Молдова — Приднестровье: призрак федерализации

Андрей Девятков

К.и.н., старший научный сотрудник Центра постсоветских исследований Института экономики РАН, доцент кафедры региональных проблем мировой политики                              МГУ им. М.В. Ломоносова, эксперт РСМД

В последние месяцы произошел целый ряд событий, которые дали пищу новому витку конспирологических предположений о возможности реинтеграции Молдовы и Приднестровья в самом ближайшем будущем. По мнению некоторых наблюдателей, окончательное урегулирование приднестровского конфликта перестает сегодня быть вопросом, о котором до недавних пор говорил лишь молдавский президент Игорь Додон. Насколько возможен прогресс в политическом урегулировании приднестровской проблемы на фоне всех существующих в региональной и глобальной политике противоречий?

Точечные сигналы и структурные предпосылки

Одним из первых интересных сигналов стали кадровые назначения на молдавско-приднестровском направлении, которые произошли в России и ОБСЕ — они явно свидетельствуют о повышении роли приднестровского вопроса для ключевых заинтересованных игроков. 11 июля указом российского президента Дмитрий Рогозин был освобожден от должности спецпредставителя по Приднестровью, а вице-премьер Дмитрий Козак — назначен, но на должность, которая получила другое название — спецпредставитель по развитию торгово-экономических отношений с Молдовой. Таким образом, отношения с Приднестровьем теперь институционально рассматриваются в рамках молдавского досье, а не отдельно, как это было ранее. Кроме того, новый куратор молдавского направления прочно ассоциируется с планом приднестровского урегулирования по модели ассиметричной федерации, который был предложен сторонам конфликта в 2003 г. после нескольких месяцев челночной дипломатии Д.Козака.

Вторым кадровым назначением, вызвавшим множество слухов относительно изменений уже не в российских, а в западных подходах к приднестровскому урегулированию, стал приход на должность главы Миссии ОБСЕ в Молдове немецкого дипломата Клауса Нойкирха, хорошо разбирающегося в молдавских делах. Этот факт является примечательным на фоне того, что ранее этот пост занимали исключительно американские дипломаты. Именно Германия, начиная с 2010 г., проявляла к приднестровскому вопросу устойчивое внимание. В частности, немецкая дипломатия всячески поддерживала меры доверия между Тирасполем и Кишиневом, основав в 2009 г. ежегодный формат для неформальных консультаций (т.н. Баварская конференция) и заложив в период председательства Германии в ОБСЕ в 2016 г. основы повестки мер доверия через подписание сторонами т.н. Берлинского протокола. Принятые позже Кишиневом и Тирасполем восемь пунктов по мерам доверия (признание приднестровских дипломов, открытие моста через Днестр, возобновление прямой телефонной связи и т.д.), над которыми в 2017-2018 гг. работали уже, соответственно, Австрийское и Итальянское председательство ОБСЕ, неофициально назывались повесткой «Берлин+».

Однако, кроме этих точечных сигналов, есть и более важные структурные предпосылки для обсуждения вопроса о реинтеграции Молдовы. Они создаются в первую очередь за счет того, что в последние годы происходит постепенное расширение молдавской юрисдикции на Приднестровье. Кишинев добивается этого как в рамках переговоров с Приднестровьем по мерам доверия, так и в одностороннем порядке — через изменение при поддержке Киева режима пограничного контроля на приднестровском участке молдавско-украинской границы. Так, например, признание приднестровских дипломов происходит за счет проставления на них апостиля молдавскими компетентными службами, а решение вопроса со школами, преподающими на латинской графике, подразумевает, что Приднестровье, где молдавский язык используют на основе кириллицы, окончательно принимает факт существования на своей территории нескольких школ, функционирующих по молдавским образовательным программам. За счет открытия совместного украино-молдавского поста в Кучурганах, через который проходит до 90% приднестровской торговли, происходит постепенный перевод под контроль молдавской таможни не только приднестровского экспорта (который контролировался еще с 2006 г.), но и импорта. Приднестровские импортеры сегодня уже вынуждены соблюдать требования молдавского законодательства, например, в сфере ветеринарии или обращения медицинских изделий.

Тирасполь и Кишинев уже начали находить взаимопонимание по политически очень чувствительным вопросам. Речь идет не только о проблеме школ на латинской графике или изпользовании молдавскими фермерами наделов в Дубоссарском районе Приднестровья, но и, например, о вопросе нейтральных номеров, по которым приднестровские автовладельцы теперь могут легально участвовать в международном автотранспортном движении. Эти нейтральные номера выдаются с сентября 2018 г. в совместных пунктах выдачи на территории Приднестровья, где присутствуют как молдавские, так и приднестровские чиновники.

Таким образом, ужесточение политической риторики и в Тирасполе, и в Кишиневе происходит параллельно с созданием ряда общих институционально-правовых механизмов, регулирующих повседневные условия существования для граждан и бизнеса на обоих берегах Днестра.

Кроме этого, важно отметить, что Игорь Додон, продвигающий тему реинтеграции Молдовы и Приднестровья, старается сегодня учесть ошибки переговоров 2003 г. по т.н. Меморандуму Козака. Так, Додон говорит о том, что итоговый проект урегулирования в любом случае не должен быть лишь кабинетным решением и должен утверждаться на общенациональном референдуме. Во-вторых, такому проекту необходимо, с точки зрения молдавского президента, получить одобрение в формате «5+2», т.е. быть результатом компромисса не только между сторонами конфликта, но и между Россией, ЕС, США и Украиной. И наконец, Додон не фиксируется на опции федерализации, которая после 2003 г. стала в Молдове токсичной идеей и ассоциируется ни с чем иным как с «приднестровизацией» Молдовы, т.е. с получением «пророссийскими» Приднестровьем и Гагаузией непропорционального влияния на молдавскую внутреннюю и внешнюю политику. В этой связи более реалистичным кажется вариант с приданием Приднестровью автономного статуса по типу гагаузской автономии.

Насколько заморожен конфликт?

Могут ли все вышеперечисленные явления создать какой-то общий кумулятивный эффект? Стоит отметить, что есть ряд факторов, которые до сих пор делали радикальный слом сложившегося в регионе статус-кво нежелательным для локальных и глобальных игроков.

Во-первых, между Россией и Западом только усиливается позиционное противостояние, которое активно протекает и в Молдове. В этих условиях ситуации win-win крайне маловероятны. Это не значит, что приднестровское урегулирование как таковое обречено. Наоборот, глобальным державам хотелось бы сдерживать конфликтные ситуации, которые в своей острой фазе могут потребовать задействование значительных военно-политических, финансовых и иных ресурсов. Особенно важным снижение конфликтности вокруг Приднестровья кажется и России, и Западу на фоне украинского кризиса и всплеска военной активности в зоне нагорно-карабахского конфликта в 2016 г. Но говорить о том, что державы будут стараться «федерализировать» Молдову, чтобы запустить Минский процесс в Украине, представляется не совсем обоснованным, ведь уже ни на Западе, ни в России никто на самом деле не верит в выполнимость этих Минских соглашений. Более важным вопросом для инвестирования политического капитала со стороны всех ключевых глобальных игроков является сегодня в основном сирийское урегулирование.

Во-вторых, при оценке перспектив урегулирования какого-либо регионального конфликта всегда необходимо обращать внимание на локальные политические процессы. Приднестровское урегулирование — это одна из ключевых тем в рамках и молдавской, и приднестровской внутренней политики. В молдавской политике с ее традиционными геополитическими расколами и войнами идентичности процессы поляризации сегодня только усиливаются. Ключевое противостояние связано здесь с борьбой правой внепарламентской оппозиции против того, что она воспринимает как негласный альянс между Владом Плахотнюком, крупнейшим олигархом страны и лидером правящей Демпартии, и Игорем Додоном, который, с точки зрения правых оппозиционеров, поддерживает существующую в Молдове властную систему. В этой связи любая инициатива И. Додона воспринимается в штыки. В особенности это касается инициатив, связанных с вопросами национальной идентичности и внешнеполитической ориентации страны. Урегулирование приднестровского конфликта через многосторонний компромисс трактуется правыми как сворачивание с «европейского пути развития» и сдача страны России. Причем такой алармизм подпитывается и извне, в особенности из Румынии.

Таким образом, сподвигнуть Кишинев принять план урегулирования приднестровской проблемы с какими-то более-менее значительными полномочиями для Тирасполя — это примерно как подтолкнуть Киев к принятию закона об автономии Донбасса. Ситуация будет только усугубляться в связи с предстоящими в феврале 2019 г. парламентскими выборами, на которых у правых и правоцентристских сил есть все шансы громко заявить о себе. В итоге тематика федерализации будет в глобальной информационной повестке преимущественно мини-проекцией молдавских внутриполитических баталий.

В приднестровском дискурсе вопрос о возможности реинтеграции с Молдовой давно закрыт. Если до середины 2000-х гг. Тирасполь был как минимум на риторическом уровне готов обсуждать конфедеративный или хотя бы федеративный статус в составе Молдовы, то со времени проведения референдума 2006 г. любой приднестровский политик говорит о независимости и присоединении к России как о единственном пути развития для самопровозглашенной республики. Ключевая проблема для Тирасполя состоит в том, что Молдова не является правовым государством, которое бы могло гарантировать Левобережью соблюдение его интересов в сфере признания прав собственности, использования русского языка, ведения кадровой политики. Наглядным примером для Тирасполя является в этой связи судьба Гагаузии, реальные права которой в составе Молдовы до сих пор полноценно не реализуются, что постоянно подвергается критике и со стороны международного сообщества в лице ОБСЕ. Кроме этого, молдавский внутриполитический ландшафт крайне нестабилен, и достигнутые сегодня договоренности завтра уже могут оказаться недействительными. Приднестровье находится в состоянии экономического кризиса уже несколько лет. Элиты двух берегов договариваются друг с другом по ряду вопросов (внешняя торговля, свобода передвижения граждан и т.д.), но это не означает, что они готовы обсуждать общее политическое будущее.

Подводя итог, стоит отметить, что, скорее всего, повестка приднестровского урегулирования будет развиваться и дальше, но преимущественно в сторону реализации уже существующих треков. Поддержать этот непростой процесс как раз и призваны такие профессионалы как Д.Козак и К.Нойкирх.

Так, из восьми пунктов по мерам доверия между Тирасполем и Кишиневом пока полноценно реализованы два-три. До конца года при поддержке Итальянского председательства в ОБСЕ и его спецпредставителя Франко Фраттини стороны еще постараются реализовать на практике договоренность о восстановлении нормальных отношений в сфере телекоммуникаций. Возможно, будут какие-то подвижки с отменой взаимных уголовных дел против чиновников с обоих берегов Днестра, по поводу чего Тирасполь и Кишинев в рамках Венского протокола ноября 2017 г. дали обязательство договориться до конца 2018 г. Кроме того, Ф.Фраттини в ходе весенних консультаций в Кишиневе попытался продвинуть идею о дополнении повестки мер доверия другими инициативами. В особенности эти инициативы должны коснуться сферы восстановления нормальных межбанковских расчетов. Однако пока никаких обязательств в этой сфере молдавская сторона на себя не берет.

РСМД. 13.09.2018