«Проблески реализма в позиции ЕС заметны»

Европейский союз, возможно, пойдет на отмену антироссийских санкций в 2018 году. Об этом рассказал в интервью «Известиям» постоянный представитель России при ЕС Владимир Чижов, добавив при этом, что в европейском истеблишменте идет накопление критической массы недовольных рестрикциями. Дипломат также подвел итоги уходящего года для российской дипломатии на европейском направлении и рассказал о влиянии прошедших в 2017 году выборов в странах ЕС на отношения Москвы и Брюсселя.

— Уходящий 2017 год стал непростым для отношений России и ЕС. Зачастую просто отсутствовали каналы общения. Как вы охарактеризовали бы этот период?

— Конечно, вы в своих оценках правы и в то же время неправы. Год был действительно непростым. Я бы даже добавил, что это был еще один непростой год в череде подобных лет. Тезис же о том, что отсутствовали каналы общения, не совсем отражает положение дел. Каналы были и есть. Другое дело, что общение не всегда было полноценным и результативным. Если суммировать, то, к сожалению, уходящий год не принес прорыва в наших отношениях. Это был еще один год упущенных возможностей. Но одной краской мрачную картину я бы не стал рисовать, так как некоторые проблески реализма в позиции ЕС все-таки в течение года мы наблюдали. Кое-чего удалось добиться, но многое еще предстоит.

— Чиновники ЕС отказывались общаться с российскими партнерами?

— Со мной и моими сотрудниками никто общаться не отказывался, а вот с коллегами в Москве возникали сложности. Чиновники внешнеполитической службы ЕС и особенно Еврокомиссии были готовы общаться на экспертном уровне, на уровнях ниже политического. Все, что касается политического уровня, я уже не говорю о саммитах, к сожалению, оставалось замороженным.

— С появлением в Австрии нового канцлера, который призывает к отмене санкций против РФ, может ли начать меняться ситуация? Может ли такая небольшая страна стать локомотивом в этом вопросе?

— Объективности ради должен сказать, что канцлер Австрии Себастьян Курц — не первый, кто выступает в ЕС за отмену санкций. Мы слышали схожие высказывания со стороны лидеров целого ряда других стран.

Любая страна, независимо от размера, может, формально говоря, не только стать локомотивом отмены рестрикций, но и добиться их отмены. До сих пор все страны, даже те, кто нас уверял, что они против санкций, когда дело доходило до согласования общей позиции, подчинялись консенсусу.

В двух словах опишу свое представление об этих процедурах. Когда проходит рассмотрение пакета санкций (а их три, каждый со своим сроком действия) на предмет продления или непродления, звучат голоса представителей тех стран, которые говорят об их бессмысленности и неэффективности. Но тут же представители других стран — думаю, вы не хуже меня знаете, о каких странах идет речь, — соглашаются, что санкции неэффективны, но это, мол, только потому, что они недостаточно строгие. И предлагают их ужесточить. Представители евроструктур, которые дирижируют этими дискуссиями, разводя руками, говорят: «Ну что же, раз такой разброс мнений, давайте оставим все как есть, а через шесть месяцев вернемся к этому вопросу».

На этом они расходятся, а мне потом представители этих евроструктур начинают рассказывать драматические истории про серьезную угрозу ужесточения санкций, которую им, дескать, удалось отвести ценой титанических усилий. И что выработан консенсус, а для ЕС это, видите ли, главное. Но этот консенсус тупиковый и не решает проблему. Фактически в каждом таком случае речь идет об упущенных возможностях.

— Минувший год стал богатым на события в странах Европы. Референдум о независимости в Каталонии. Подготовка к Brexit. Выборы в Германии, Австрии, Сербии, Франции. Черногория стала членом НАТО. Какое событие было, на ваш взгляд, ключевым?

— Вы перечислили целый ряд достаточно драматических событий. Я бы добавил выборы в Нидерландах, где в начале года была довольно острая политическая ситуация. Brexit представлял серьезную головную боль и для структур ЕС, и для европейского бизнеса. Все перечислять смысла нет: кто-то обидится, скажет, например, что выборы в Македонии были также очень важны и полны драматизма. И будет, кстати, прав.

Событий много. Я бы не хотел их выстраивать по ранжиру. Если говорить об общих чертах, шло дальнейшее становление многополярного мира. ЕС приходится подстраиваться под этот новый мир.

В вашем перечне событий, пожалуй, не хватает одного, и довольно серьезного — определенной эволюции трансатлантических отношений, причем такой, от которой судьба пресловутой трансатлантической сцепки ставится некоторыми под сомнение. Речь о новой внешней политике нынешней американской администрации и о том, как она воспринимается в ЕС.

— Давайте тогда о них. Кризис в отношениях США и ЕС с приходом Дональда Трампа повлиял на эволюцию связей Брюсселя и Москвы?

— Возникали ситуации, когда мы с ЕС — возможно, неожиданно для них, оказывались по одну сторону водораздела, а США — на другой стороне.

— Что можно сказать про ЕС по итогам уходящего года? Я имею в виду, можно ли говорить о кризисе? Как события в мире повлияли на отношения Брюсселя и Москвы?

— Влияет все, в той или иной степени. Я выделю три по итогам года. Во-первых, это наша совместная работа с целью сохранения иранской ядерной сделки и совместные усилия по спасению договоренности от попыток ее дезавуировать.

Во-вторых, наша работа по актуальным глобальным вопросам — о климате, о правилах многосторонней торговли в мире. Уже в декабре в Буэнос-Айресе прошла XI министерская конференция ВТО. Там не было принято прорывных решений, но Россия и ЕС по многим сюжетам выступали со схожих позиций.

Последнее, из наиболее свежих — обострение ситуации на Ближнем Востоке, а именно последствия известного решения президента США по Иерусалиму. Здесь мы с ЕС на одной стороне.

Были события, которые мы, конечно, не могли приветствовать. Прием Черногории в НАТО — одно из них. Я бы отметил еще некоторое несовпадение наших взглядов на происходящее в Сирии. Важность борьбы с терроризмом никто не оспаривает, и мы взаимодействуем с ЕС на антитеррористическом треке. Однако наши взгляды на проблему послевоенной реконструкции Сирии пока, увы, не совпадают.

Следует сказать еще об одном. Вирус антироссийской истерии, который овладел умами в США и стал, по сути дела, ключевым элементом всей внутриполитической повестки дня, оказался достаточно заразным и сумел «воздушно-капельным путем» преодолеть Атлантический океан и распространиться по некоторым странам ЕС. Отсюда пошли разного рода фантастические домыслы относительно причастности России к выборам сначала в Нидерландах, потом во Франции, потом в Германии.

Когда я это слышал, то в шутку реагировал, говоря: странно, мол, что никто не додумался нам приписать еще и британский референдум по Brexit. Прошло буквально две недели, и кто-то из депутатов парламента Великобритании потребовал расследовать этот вопрос.

Это, конечно, было бы смешно, если бы не было так грустно. Явно искусственные домыслы начинают не просто проникать в умы людей, но и определять атмосферу, в которой живут эти страны.

— «Известия» беседовали с вами летом 2017 года. Тогда вы заявили, что сохранение единства становится самоцелью для ЕС. Вы по-прежнему так считаете?

— Когда ЕС сталкивается со сложной проблемой, по которой есть расхождения, борьба за консенсус становится самоцелью, что невольно отражается на качестве позиции, которая в итоге появляется на свет. Тогда позиция формируется по принципу наименьшего общего знаменателя. Такие примеры нам известны.

Приведу наиболее свежий пример. Голосование в Генассамблее ООН по проекту резолюции в связи с решением Дональда Трампа по Иерусалиму. Да, 128 стран проголосовали за эту резолюцию. Среди них были 22 из 28 стран ЕС, а шесть воздержались — видимо, поддавшись на откровенный шантаж Вашингтона.

— Чего ждать России от санкционной политики ЕС в 2018 году? Есть вероятность, что рестрикции снимут или хотя бы снизят их масштаб?

— Я не хотел бы заниматься прогнозированием и тем более гаданием. Вероятность есть. Насколько она велика, покажет наступающий год. Я говорю об этом процессе, сравнивая его в терминах ядерной физики с процессом накопления критической массы политической воли для того, чтобы Евросоюз смог вытянуть себя из того тупика, в который он загнал сам себя и наши отношения. Когда политической воли окажется достаточно, чтобы переломить ход событий, предсказать не возьмется никто. Для того, чтобы это произошло скорее раньше, чем позже, мы и работаем.

— Вы находитесь в сердце ЕС — в Брюсселе. Часто общаетесь с европейскими политиками, журналистами и простыми жителями. Изменилось ли отношение к РФ в Европе за 2017 год?

— Постепенно отношение меняется в сторону большего уважения, большей симпатии. Правда, уважение у некоторых, бывает, оборачивается возросшими опасениями, но это от незнания нашей политики и реалий. Разъяснением этого мы здесь тоже занимаемся.

— Сепаратистские настроения и партии евроскептиков в Европе в 2017 году давали о себе знать. Например, «Альтернатива для Германии» на прошедших выборах в ФРГ получила немало голосов. Чего стоит ждать от этих сил в 2018 году?

— Начало года в ЕС было сопряжено с опасениями и страхами политического мейнстрима в отношении шансов евроскептиков, популистов, крайне правых на победу. Естественно, это связывалось с кризисными явлениями, которые в ЕС накапливались в предыдущие годы, в том числе с миграционным кризисом.

После мартовских выборов в Нидерландах и майских выборов во Франции мейнстрим успокоился, что не так страшны эти популисты и евроскептики: в Нидерландах и во Франции пришли к власти нормальные проевропейские силы. К лету возникла даже эйфория.

А потом, как говорится, бенц, но не мерседес. Выборы в Германии дали «Альтернативе для Германии» ни много ни мало 94 места в бундестаге. После этого прошли выборы в Австрии с известными результатами. В Чехии события тоже развернулись не так, как рассчитывал Брюссель. То есть евроскептицизм, оказывается, никуда не делся, и популизм достаточно силен.

Что будет в наступающем году, будет во многом зависеть от того, как себя поведет руководство крупнейших стран ЕС. А если события пойдут по инерции, тогда мы увидим успешные выступления евроскептиков.

— И последний вопрос, если позволите. В чем главная задача российской дипломатии в 2018 году?

— И в 2017 году, и в 2018-м задачи российской дипломатии схожи. Они являются таковыми в течение достаточно длительного периода. Это обеспечение методами дипломатии национальной безопасности нашей страны. Обеспечение благоприятных условий для проведения необходимых экономических реформ и повышения благосостояния населения. Поддержание дружественных отношений как с нашими соседями и друзьями, так и со всеми остальными странами на нашей планете.

Россия за истекающий год достигла, без ложной скромности, немалых успехов в этом. Во многих горячих точках, проблемных регионах мы — единственная страна, способная говорить со всеми. Посмотрите на Ближний Восток.

Это, разумеется, накладывает на российскую дипломатию дополнительную ответственность. Нам нередко приходится не то что бы мирить участников конфликтных ситуаций, но выступать в роли де-факто посредника в ситуации, когда никто другой за это не берется.

Россия работает по всем азимутам и в самых разных форматах. Некоторое время тому назад это было названо сетевой дипломатией. Я считаю, что в нынешнем непростом и волатильном мире это и приносит успех.

В подтверждение перечислю лишь некоторые успехи, не ограничиваясь географическими рамками Европы. Главное достижение российской дипломатии вместе с нашей армией — это стабилизация в Сирии и поражение там сил международного терроризма. Я считаю это главным результатом истекающего года, но не единственным.

Укрепление наших отношений с партнерами по ЕАЭС, его становление как серьезного элемента на нашем географическом пространстве. Настолько серьезного, что ЕС, который довольно долго отказывался вообще замечать евразийскую интеграцию, сейчас не только проявляет к этому интерес, но и идет на контакт с соответствующими наднациональными структурами.

Беседовали Георгий Асатрян, Татьяна Байкова

Известия. 28.12.2017

Читайте также: