Минский процесс в лучшем случае заморозят

Александр Гущин

Доцент Российского государственного гуманитарного университета, эксперт РСМД

Принятие Верховной радой Украины «закона о реинтеграции», полное название – «Об особенностях государственной политики по обеспечению государственного суверенитета Украины над временно оккупированными территориями в Донецкой и Луганской областях», создало новую реальность в урегулировании украинского кризиса. Даже принимая во внимание тот факт, что закон до сих пор не подписан и по крайней мере до 6 февраля не будет подписан спикером Верховной рады и президентом Украины, его положения ставят под вопрос не только Минские соглашения, но и сам факт возможности перехода конфликта из тлеющей фазы в фазу полноценного политического урегулирования.

Сам закон имеет далеко не одно измерение. Можно выделить несколько важных аспектов и в первую очередь аспект внутриполитический. Согласно нормам закона резко усиливаются полномочия президента и правительства. Петр Порошенко фактически получает полномочия на введение военного положения и применение армии во всех регионах страны, а не только в зоне конфликта, что вступает в явное противоречие с Конституцией Украины. Армия в целом получает более серьезные полномочия по сравнению с МВД, что также играет на руку президенту. Это касается, в частности, вопросов торговли через границу с самопровозглашенными республиками, которая теперь оказывается полностью под контролем военных. Создается Объединенный оперативный штаб ВСУ, который также подчиняется через начальника Генштаба президенту.

Кроме того, следует принимать во внимание, что начиная с 2018 года многое в украинской политике стоит рассматривать с предвыборных позиций – не за горами парламентские, а затем и президентские выборы. В этих условиях закон выполняет роль консолидации электората, особенно в тех регионах, которые являются опорой нынешних властей – на Западе и в Центральной Украине. Власть показывает, что инициатива по противодействию России принадлежит именно ей, что будет наряду с социальной повесткой, которая не очень выгодна властям, лейтмотивом будущих парламентской и президентской кампаний.

Вторым важным моментом является то, что закон, не постулируя прямо отказ от Минских соглашений, де-факто ставит их под вопрос и является не чем иным, как попыткой переформатировать ситуацию таким образом, чтобы вести переговорный процесс на украинских условиях. Теперь возникает вопрос: а с кем ведутся переговоры в подгруппах в Минске – с представителями самопровозглашенных республик или оккупационных властей, ведь если буквально понимать закон, то власти в ДНР и ЛНР теперь считаются фактически представителями оккупационной администрации?

Несмотря на то что закон не соответствует духу Минска, сам по себе он не отменяет инициативы миротворческой миссии. Однако следует понимать, что миротворческая миссия окажет благоприятное воздействие на ситуацию только при условии полного отвода всех видов техники от линии фронта на определенное расстояние в зависимости от дальности поражения, а также при условии начала политического урегулирования. Таким образом, закон, если и не торпедирует напрямую миротворчество, то никак не соответствует его духу и уж точно не приближает политическое урегулирование. Кроме того, по сути это вообще не закон реинтеграции, так как о людях и способах их социальной реинтеграции практически ничего не говорится.

В нынешней международной обстановке закон играет на поддержание, с одной стороны, замороженного конфликта и недопущение выполнения пунктов Минска, а с другой стороны, является определенным индикатором вероятной эскалации, особенно принимая во внимание возможные поставки американского вооружения. Конечно, полномасштабной войны ожидать вряд ли можно, ведь пока у Киева нет уверенности, что Москва не ответит силой на силу, никакая операция по типу «хорватского сценария» невозможна. Но прощупывание реакции, зондаж посредством обстрелов и попыток тактических операций на отдельных направлениях с целью проверить решимость Москвы оказать поддержку самопровозглашенным республикам возможны. При этом механизмы и возможности давления европейцев на Киев ограничены.

Давление на Россию оказывается по различным линиям, от экономики до спорта. Хотя ставка Запада на то, чтобы сделать для России издержки слишком высокими до настоящего момента не работала, сегодня становится очевидным, что крымский консенсус не был использован для суверенизации российской экономики, для модернизации экономического курса в сторону настоящей, а не декларативной поддержки реального сектора и полноценного импортозамещения. Среди ведущих экспертов все чаще видно желание договариваться и предлагать формат урегулирования, не отмечая красные линии, за которые России нельзя отступать. Не говоря уже о том, что критика внешнеполитического курса или же даже попытки предложить, в частности, миротворческий формат зачастую не дополняются конкретными предложениями, а существуют в каком-то модельном, абстрагированном от современных международных реалий виде. Пока же, несмотря на более позитивные итоги встречи в Дубае между Волкером и Сурковым, вряд ли стоит обманываться и уповать на то, что согласие США идти на тактические уступки по развертыванию миссии будет коррелировать с принуждением Киева к реализации политического пакета. Без него же введение миротворцев может превратиться в попытку выдавливания России из региона без гарантий того, что давление по другим направлениям минимизируется.

В нынешней обстановке трудно рассчитывать, что 2018 год станет годом решения конфликта. Этому не способствуют ни жесткая позиция Запада по отношению к России, ни позиция Украины на внешней арене, ни факт будущих выборов в Украине, когда власть будет принимать популистские шаги, в том числе и вновь на базе темы внешней угрозы. Перспектива тлеющего конфликта весьма вероятна, а идея о вводе миротворцев требует еще очень детальной проработки и гарантий того, что после ее реализации Киев приступит на деле к политической реформе статуса отдельных районов Донецкой и Луганской областей.

Независимая газета. 31.01.2018