Стрессоустойчивость вместо гибридного мотора

Татьяна Романова

Кандидат политических наук, доцент кафедры европейских исследований ф-та международных отношений СПбГУ, глава кафедры Ж.Монне

В конце августа А.Кортунов (Генеральный директор Российского совета по международным делам. - Ред.) предложил гибридный вариант отношений России и Евросоюза. Одна его часть — архаичный мотор внутреннего сгорания — представлена моделью биполярной конфронтации. Вторая — современный электродвигатель — это сотрудничество в вопросах, где интересы игроков совпадают. Анализ, который предваряет это предложение, — отмена (или отсрочка) апокалипсиса либерального мирового порядка, стабилизация ЕС, эффективное в целом противодействие (правому) популизму в Европе — не вызывает дискуссии. А вот модель гибридного двигателя представляется спорной.

Проблемы модели гибридного двигателя в отношениях России и ЕС

Во-первых, гибридные автомобили предполагают единый центр управления сложной системой, состоящей из двух (и более) частей. Это может быть и кнопка у водителя, которая переключает оси с одного двигателя на другой, и автомат, который в зависимости от состояния дорог и атмосферы дает возможность включаться либо одному, либо другому двигателю. Ни единой кнопки переключения, ни автоматический переход в отношениях России и ЕС/Запада представить невозможно. Динамика их отношений не дает возможности свести все к автоматизму. А последнее слово в ручном управлении попытаются оставить за собой и Москва, и Брюссель.

Во-вторых, общие угрозы совершенно не означают сотрудничество или согласие на таковое обеих сторон. Энергетическая безопасность важна как для Москвы, так и для Брюсселя. Но Россия заинтересована в продаже своих углеводородов для максимизации выгоды. Евросоюз же, воспринимая Россию как нестабильного партнера, стремится диверсифицировать свое снабжение. Обе части «Северного потока» — лишь фрагменты общей картины. ЕС активно строит терминалы сжиженного газа и анализирует трубопроводные поставки из других источников, повышает энергоэффективность и развивает возобновляемые источники энергии. Кибербезопасность — безусловная задача и Москвы, и Брюсселя. Однако Россия воспринимается скорее как угроза для устойчивости информационных сетей и баз данных ЕС, а не как партнер в нейтрализации общих вызовов (об этом красноречиво свидетельствуют и документы ЕС, и риторика политиков ЕС различного уровня). Терроризм — несомненная угроза для обеих сторон, но источники его возникновения партнеры понимают по-разному, а меры противодействия зачастую рознятся диаметрально. Таким образом, сферы пересекающихся интересов скорее становятся аренами для продолжения конфронтации, а не для сотрудничества.

В условиях отсутствия единой кнопки или автоматического перехода эффективное по времени и усилиям сторон переключение между моторами конфронтации и сотрудничества представляется сомнительным. Стороны будут постоянно подозревать друг друга в хитростях и уловках, стремиться минимизировать свои усилия или доказать ошибочность расчетов второй стороны, чтобы лишний раз утвердить свою правоту.

В-третьих, залогом стабильности биполярной системы были теория и практика мирного сосуществования. Ее поддерживала относительная взаимная изолированность двух блоков. Современные технологии, усилившаяся подозрительность относительно гибридных угроз и пропаганды повысили неуверенность сторон по поводу того, согласна ли вторая сторона на мирное сосуществование. Не секрет, что наиболее устоявшаяся точка зрения на Западе состоит в том, что Россия — угроза либерального мирового порядка, что она пытается его всеми силами разрушить. В этом смысле парадигмально риторика Запада (особенно США) аналогична отечественной о неуважении России, ее веса, культуры и особого пути.

Эти причины делают малореальной модель гибридного двигателя в отношениях России и ЕС.

Альтернатива гибридному двигателю

Существует ли альтернатива гибридному двигателю? Представляется, что да, и состоит она из двух элементов. Первый — признать, что Россия не бросает вызов либеральному мировому порядку. Она в него довольно плотно интегрирована, особенно в экономической части, и успешно использует многие его элементы. Неслучайно некоторые отечественные эксперты идут на ухищрения, предлагая отделять либеральный мировой порядок от либерального мирового экономического порядка. Современные ограничительные меры Запада (связанные с Украиной) дают свой эффект именно за счет интегрированности России в эту систему. Никакой альтернативы ей Москва не предложила.

В действительности Россия артикулирует лишь те противоречия, которые уже существуют в либеральном порядке и в целом известны его идеологам и практикам. Первое противоречие — дилемма плюрализма и универсализма, которая способствовала переходу от либеральной пропаганды ценностей к неолиберальному подходу, основанному на уважении специфики и культуры различных стран и народов. Пропорции либерального продвижения универсальных ценностей и неолиберальной осторожности вызывают дискуссии, но позиция России — всего лишь радикальная точка на этом континууме универсализма и плюрализма. Второе противоречие связано с первым: это дилемма вмешательства во внутренние дела для защиты прав человека и норм демократии и уважение суверенитета. Этот спор также устоялся в рамках либерального мирового порядка и имеет целый спектр идей комбинации вмешательства/невмешательства. Наконец, третье противоречие состоит в споре о важности гегемона (США) с одной стороны и демократии на уровне миропорядка, т.е. учета специфики и мнений всех государств, с другой. Такое международное определение демократии ярко звучит в российских концепциях внешней политики последних лет, но опять же лишь артикулирует существующий внутри либерального мирового порядка спор. С этим тесно связан и любимый отечественными экспертами вопрос двойных стандартов.

Действия России воспринимаются Западом столь болезненно не потому, что она продвигает альтернативную модель, а потому что она играет на противоречиях внутри существующей. Более того, Москва готова защищать свои экстремальные позиции по всем трем противоречиям, потенциально угрожая этому мировому порядку. Ее современный статус в этом порядке не устраивает Россию, а прежние инвестиции в него ее никак не сдерживают, что и создает возможности для разрушительных шагов.

Признание того, что Россия находится в том же либеральном мировом порядке — сколь бы болезненным оно ни было для обеих сторон — открывает возможности для переговоров и взаимного компромисса. Он потребует усилий и Москвы, и Брюсселя. От Запада/ЕС понадобится принять некоторые взгляды России на уровне не только теории, но и практики. Это особенно важно в части места России в системе. Москва же в ответ должна будет принять на себя роль не только пользователя и критика системы, но и игрока, обеспечивающего ее устойчивость. Проблема Украины также может быть решена только через такой взаимный компромисс России и ЕС/Запада.

Второй элемент улучшения отношений России и ЕС — внедрение концепции стрессоустойчивости (resilience). Зародившись в технических науках и перейдя в экологию, эта концепция упрочилась в англосаксонских концепциях безопасности в начале XXI в., а теперь постепенно распространяется на кибербезопасность, энергетику и многие другие аспекты жизнедеятельности. Концепция стрессоустойчивости все чаще принимается в качестве базовой различными структурами ООН, а также ОЭСР. Глобальная стратегия ЕС 2016 г. сделала эту категорию центральной для внешней деятельности. При этом конкретные измерения концепции стрессоустойчивости ЕС пока еще вырабатывает. В этом контексте срочно необходимо определение подходов к стрессоустойчивости в отношениях России и ЕС, которые бы отвечали интересам и взглядам обеих сторон. Они бы также способствовали дискуссиям о роли России в либеральном мировом порядке, защищали бы ткань отношений от потрясений, связанных с прояснением различных аспектов.

В основе концепции стрессоустойчивости лежат два тезиса. Первый — признание того, что риски и угрозы — неизбежная часть нашей жизни, а следовательно, надо не бороться с ними, а вырабатывать механизмы функционирования в контексте рисков. Стрессоустойчивость сдвигает акцент на основные социальные ресурсы, на необходимость сделать их (ресурсы) способными к упреждению и ограничению рисков и угроз, а также к восстановлению после кризиса и возобновлению нормальной деятельности. Второй тезис — это пересмотр отношений между государством и обществом, делегирование части ответственности обществу и индивиду, а также создание новых техник управления, которые делают эту ответственность практически осуществимой.

Ресурсы стрессоустойчивости в отношениях России и Евросоюза

Пожалуй, самый важный ресурс в отношениях России и ЕС — это человеческие контакты, осуществляемые благодаря географической и культурной близости. Это могут быть простые туристические визиты и культурные мероприятия, деловые и научные связи, совместные действия по охране окружающей среды и реализации социальных проектов. Современные взаимные обвинения в пропаганде и гибридной войне нейтрализуют эти ресурсы, ведут к взаимному ожесточению, маргинализации позиций российских западников и «понимающих Россию» европейцев.

Еще один ресурс — это взаимовыгодные экономические контакты. Традиционно речь идет о поставках нефти и природного газа. Однако не менее важны ответные поставки оборудования для повышения энергоэффективности российской экономики и генерации из возобновляемых источников, для глубоководной добычи и высокой переработки углеводородов. В современную эпоху технологий важна т.н. новая индустриализация, где у ЕС уже накоплен богатый опыт, а Россия могла бы предложить не только человеческие ресурсы, но и отдельные необходимые и редкие полезные ископаемые и металлы. Политика импортозамещения, возможно, необходима в отдельных отраслях, но не может носить тотальный характер, поскольку не является эффективным способом использования ограниченных ресурсов и консервирует разрыв в развитии. Уместно подумать и о совместных исследованиях, в которых стороны могли бы сотрудничать и в науке, и в коммерциализации ее результатов.

Как Россия и ЕС могли бы поддержать эти ресурсы, создать возможности для их развития?

Во-первых, улучшить возможности прямого диалога граждан, не посредством интернет-технологий (которые дискредитированы и за счет непонятного алгоритма порядка появления информации в поисковиках или ленте Facebook, и за счет различных сообщений о пропаганде и троллях, и за счет опасений относительно постправды), а живого общения. Здесь ведущую роль играет либерализация визового режима. Визовый режим в современном мире, когда любого человека можно достаточно легко отследить, — это архаичный пережиток, выполняющий исключительно символическую функцию. Сегодня, когда ЕС внес переговоры об облегчении визового режима и переход к отмене виз в санкционные меры, лидерство могла бы взять на себя Россия и первой отменить визовый режим. Вряд ли можно ожидать негативных последствий этого шага. Паспортный контроль на границе сохранится, как и возможность отказать во въезде. А вот число туристов резко возрастет, что принесет и экономические дивиденды, и улучшение восприятия России как страны, близкой географически и культурно. В конечном итоге можно заменить визы обязательным заполнением онлайн-анкеты для всех желающих посетить Россию за несколько дней до поездки. Асимметричный шаг со стороны России будет, конечно, нарушением дипломатической традиции, но так ли эта конкретная норма важна в современной ситуации, если намерение улучшить отношения действительно присутствует. Да и первый шаг в современной ситуации требует большого мужества.

Во-вторых, для всех негосударственных контактов (экономических и некоммерческих) должна быть создана прозрачная законодательная инфраструктура. Очевидно, переговоры по новому базовому соглашению России и ЕС не восстановятся в ближайшее время. Но и Соглашение о партнерстве и сотрудничестве 1994 г. вполне позволяет улучшить сотрудничество по различным направлениям, создать практики управления, поддерживающие упомянутые выше ресурсы отношений России и ЕС. Несмотря на всю антизападную риторику, многие новые нормы и стандарты России продолжают тестироваться на совместимость с правом ЕС. Этому способствуют и сохраняющиеся после 2014 г. проекты России и ЕС в области стандартизации и сертификации, и давление партнеров по Евразийскому экономическому союзу. Вопрос, однако, не в конкретных мерах; они могут отличаться в России и ЕС, однако должны быть понятными, рациональными и четко исполняться. Для этого требуются прежде всего усиление судебной ветви власти в России и повышение ее реальной независимости. Но и Евросоюз должен руководствоваться в большей степени буквой закона, а не абстрактным духом закона, нередко привлекаемым для обоснования решений, ведущих к снижению зависимости от России (ситуация вокруг «Северного потока-2» в данном случае показательна).

В-третьих, стороны должны постепенно отказываться от секторальных санкций. Несмотря на то что Москва и Брюссель соревнуются в официальных попытках доказать несущественный эффект взаимных ограничений, с 2014 г. ресурс двухсторонней экономической взаимозависимости существенно истончился. Новые проекты не реализуются. Перспективы углубления диалога за пределами углеводородной сферы как минимум туманны (да и в части нефти и газа прогресс ограничен). При этом, например, от финансовых санкций страдают не столько крупные компании, в той или иной степени причастные к событиям в Крыму и на Востоке Украины. Российское государство смогло частично компенсировать прибыль крупных российских компаний за счет различных льгот, кредитования из национальных фондов и системы госзаказа. А вот возможности малого и среднего бизнеса, а также благосостояние граждан существенно сократились.

Отказ от секторальных санкций даст импульс для взаимной торговли и инвестиций, пусть даже в относительно узком в современной России частном сегменте. Персональные санкции при этом могут сохраниться, тем более что их направленность позволяет им быть более эффективным инструментом внешней деятельности, по сравнению с масштабными санкциями. Более того, они непосредственно связаны с прояснением роли России в либеральном мировом порядке и эволюцией последнего.

Ликвидация визового режима (пусть даже асимметричная), улучшение правовых гарантий, а также отказ от части ограничительных мер существенно улучшат условия для развития основных ресурсов отношений России и Евросоюза. Они укрепят стрессоустойчивость отношений партнеров, будут способствовать деполитизации отдельных аспектов взаимодействия (что для международных контактов положительно), а также более фундированному диалогу о роли России в либеральном мировом порядке и его реформе. Сочетание стрессоустойчивости и дискуссий относительно модальностей развития либерального мирового порядка обеспечит преодоление нынешнего кризиса в отношениях Москвы и Брюсселя. Это необходимое условие для качественного улучшения диалога сторон по различным направлениям, которое пока остается делом отдаленного будущего. Но почву для этого улучшения можно (и нужно) готовить уже сейчас.

РСМД. 10.10.2017