско-российского сотрудничества в сфере безопасности. Впервые в истории двусторонних отношений в октябре 2017 года были на полигоне «Фориш» в Джизакской области Узбекистана были проведены совместные военные учения. В июне 2018 года военная делегация из Узбекистана в составе нескольких командиров бригад, начальников штабов, командиров батальонов, рот и дивизионов приняла участие в программе изучения опыта боевой подготовки второй общевойсковой армии Центрального военного округа в Самарской и Оренбургской областях[8].

В сфере безопасности на постсоветском пространстве Россия пока располагает достаточными политико-дипломатическими ресурсами, чтобы продвигать инициативы, отвечающие ее долгосрочным интересам в ЦА. Примером может служить подписание Азербайджаном, Ираном, Казахстан, Россией и Туркменистаном Конвенции о правовом статусе Каспийского моря, которая заметно укрепляет позиции Москвы по регулированию процессов в сфере региональной безопасности. Российские эксперты считают, что благодаря конвенции Москва теперь может блокировать возможность размещения американских военных баз в Каспийском море. На это прямо указывает пункт о «недопущении присутствия на Каспии вооруженных сил, не принадлежащих сторонам договора». Конвенция также определяет пять прикаспийских государств ответственными за поддержание безопасности на море и управление его ресурсами»[9].

Как и в случае с экономикой, из связки Россия – ЦА в области безопасности выпадает Туркменистан, который придерживается политики нейтралитета. В то же время Ашхабад продолжает сохранять зависимость от Москвы в военно-техническом плане, поскольку туркменская армия по-прежнему вооружена в основном советским и российским оружием.

Языковая-культурно-ментальная сфера

Касательно третьего параметра политики России по сохранению стран ЦА в своей зоне влияния – языковая-культурно-ментальная сфера, то здесь она продолжает быть важным игроком, хотя уже и не доминирующим. Ослаблению ее позиций способствовал большой отток русских и русскоязычных граждан из центральноазиатских стран в 90-е годы прошлого века в основном по экономическим причинам, из-за неуверенности в своем будущем и будущем своих детей, а в некоторых случаях из-за проблем с безопасностью, как это было в Таджикистане в период гражданской войны. Нужно сказать, что сами российские власти во многом способствуют оттоку русскоязычного населения из ЦА, реализуя с 2007 года программы возвращения соотечественников для улучшения демографической ситуации в стране и получения квалифицированных кадров.

По российским данным, за 11 лет работы государственной программы по переселению соотечественников, в РФ переселилось примерно 800 тыс. человек из стран ближнего и дальнего зарубежья. Наибольший поток переселенцев идет из Украины, Казахстана, Узбекистана, Молдавии, Армении и Таджикистана. Большую часть переселенцев составляют квалифицированные кадры – 41% заявителей из этих стран имеют высшее или неоконченное высшее образование, у 39% – среднее профессиональное, более 73% участников государственной программы и членов их семей относятся к экономически активным слоям населения, 23% – несовершеннолетние и лишь 3,5% – пенсионеры. Нужно сказать, что темпы переселения продолжают оставаться высокими. В 2017 году гражданство России приобрели 257,8 тысячи человек, из которых 184,9 тысячи – участники программы переселения[10].

По этим причинам стало происходить постепенное сужение пространства использования русского языка в странах Центральной Азии. В Туркменистане, Кыргызстане, Таджикистане и Узбекистане русский язык в основном продолжает использоваться лишь в крупных городах и столицах, в то время как в сельской местности и малых городах он фактически сходит на нет. Вслед за сужением лингвистического поля происходит и сужение пространства влияния российской культуры. Многие эксперты воспринимают этот процесс как необратимый. Однако, на наш взгляд, все же есть некоторые признаки того, что процесс не является таким уж бесповоротным. В ряде случаев сегодня можно говорить о зарождающейся тенденции увеличения числа билингвов из среды местного населения, в основе которой лежат, прежде всего, экономические причины.

Потенциально благодатной почвой для этого, конечно, является среда трудовых мигрантов и их семей, работающих и проживающих в России. В некоторых случаях они уже выступают лоббистами русского языка на своей родине, что показала ситуация в Кыргызстане с попыткой местной несистемной оппозиции вынести на референдум вопрос о лишении русского языка статуса государственного. Против идеи оппозиции выступили не только официальные власти, но и 53 земляческие организации, представляющие интересы кыргызских трудовых мигрантов в России. Они направили коллективное письмо, где отметили, что около миллиона мигрантов с помощью русского языка зарабатывают себе на хлеб, кормят семьи, вносят огромный вклад в экономику страны, и призвали политическую элиту вместо лингвистических вопросов заняться решением острых экономических проблем на родине[11].

Способствовать знанию русского языка среди трудовых мигрантов должен вступивший в РФ в действие с начала 2015 года закон об обязательном прохождении комплексного тестирования иностранными гражданами, желающих проживать и трудиться на территории Российской Федерации. Экзамен призван показать степень владения русским языком иностранным гражданином, знание им местного законодательств и истории России[12].

Нужно отметить, что власти некоторых стран ЦА в последнее время демонстрируют стремление возродить русский язык и через него обеспечить подрастающему поколению доступ к современным знаниям. Показательным здесь является осуществляемый Таджикистаном и Россией образовательный проект по отправке на работу в таджикские школы российских преподавателей. В настоящее время в этой центральноазиатской стране работают более 50 учителей из России, преподающих как русский язык и литературу, так и точные науки — математику, физику, химию, информатику[13]. Пока проект признается Душанбе успешным.

Аналогичный проект обсуждали Россия и Узбекистан, однако, Ташкент в итоге остановился на варианте, включающем в себя увеличение числа учителей, направляемых на курсы повышения квалификации в Россию и российские центры на территории республики[14]. Существует также вероятность, что в ближайшие годы возможна отдача от более чем 100 соглашений в научной и образовательной сфере, которые были подписаны в ходе визита делегации из 80 ректоров российских ВУЗов, принявших участие в образовательном форуме в Узбекистане в октябре 2018 г.[15].

Еще одним столпом российского культурного влияния в Центральной Азии можно считать общую историческую память, касающуюся совместного участия и победы народов бывшего Советского Союза во Второй мировой войне. Это событие все еще представляет собой своеобразную ось ментального единства.

В целом, опираясь на представленную выше информацию, можно сказать, что предложение Фредерика Старра отказаться от термина «постсоветское пространство» пока не может быть принято в отношении связки Россия – ЦА, как минимум, а как максимум, и в отношении всего пространства, образовавшегося после распада Советского Союза. В этом пространстве, безусловно, есть четыре проблемные точки – Украина, Грузия, Молдова и Армения, развитие ситуации в которых внушает Москве опасения относительно дезинтеграции пространства ее исторического влияния. Однако, Москва не взирает пассивно на этот процесс, наоборот, она прилагает значительные усилия по удержанию этих стран в рамках постсоветского пространства, используя многочисленные инструменты жесткой и мягкой силы, и поэтому пока рано делать окончательные выводы о результатах этих усилий.

Афганистан и Центральная Азия

Что касается второй мысли Фредерика Старра о необходимости включения Афганистана в пространство Центральной Азии, то она также нуждается в анализе на предмет полноценной возможности ее материализации. Поскольку Старр отказывается от термина «постсоветское пространство», то из этого логически следует, что анализ должен проводиться в рамках пары «Центральная Азия – Афганистан». Однако, на наш взгляд, все-таки более продуктивным будет использовать иную конструкцию «Центральная Азия/постсоветское пространство versus Афганистан», которая является более динамичной в отличие от более статичной конструкции «ЦА – Афганистан».

Включение постсоветского пространства объясняется не только тем, что нахождение ЦА в нем продолжает быть актуальным, как было ранее показано, так и причинами более глубинного, парадигматического уровня. Использование в этой конструкции слова versus (против) основано на том, что на парадигматическом уровне в силу ряда исторических причин Центральная Азия и постсоветское пространство представляют собой единый феномен, отличный от Афганистана. В свою очередь преодоление versus возможно только в случае отрыва ЦА от постсоветского пространства в сторону Афганистана или перехода Афганистана на парадигму, на которой строится сегодняшнее ЦА/постсоветское пространство. Отличие на парадигматическом уровне основано на том, что ЦА/постсоветское пространство является исторически сформировавшимся пространством Модерна, в то время как в Афганистане полноценного утверждения Модерна так пока и не произошло, что хорошо видно при сравнительном анализе.

До XIX века Центральная Азия, по крайней мере, междуречье Амударьи и Сырдарьи, и Афганистан представляли собой единое культурное, языковое, религиозное, политическое и экономическое пространство. Достаточно вспомнить, что такие важные для центральноазиатской культуры и истории личности, как представители рода визирей Бармакидов и рода правителей Саманидов, ученый Бируни, поэты Алишер Навои, Бобрахим Маршраб и Джалалиддин Руми (Балхи), каллиграф Камолиддин Бехзод, правитель и поэт Мухаммад Бабур и многие другие были напрямую связаны с территорией нынешнего Афганистана.

Однако, все изменило новое время, которое охарактеризовалось экспансией Российской империи и наследовавшей ей большевиков с севера и Британской империи с юга-востока, со стороны Индии. Экспансия Российской империи и большевиков растянулась почти на два века – с первой половины XVIII века, когда в 1731-1732 гг. был установлен первый протекторат над казахами Младшего и Среднего жуза, до ликвидации большевиками Хивинского ханства и Бухарского эмирата в 1920 году. В свою очередь Британская империя с 1838 по 1880 гг. пыталась в ходе двух войн захватить территорию Афганистана, но ей этого не удалось сделать. Максимальное ее достижение – это установление британского протектората над Афганистаном по условиям Гандамакского договора.

Российскую/большевистскую и британскую экспансии в Центральную Азию и Афганистан можно охарактеризовать как вторжение парадигмы Модерна в пространство Традиционализма. Однако, если в случае с Центральной Азией речь идет о полном вхождении в российскую зону Модерна, то Афганистан в значительной степени избежал этого, оставаясь островком Традиционализма. Это привело к разрыву единого пространства, который географически был зафиксирован границей, проходившей по Бадахшану, течению Амударьи, бассейну рек Мургаб и Герируд (Теджен). Разрыв также означал, что Центральной Азия и Афганистан стали идти разными историческими путями.

Центральная Азия, попав в пространство Российской империи и особенно Советского Союза, стала объектом масштабного культурного эксперимента, который заключался в быстрой и радикальной трансформации искусственными методами всей системы жизнедеятельности по канонам коммунистической версии парадигмы Модерна. Большевиками внедрялся новый тип пролетарского мировоззрения, религия, как мировоззренческий конструкт, была выведена из жизни значительной части местных жителей, оставив за собой лишь ритуальные функции, была проведена индустриализация и ускорена урбанизация, создан новый тип сельского хозяйства. Большевики провели новое административное деление региона, создав советские социалистические республики, появился новый тип национальной интеллигенции. За годы существования Центральной Азии в составе Советского Союза произошел не только резкий рост численности населения, но и изменился его этнический состав – в ЦА прибыло несколько миллионов человек из других регионов страны, что сделало русский язык не только языком официального делопроизводства и образования, но также языком межнационального общения. Русский язык сыграл большую роль также в культурной интеграции центральноазиатских пространств, и сохраняет свою интеграционную роль до сих пор, поскольку полное взаимное понимание даже между носителями различных местных тюркских языков довольно затруднено.

Южнее Амударьи шли совершенно другие процессы. В 1919 году Афганистан по результатам Третьей англо-афганской войны получает независимость, но при этом остается традиционалистским обществом – эмиратом во главе с эмиром Амунуллой-ханом. Находясь под влиянием идей младоафганцев и видя успехи Запада и индустриальное восхождение Советского Союза, он начинает собственную программу модернизации и земельную реформу, т.е. глава традиционалистского общества сам инициирует смену парадигмы существования. Исторической аналогией здесь может служить русский царь Петр I. Однако, если Петр I смог силовым путем подавить оппозицию со стороны традиционной элиты в лице боярства и духовенства, то афганскому эмиру сделать этого не удалось. В результате серии восстаний, которые привели к свержению Амануллы-хана в 1929 году, первая модернизация потерпела крах.

Вторая попытка модернизации Афганистана охватывает длительный период и ее можно разделить на три этапа. Первый связан с личностью короля Захир-шаха, правившего с 1933 по 1973 гг., второй – со свергнувшим его первым президентом Афганистана Мухаммадом Даудом (1973-1978) и третий – со свергнувшей уже Дауда Народно-демократической партией Афганистана (НДПА). Нельзя сказать, что это был спокойный период, поскольку реформы сталкивались с перманентной оппозицией со стороны радикального духовенства и консервативных пуштунских племен, тем не менее, в городах Афганистана наблюдалось увеличение числа сторонников модернизации. Эпоху короля Захир-шаха афганцы вообще называют «золотым веком» Афганистана.

Радикально изменил соотношение сил в противостоянии сторонников модернизации и ее противников ввод советских войск в поддержку режима НДПА в 1979 году. Противники модернизации под лозунгами народно-освободительной и религиозной войны начали партизанские действия против Кабула и советского ограниченного контингента. Этот непримиримый раскол способствовал превращению Афганистана в ожесточенную арену столкновения времен Холодной войны между СССР и США, а также активному вмешательству ряда ведущих стран Персидского залива и Пакистана с целью помощи единоверцам, что послужило одной из причин появления такого глобального явления как воинствующий исламизм/джихадизм. Войну не остановил даже вывод советских войск в 1989 году и переименование НДПА в партию «Ватан», которая отказалась от доктрины марксизма-ленинизма.

Таким образом, к моменту распада Советского Союза в 1991 году Центральная Азия и Афганистан подошли в разном состоянии. Регионы севернее Амударьи представляли собой территории с развитой промышленностью, сельским хозяйством, системой образования, науки и культуры, высоким уровнем грамотности населения и низкой религиозностью, особенно в городах. Это были общества, построенные на парадигме Модерна в ее социалистической версии. Вместе с тем, в них наблюдались кризисные явления в области экономики в результате эпохи застоя и неудачных реформ Михаила Горбачева, а также отмечались тенденции роста националистических и религиозных настроений. В Афганистане в это время полыхает гражданская война, в которой ни режим президента Мухаммада Наджибуллы, ни альянс группы моджахедов не могут одержать решительной победы.

1991 год можно считать своеобразным водоразделом, после которого следует период в десять лет до 2001 года. В Центральной Азии это время можно назвать как период борьбы за сохранение в парадигме Модерна. Наиболее острая борьба происходила в области экономики и идеологии. Странам необходимо было найти новые модели экономического развития, которые бы позволили преодолеть кризис, связанный с распадом советских хозяйственных связей.

Казахстан пошел по пути либерализации с опорой на свои значительные нефтяные ресурсы. Узбекистан при Исламе Каримове сумел сохранить значительную часть своего промышленного и сельскохозяйственного потенциала, и создать прослойку мелкого и среднего бизнеса, а также фермерства. Туркменистан сделал ставку на своей газовый сектор. Кыргызстану удалось выжить через ставку на сельское хозяйство, добывающий сектор, мелкий бизнес и реэкспорт китайской продукции. Наиболее неудачно с экономической точки зрения сложилась в этот период судьба Таджикистана, который понес наибольший экономический урон в результате гражданской войны. Совместными усилиями, в первую очередь России, Узбекистана, Ирана и ООН удалось завершить гражданскую войну в Таджикистане, что позволило вернуть страну на путь мирного развития. В целом, в период 1991-2001 гг. странам Центральной Азии удалось где-то больше, где-то меньше сохранить свое развитие в рамках парадигмы Модерна. Это дало им возможность наладить стабильное существование и продолжить развитие экономик и обществ в последующие два десятилетия.

В Афганистане же происходили катастрофические процессы. Режим Наджибуллы, лишившись российской военно-технической и финансовой поддержки, пал в 1992 году. Взятие Кабула моджахедами, последующее установление исламского типа правления и развернувшаяся гражданская война в стане противников НДПА ознаменовали собой завершение второй попытки модернизации, что нанесло огромный ущерб Афганистану. Фактически, были зарыты в песок большие финансовые средства, которые были в прошлые десятилетия инвестированы, как различными афганскими властями, так и Советским Союзом, построившим более 140 различных объектов, включая большое количество промышленных предприятий. Из страны эмигрировало множество квалифицированных кадров. Приход к власти моджахедов стал прелюдией к последующему приходу к власти еще более радикально настроенного в отношении ценностей Модерна силы – движения «Талибан», при котором установился жесткий средневековый режим, построенный на радикальной версии Ислама.

Учитывая все это, к 2001 году в регионе оформилось явное противостояние двух парадигм – парадигмы Модерна постсоветского пространства, частью которого были страны ЦА, и традиционалистской парадигмы в Афганистане в ее крайне радикальной версии. Естественно, что ни о каком включении талибского Афганистана в пространство ЦА тогда говорить было абсолютно невозможно. Однако, после вхождения США в эту страну и свержение власти Талибана окно возможностей для афганцев вновь открылось. Американцы поставили перед собой масштабную цель – построить демократическое государство в Афганистане и восстановить его экономику, что можно считать попыткой третьей модернизации этой страны. Она укладывается в период с 2001 по сегодняшний день.

В лице США и их партнеров Афганистан получил потенциальный источник огромных инвестиций, современных технологий и знаний. Дело оставалось за тем, чтобы их привлечь и правильно использовать. Можно сказать, что за годы пребывания под американским зонтиком Афганистан действительно смог заложить определенные основы для развития своей экономики и общества. Стабильно рос внутренний валовой продукт, стало развиваться сельское хозяйство, оживляться торговля и экспорт, открываться университеты, образовательные и исследовательские центры, в городах выросло новое поколение людей, знакомых с современными технологиями, стали возвращаться специалисты. К природным богатствам Афганистана стали проявлять интерес зарубежные компании. Китайская компания «China Metallurgical Group Corp» выиграла право на разработку одного из самых больших в мире месторождений меди «Айнак» в 2007 году. Тендер на разработку трех участков крупного месторождения высококачественной железной руды выиграл консорциум из семи индийский компаний во главе с госкорпорацией «State Authority of India Ltd». Разработка четвертого участка досталась канадской «Kilo Goldmines».

В этот же период стал отмечаться стабильный рост торговых связей Афганистана со странами Центральной Азии. Афганский рынок превратился в привлекательное экспортное направление. Из-за нехватки практически любых товаров в виду отсутствия или слабого местного производства, афганский импорт рос быстрыми темпами, достигнув пика в 2012 году почти 9 млрд долларов при экспорте всего в 414 млн долл. (отрицательный баланс более 8,5 млрд долл.). По итогам 2017 года импорт несколько снизился до 7,8 млрд при росте экспорта до 832 млн долл. (отрицательный баланс почти 7 млрд)[16]. Неудивительно, что Узбекистан, Туркменистан и Казахстан стали извлекать большие прибыли из торговли с Афганистаном.

Однако, начиная с 2005 года, южнее Амударьи вновь стали проявляться те же самые проблемы, которые не позволили реализоваться двум предыдущим попыткам модернизации, главной из которых было противодействие модернизации со стороны радикальных традиционалистских кругов в лице возрождавшегося движения Талибан (Запрещено в РФ - "МП") и близких к ним по воззрениям исламистских группировок. Противодействие постепенно возрастало, пока не завело ситуацию в Афганистане в нынешний тупик.

Несмотря на сопротивление афганской армии и помощь ей со стороны США, талибы сумели установить где-то прямой, а где-то частичный контроль практически над 60% территории страны. В зоны перманентных боевых действий превратились многие регионы на севере Афганистана, а Кабул и крупные города стали ареной т.н. «городского терроризма». Более того, некоторые регионы Афганистана стали превращаться в точки базирования т.н. «Исламского государства» (Запрещено в РФ - "МП"), которое заявило о своих претензиях на лидерство, вступив в одновременное столкновение с афганскими силовыми структурами и Талибан. Все это еще больше осложнило и запутало ситуацию в стране и парализовало реализацию многих проектов, включая Айнак и Хаджигак.

На военные проблемы наслоилась и проблема несоответствия афганской правящей элиты тем сложнейшим задачам модернизации, которые перед ней стоят. Нельзя отрицать того, что в элите представлено много патриотов и профессионалов, однако, ее значительные сегменты отравлены коррупцией. Причем это довольно специфическая коррупция, которая вырастает из традиционных родовых, клановых и племенных связей, вследствие чего ее очень сложно искоренить. Она во многом напоминает по своей природе тот живучий тип коррупции, который существует в северокавказских республиках России и которую Москве никак не удается искоренить. Известный американский эксперт, директор исследований Ближнего Востока, Center for the National Interest, Джил Барндоллар назвал сложившийся в Афганистане коррупционный феномен «клептократической исламской республикой»[17]. Афганский эксперт Хамид Арджуманд именно в коррупции видит слабость афганского политического класса, который из-за расхищения внутренних ресурсов и поступающей внешней помощи не смог заложить базу под экономическое, политическое и общественное возрождение Афганистана, благодаря которой смогло бы оформиться национальное независимое и самодостаточное государство[18].

Разрушающее воздействие на Афганистан оказывает индустрия наркотиков. Страна превратилась в крупнейшую в мире фабрику по производству героина с самыми масштабными площадями, занятыми под посевы опиумного мака. В наркотической индустрии заняты сотни тысяч афганцев и доходы от нее сформировали криминальный сегмент в афганской теневой экономике, ставшей одним из источников коррупции.

Ситуация сегодня настолько тяжела, что речь фактически идет о судьбе третьей афганской модернизации. США, Россия, Китай и Узбекистан пытаются спасти ее результаты через инициирование переговорного процесса с Талибан в рамках различных форматов. Однако, движение, хотя и идет на контакты, продолжает упорно придерживаться двух своих генеральных линий – полный вывод иностранных войск с территории страны и отказ от прямых переговоров с правительством Ашрафа Гани, которое оно считает несамостоятельной силой. Вместо этого, талибы предпочитают говорить с представителями афганских политических партий и бывшими политиками, находящимися в оппозиции к Ашрафу Гани, что показала прошедшая в Москве начале февраля 2019 года встреча по инициативе афганской диаспоры. На ней со стороны Талибан участвовали представители политического офиса движения в Дохе (Катар), три бывших влиятельных функционера Талибан из Кабула и такие авторитетные в Афганистане фигуры как Хамид Карзай, Мохаммад Юнус Кануни и Хаджи Мохаммад Мохакик.

Между тем, многие афганские политики и эксперты считают, что оппозиционным политическим силам и партиям Афганистана необходимо с осторожностью подходить к переговорам и заключению каких-либо соглашений с талибами в обход правительства, поскольку они могут использоваться против официального Кабула. Ими высказывается предположение, что это может быть обходным маневром, который призван превратить Талибан в ключевую силу, способной диктовать свою волю всему политическому классу страны в целях восстановления жесткого исламистского режима.

Принимая во внимание вышеуказанные проблемы, Афганистан в его нынешнем состоянии вряд ли можно будет полноценно включить в пространство Центральной Азии, как предполагает идея Фредерика Старра. Наоборот, приграничные государства региона в последнее время предпринимают активные меры для укрепления своих границ и обороноспособности, чему в немалой степени способствует и сложная ситуация южнее Амударьи. Так, Таджикистан построил на уязвимом бадахшанском участке границы 22 новых КПП для предотвращения контрабанды оружия и наркотиков[19]. В Узбекистане в ноябре 2018 года впервые в истории прошла масштабная пятидневная проверка боеготовности военнослужащих и способности министерства обороны в установленные сроки привести войска в высшую степень боевой готовности[20].

В то же время, нынешние сложности все же не исключают, хотя пока и в теории, возможности реализации идеи Старра о полноценном включении Афганистана в пространство ЦА в будущем, но для этого, конечно, необходимо будет создание Кабулом ряда базовых условий. В первую очередь, это установление полного мира в Афганистане и устранение присутствия всех террористических группировок на территории страны. Также необходима будет полная декриминализация экономики за счет уничтожения индустрии производства наркотиков.

Важным условием должен стать переход Афганистана на устойчивую траекторию внедрения Модерна, что станет общей парадигматической основой для выстраивания полноценных интеграционных отношений со странами ЦА и приведет к образованию сплошной модернистской полосы от постсоветского пространства до Южной Азии. Внедрение ценностей Модерна – это самая сложная часть, поскольку она потребует серьезных изменений в позиции Талибан, который хочет строить общество и экономику исключительно на основе Шариата, что в свою очередь будет делать Афганистан частью схожих ближневосточных пространств, концентрирующихся вокруг Саудовской Аравии или Ирана, а также консервировать родоплеменные отношения в стране.

И, наконец, Афганистану придется решить с Пакистаном проблему «линии Дюранда» – пограничных территорий протяженностью в 2640 км, которая не признавалась ни одним из афганских правительств, и которая отравляет афгано-пакистанские отношения с самого возникновения Пакистана в 1947 году. Исламабад опасается, что со стороны Афганистана и Индии на этих населенных пуштунами пакистанских территориях могут провоцироваться сепаратистские настроения. Поэтому, чтобы снять опасения Пакистана и наконец-то закрыть проблему безопасных гаваней для исламистов и повстанцев в плохо контролируемых приграничных районах, афганской и пакистанской политической элите придется находить какие-то взаимоприемлемые варианты ее решения. Без этого, говорить о стабилизации Афганистана и исключении возможности очередных военных потрясений для страны будет сложно.

________________

[1]. Горюнов И.Д. “РОССИЯ – ТУРКМЕНИСТАН: ОСОБЕННОСТИ ВЗАИМНОЙ ТОРГОВЛИ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ”. 2018.

https://fundamental-research.ru/ru/article/view?id=42171

[2]. Казахстан больше всех в ЕАЭС выиграл от сотрудничества с Вьетнамом. 28 сентября 2017 г.

https://nalogikz.kz/news/kazahstan-bolshe-vseh-v-eayes-vyigral-ot-sotrudnichestva-s-vetnamom

[3]. Торговый дефицит превысил 6 млрд долларов. 18 декабря 2018.

https://www.gazeta.uz/ru/2018/12/18/trade/

[4]. Узбекистан и Россия подписали соглашения на 27 миллиардов долларов. 19.10.2018.

https://tj.sputniknews.ru/asia/20181019/1027160382/uzbekistan-russia-podpisali-soglasheniya-27-milliardov-dollarov.html

[5]. Доля расчетов в рублях ЕАЭС-Россия. 03.10.2018.

https://www.vestifinance.ru/infographics/11336

[6]. Миллер подтвердил планы возобновить закупку газа у Туркмении с января 2019 г. 09.10.2018.