Не о чем говорить. Почему Лукашенко не принял долгожданное приглашение в Брюссель

Артем Шрайбман

Восточное партнерство настолько девальвировалось даже в глазах его участников, что Лукашенко, который раньше обижался на отсутствие приглашения, сегодня сам не принимает его. Но это не означает, что Белоруссия и ЕС нащупали непробиваемый потолок в сближении. Скорее они избавляются от надежд на быстрый прорыв, попутно снижая риск новых разочарований. Это холодный реализм, поле для рутинной работы профессионалов-дипломатов, куда лидеры пока не видят смысла инвестировать свой политический капитал.

Перед очередным саммитом Восточного партнерства белорусы больше всего обсуждали совсем не содержание грядущих переговоров, которое не обещает сенсаций, а состав делегации. Все предыдущие саммиты (Прага-2009, Варшава-2010, Вильнюс-2013 и Рига-2015) прошли без Александра Лукашенко, хотя лидеры остальных пяти стран-участниц (Украины, Молдавии, Грузии, Армении и Азербайджана) там были.

В разные годы Лукашенко либо кулуарно просили не приезжать, либо подчеркнуто не звали как последнего диктатора Европы. Брюссельским дипломатам приходилось опускать глаза, когда журналисты спрашивали их о разнице между режимами в Белоруссии и Азербайджане, но ситуацию это не меняло. На варшавском саммите и вовсе возник скандал: обидевшись на дискриминацию, Минск отправил на саммит даже не главу МИД, а посла, которому организаторы не дали выступить вместе с главами других делегаций.

К концу 2017 года разрядка в отношениях Минска и Брюсселя уже стала new normal, и Александра Лукашенко наконец пригласили на саммит лично. После многих лет изоляции белорусский президент получил возможность приехать в Брюссель как триумфатор, который сумел навязать ЕС свой прагматичный тон диалога вместо их правозащитного. Однако вопреки прогнозам он решил этого не делать. Минск будет представлен уже привычным для Запада собеседником – главой МИД Владимиром Макеем.

Бояться больше некого

Есть два простых, но не слишком правдоподобных объяснения такого решения Лукашенко. Первое – что он испугался обструкции от европейских политиков, журналистов и правозащитников. Второе – не хотел злить восточную соседку, или, как выразился один белорусский оппозиционер: «Путин не утвердил командировку». Все это могло быть в голове у Лукашенко, но точно не на первом месте.

Версии про испуг были бы релевантны лет десять назад. Тогда авторитарность Минска еще не была частью привычного пейзажа и вызывала праведный гнев многих еврочиновников, а Москва не могла представить себе заигрывание самого верного союзника с внешними недругами, которых у России тогда было поменьше.

Но сегодня если Минск не допускает эксцессов во внешней и внутренней политике, никаких эмоциональных реакций от Запада и России не следует – все давно привыкли и махнули рукой. В каком-то смысле произошла азербайджанизация Белоруссии: партнеры готовы закрывать глаза на большую степень автономности, чем раньше.

В Европе Лукашенко стал пусть и не самым желанным, но приемлемым собеседником. Санкции с него сняли уже два года назад, в Минск приезжают главы МИД стран Евросоюза, последним был немец Зигмар Габриель, который сказал о своей надежде, что Лукашенко все-таки доедет до Брюсселя. В такой атмосфере ожидать правозащитных демаршей от собеседников было бы странно, а формат мероприятия никогда не требовал от гостей общаться с прессой или находиться в местах, где их могут потревожить протестующие активисты.

Что касается версии про запрет Москвы, то события уходящей осени обеспечили Минску хороший фон для жестов в сторону Запада: в сентябре Лукашенко подтвердил статус союзника, проведя, вопреки критике от соседей, совместные с Москвой учения на своей территории. А в ноябре Минск в очередной раз поддержал Россию в ООН в голосовании по Крыму. Это осложнило отношения с Украиной, которые прямо накануне саммита дошли до шпионского скандала с высылкой дипломатов.

К тому же Белоруссия (вместе с Арменией) лоббирует в Восточном партнерстве максимально мягкие формулировки итоговых документов по отношению к Москве. Посещая недавно российскую столицу, глава белорусского МИД Макей вновь пообещал не допустить в резолюции саммита антироссийских пассажей.

Если бы у Путина вдруг появились вопросы по визиту Лукашенко на саммит в Брюссель, простого перечисления этих аргументов было бы достаточно, чтобы такие вопросы снять. Не помешало же белорусскому президенту союзничество с Москвой трижды за последний год встретиться с Петром Порошенко.

Скорее Лукашенко посчитал, что сегодня ему нечего делать в Брюсселе, как это ни парадоксально звучит для политика, которого позвали туда впервые за 20 лет.

Девальвация формата

Белорусский МИД пояснил, что визит президента – слишком важное мероприятие для сегодняшнего уровня отношений, которые Минск и Брюссель только начали налаживать. И в этом есть часть правды. Между строк в заявлении МИДа было несколько прозрачных намеков на конкретные разочарования от темпа нормализации и провисания даже тех вопросов, которые сегодня находятся в повестке дня.

К саммиту сторонам не удалось согласовать обсуждающееся уже четыре года упрощение визового режима. Оно просто застряло в европейской бюрократии.

Минимальное базовое соглашение о партнерстве и сотрудничестве, которое у Брюсселя есть со всеми соседями, включая Россию и большинство стран СНГ, с Белоруссией до сих пор даже не обсуждается. Минск несколько лет настаивает на старте переговоров, но в Брюсселе пока отказываются, обусловив начало консультаций прогрессом в сфере прав человека. Очевидно, в ЕС поняли, что этот технический вопрос стал имиджево важным для Минска, и решили сделать из него переговорный козырь. Хотя авторитарность, скажем, Казахстана или Азербайджана не помешала этим странам заключить такой договор с Брюсселем.

Даже максимально легковесный документ – «Приоритеты партнерства Белоруссии и ЕС на 2018–2020 годы», который логично бы подписать на саммите в Брюсселе, не успевают согласовать к его началу. По слухам, в тексте этого соглашения Минску обещают увеличить объемы технической помощи. Но обсуждаемая сумма – 136 млн евро на три года – совсем теряется на фоне регулярных российских кредитов. Это как нельзя лучше подчеркивает еще одно разочарование белорусских властей от диалога с ЕС – отсутствие должной, в их понимании, материальной отдачи от уступок и дистанцирования от Москвы.

Евросоюзу в столь непростое для него время просто не хватает энтузиазма, чтобы тратить энергию и средства на глубинное сближение с Белоруссией. То, что Минск не создает проблем, там ценят. Но поэтому и не склонны замечать Белоруссию на фоне гораздо более проблемных стран того же Восточного партнерства, типа Украины или Молдавии. К этому можно добавить уверенность Брюсселя в том, что он уже пошел на серьезные уступки, отменив санкции и пустив в Белоруссию пару европейских банков. Теперь мяч на стороне Минска.

Еще одна причина отказа Лукашенко ехать в Брюссель – сам повод. Восточное партнерство выдохлось как многосторонний формат диалога. Трем его участникам, сделавшим ставку на евроинтеграцию, душно быть в одной рамке с евразийскими Белоруссией и Арменией, а также совсем далеким от интеграционных игр Азербайджаном. Киев, Тбилиси и Кишинев давно хотят формально закрепить дифференциацию внутри партнерства, чтобы выделиться в отдельную группу более амбициозных партнеров, каковыми они по факту и являются.

У шести постсоветских стран и Брюсселя осталось слишком мало общих тем для разговора. Двусторонние отношения каждого из участников Восточного партнерства с Евросоюзом живут по своей логике, не привязанной к динамике самой инициативы. Исключением остаются лишь возможные региональные логистические проекты, рассчитанные на несколько стран-соседей с привлечением европейского финансирования. Но в отсутствие конкретики и крупных готовых соглашений есть ли смысл ехать их обсуждать президенту, подумали в Минске.

Наконец, как говорят знакомые с дипломатической кухней эксперты, Минск пробовал организовать двусторонние встречи Лукашенко с европейскими лидерами калибра Меркель и Макрона, чтобы хоть так наполнить визит смыслом. Но не удалось. Все, что оставалось белорусскому президенту в Брюсселе, – сфотографироваться с коллегами, напомнить всем о миротворческих заслугах Минска и поспорить с украинцами о невключении слов о российской агрессии в итоговую резолюцию.

На старте Восточное партнерство выглядело весомо, чуть ли не как попытка создать буфер лояльных стран между ЕС и Россией. Москва до сих пор продолжает считать инициативу враждебной, игнорируя ее растущую внутреннюю рыхлость. Когда в сознании четко засела ментальность осажденной крепости, любые телодвижения оппонентов выглядят как рытье окопов под свою зону интересов.

Но далеко не все участники Восточного партнерства воспринимали его как антироссийский проект. Для Минска партнерство изначально было удобным форматом для того, чтобы гладко войти в свою предыдущую разрядку отношений с Брюсселем в 2008 году. Затем были надежды на прагматизацию проекта, наполнение его щедрыми европейскими финансами для освоения в странах-партнерах. Но инициатива настолько девальвировалась даже в глазах ее участников, что белорусский президент, который раньше обижался на отсутствие приглашения, сегодня сам не принимает его.

Оскорбятся ли европейские чиновники тем, что в Минске не оценили их щедрость? Возможно. Приглашение Лукашенко там считают новой уступкой, а не логичным отказом от прежней дискриминации, как это видится в Минске. Но эмоций не будет. Скорее дальнейшее угасание европейского энтузиазма по формуле: вам не надо, значит, и нам не надо.

Хотя меню взаимных уступок действительно выглядит исчерпанным, нельзя сказать, что Белоруссия и ЕС нащупали непробиваемый потолок в сближении. Скорее они избавляются от ожидания прорывных и быстрых компромиссов, приглушают громкость диалога, попутно снижая риск новых разочарований и многолетних ссор. Это холодный реализм, поле для рутинной работы профессионалов-дипломатов, куда лидеры пока не видят смысла инвестировать свой политический капитал.

Московский Центр Карнеги. 23.11.2017