«Мы не хотим конфликта с Россией»

После того как НАТО приняло решение в знак солидарности с Великобританией выслать семь российских дипломатов, а ряд стран—членов альянса пригрозили России последствиями за поддержку сирийских властей, отношения между Москвой и Североатлантическим альянсом накалились до предела. О том, есть ли риск прямой военной конфронтации между РФ и НАТО, заместитель Генсека НАТО Роуз Геттемюллер рассказала в интервью корреспонденту “Ъ” Елене Черненко.

— Вы сейчас представляете НАТО, но до этого много лет проработали в Госдепе и экспертных организациях, в частности в Московском центре Карнеги. Как бы вы охарактеризовали нынешнее состояние отношений между Россией и Западом? Уместно ли его сравнивать с холодной войной?

— Я бы назвала сегодняшнюю ситуацию крайне напряженной. Но на холодную войну она не похожа. Я хорошо помню те годы: у нас тогда было очень мало каналов связи, мало платформ и инструментов для коммуникации. Сегодня все иначе. Даже когда у нас есть серьезные разногласия, у нас остаются каналы для диалога. Мы стараемся регулярно доносить до российской стороны свою точку зрения, и у России есть возможность представить нам свою позицию. Проводятся встречи, в том числе на высшем уровне (на полях недавней Мюнхенской конференции по безопасности генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг общался с главой МИД РФ Сергеем Лавровым). Я сама регулярно общаюсь с замминистра иностранных дел Александром Грушко и заместителем постпреда РФ при НАТО Юрием Горлачем. Идет обмен мнениями и через СМИ, в том числе через ваше издание. Но даже несмотря на наличие каналов коммуникации, ситуация остается крайне сложной — такова реальность.

— На ваш взгляд, есть ли риск прямой военной конфронтации между НАТО и Россией?

— Позвольте мне подчеркнуть: мы не хотим конфликта с Россией. Реакция НАТО на действия России, которые нас серьезно встревожили, была откалиброванной, пропорциональной и носила исключительно оборонительный характер. Мы категорически не хотели бы оказаться в ситуации, когда столкновение было бы неминуемым. И именно этим мы руководствуемся, принимая решения. Но, с другой стороны, мы не могли оставить без ответа противоправные действия России: от захвата Крыма и дестабилизации Донбасса до вмешательства в политические процессы стран—членов НАТО и последних событий в Великобритании. Подобные действия вызывают у нас серьезную озабоченность, мы видим в них определенную модель поведения. И тем не менее хочу еще раз подчеркнуть: мы не хотим конфликта.

— Вы сказали, что, в отличие от холодной войны, сейчас есть каналы коммуникации, но реагируя на «дело Скрипаля», НАТО приняло решение выслать семь сотрудников постпредства РФ. Это не является ударом по той самой коммуникации?

— Не вся коммуникация идет через российское постпредство при НАТО. У нас есть разные каналы и уровни общения. Иногда легче всего просто поднять трубку и позвонить в Москву.

Да, действительно, мы были вынуждены сократить количество сотрудников российской миссии, но на то есть веская причина. Это была коллективная реакция на инцидент, в ходе которого боевое нервно-паралитическое вещество было применено на территории НАТО. Мы должны были продемонстрировать единую позицию и солидарность. Североатлантический альянс часто критикуют за то, что его члены не придерживаются одного мнения и часто спорят друг с другом, но в таких ситуациях мы едины.

— Российские власти говорят, что на многие европейские страны оказывалось давление с тем, чтобы они присоединились к реакции на «дело Скрипаля», хотя сами эти страны не были убеждены в представленных британцами аргументах.

— Это российская пропаганда. Мы к такой тактике привыкли. Россия пытается окружить этот инцидент туманом неопределенности и вбрасывать все новые и новые версии происшедшего. Но ни одна из них не основана на фактах.

У нас нет причин не доверять выводам британской стороны относительно этой ситуации.

— Даже после того, как ученые из британской лаборатории Портон-Даун сказали, что не располагают доказательствами того, что примененное химическое вещество было изготовлено в России?

— Выводы этой лаборатории далеко не единственная информация, на основании которой власти Великобритании пришли к озвученным ими выводам. Они руководствовались и другими источниками информации. У членов НАТО нет причин не доверять доводам Великобритании.

— На днях директор департамента общеевропейского сотрудничества МИД РФ Андрей Келин, которого “Ъ” несколько месяцев назад называл наиболее вероятным кандидатом на должность постпреда при НАТО, сказал, что Москва решила пока никого в альянс не направлять. Вас это огорчило?

— Россия сама имеет право решать, на каком уровне она будет представлена при НАТО. У нас были хорошие рабочие отношения с бывшим постпредом Александром Грушко. И мы были бы рады, если бы Москва направила в Брюссель нового посла. Но, как я уже говорила, у нас есть разные каналы общения, в том числе напрямую с Москвой. Возобновились связи между военными. 21 марта состоялся телефонный разговор между верховным главнокомандующим Объединенных сил НАТО в Европе Кертисом Скапарротти и начальником Генштаба вооруженных сил РФ Валерием Герасимовым. А на днях они подтвердили, что хотят лично встретиться на третьей неделе апреля. Считаю это очень хорошим индикатором того, что каналы коммуникации работают.

— А о чем пойдет речь на этой встрече?

— Как правило, подобные встречи военачальников посвящены укреплению транспарентности и предсказуемости в отношениях, предотвращению опасных инцидентов и наращиванию доверия. Полагаю, что на этой встрече именно об этом и пойдет речь.

— Если Россия так и не направит в альянс нового постпреда, будете ли вы пытаться созвать заседание Совета Россия—НАТО (СРН)?

— Обязательно. Об этом, в частности, говорилось на встрече генсека НАТО и главы МИД РФ в феврале. Обе стороны тогда пришли к мнению, что заседание СРН было бы полезным.

Мы настроены на продолжение диалога с Россией. И меня очень порадовали недавние заявления Андрея Келина о том, что и Россия призывает НАТО к серьезному диалогу и разблокировке контактов по военной линии. Мы готовы работать в этом направлении и хотели бы, чтобы следующая встреча СРН состоялась как можно скорее.

При этом я видела комментарии Андрея Келина о том, что российская сторона опасается, что НАТО захочет говорить только об Украине. Это не так. Мы готовы были бы пройтись по обширной повестке. И делали это на большинстве из шести заседаний СРН, которые состоялись за последние два года. Мы обсуждали не только Украину, но и меры транспарентности и доверия, предотвращение инцидентов, ситуацию в Афганистане и другие вопросы. Сейчас мы хотели бы обсудить феномен гибридных техник в конфликтах. Мы видели множество заявлений по этой теме со стороны российских экспертов, в том числе военных, и хотели бы об этом поговорить.

— А НАТО будет направлять в Москву нового директора своего информационного центра? Он без руководителя уже два с половиной года.

— Да, мы сейчас подбираем человека на эту позицию. Это может занять еще некоторое время.

— Вы несколько раз упоминали важность предотвращения инцидентов. А как идут переговоры между представителями России и НАТО о минимизации рисков в воздушном пространстве, которые, если я правильно понимаю, ведутся в рамках специальной группы ИКАО?

— Эксперты этой группы смогли договориться об определенных правилах поведения, и благодаря этому количество опасных сближений в воздухе заметно снизилось.

— Договорились о полетах с включенными транспондерами?

— Это только один из аспектов. Группа смогла составить более широкие рекомендации для минимизации рисков. Мы считаем ее работу успешной. Инциденты могут эскалировать и привести к серьезному конфликту.

— Ожидаются ли на предстоящем саммите НАТО решения о дальнейшем наращивании инфраструктуры и контингента альянса на его «восточном фланге»?

— На саммите будут прежде всего обсуждаться шаги по дальнейшему укреплению нашей коллективной обороны. Это касается как потенциалов, к которым мы стремимся, так и финансовых ресурсов, необходимых для реализации соответствующих планов. Что касается мер, которые планируется принять в ответ на действия России, то все они будут носить ограниченный, оборонительный и пропорциональный характер.

При этом некоторые российские СМИ представляют ситуацию так, будто НАТО обсуждает только Россию. Это не так. Мы обсуждаем многие другие темы и регионы (прежде всего расположенные по периметру границ альянса), в том числе, конечно, в контексте борьбы с терроризмом. Это будет и одной из основных тем предстоящего саммита.

— То есть альянс не считает Россию главной угрозой?

— Действия России вызывают у НАТО серьезную озабоченность, поэтому мы столько внимания уделяем этой теме. Но мы не менее внимательно следим, например, за ситуацией в Афганистане и Ираке, предпринимаем серьезные усилия для борьбы с терроризмом и насильственным экстремизмом.

— Вы могли бы внести ясность в вопрос о статусе Украины? Недавно в украинских СМИ появились сообщения, что НАТО присвоило ей некий статус «страны-аспиранта» (aspiring country, то есть государства, стремящегося к вступлению в альянс). Это какой-то новый статус на пути к полной интеграции в блок?

— Добиваться членства в НАТО или нет — это решают сами страны. Украина такое решение официально приняла, что мы и отметили, внеся соответствующее изменение на нашем сайте. Я подчеркну: речь идет о правке на сайте НАТО.

— То есть это не новый статус на пути к предоставлению НАТО Украине «плана действий по членству»?

— Нет. Политика НАТО не изменилась. НАТО признало и отметило посредством этой правки изменение в официальной позиции Украины.

Коммерсант. 10.04.2018