Мир анклавов. Риски новой промышленной революции для Евразийского союза

Дмитрий Евстафьев, профессор НИУ ВШЭ

Эксперты спорят о терминах, но всем очевидно, что мировая экономика переживает глубокую трансформацию. Уже ясно, что коренные изменения, так называемая четвертая промышленная революция, приведут к беспрецедентному в новой истории расколу между победителями и проигравшими. Страны Евразийского экономического союза сталкиваются с рисками отстать от изменений, которые будут все больше сосредоточиваться в узких анклавах и закрытых клубах. Профессор НИУ «Высшая школа экономики» Дмитрий Евстафьев анализирует наиболее серьезные опасности для стран ЕАЭС и предлагает ряд отраслей, где можно добиться опережающего развития. Иначе страны евразийского пространства будут включены в орбиты внешних игроков без возможностей преодолеть отставание.

Четвертая промышленная революция: миф или реальность

Обсуждение перспектив «четвертой промышленной революции» становится почти банальностью, хотя пока до конца не ясно, в чем конкретно состоит ее практический, а не теоретический смысл. И почему это именно «революция», а не реализация потенциала тех коммуникационных и управленческих технологий, которые появились еще в середине 1980-х годов. Конечно, можно говорить о трансформации множества «тактических» изменений в новое «качество» глобальной экономической среды. Современные экономические условия стимулируют такой «рывок».

Содержательная структура «четвертой промышленной революции» (далее для краткости – «4ПР») в упрощенной форме выглядит следующим образом:

• Превращение цифровых технологий, традиционно «сервисных», в источник добавленной стоимости;

• Рывок в кастомизации производственных процессов, адаптации производства к потребностям не столько регионов, сколько значимых социальных групп в этих регионах;

• Роботизация производства, сокращение значения стоимости рабочей силы как фактора в принятии экономических решений и выборе локаций для новых производств;

• Новый, существенно более децентрализованный, уровень доступа к финансовым ресурсам. Прежние критерии доступа к финансам (например, размер производства) становятся менее важными;

• Сетевизация систем управления крупными разветвленными производственно-торговыми системами, причем как на микро-, так и на макроуровне;

• Ускоренное развитие сетевых сегментов сервисной экономики, в том числе и для обеспечения занятости высвобождающейся из промышленности рабочей силы.

Не все указанные направления являются по-настоящему революционными. Часть из них уже давно присутствует в экономических процессах.

Реально серьезные сдвиги намечаются только в двух сферах. Во-первых, грядет «революция доступа» к финансовым ресурсам и коренное изменение в финансовых коммуникациях. Во-вторых, мир стоит на пороге перестройки принципов макро- и микроуправления, в том числе и инженерно-технологического управления.

В остальном мы имеем дело с эффектом масштабирования и снижения себестоимости.

В социальном плане 4ПР подразумевает развитие элементов постиндустриальности внутри индустриальных систем. Речь идет о возникновении неких постиндустриальных «анклавов», отделенных неформально, а в перспективе и формально от остального экономического и социального мира в рамках той или иной страны. Это действительно революция, хотя о таких последствиях 4ПР энтузиасты часто умалчивают. Ведь признание этого обстоятельства окончательно похоронит концепцию глобального догоняющего социального развития. Социальное развитие окончательно станет асимметричным.

Риски четвертой промышленной революции для Новой Евразии

4ПР для стран Евразии вряд ли будет иметь такой же острый эффект, как для Китая и Индии. Или таких стран Азии как Пакистан, Бангладеш и Индонезия. Однако в обсуждаемые сейчас сценарии реиндустриализации Евразии и на страновом, и на интегрированном уровне придется вносить существенные изменения. Хотя бы потому, что само понятие «индустриальности» начинает выглядеть совершенно по-иному.

С точки зрения перспектив новой индустриализации Евразии есть следующие риски:

• 4ПР приведет к слому традиционной системы «каскадирования» промышленности, когда промышленные производства «выносятся» на периферию. То есть в страны, которые предоставляют лучшие «инвестиционные условия», где издержки производства минимальны. «Каскадирование» уже не будет магистральной стратегией, если создаются возможности организовывать рентабельные мини-производства в нужных регионах, которые не потребуют значительных первоначальных инвестиций. Принцип «каскадирования», вероятно, будет актуален только в относительно низкорентабельных суб-отраслях (текстиль, переработка отходов, первичная переработка сырья). Полноценное подключение к механизмам экономического роста стран глобального промышленного ядра (прежде всего, ЕС и Китая) может стать для стран Евразии более проблематичным.

В глобальной экономике в условиях четвертой промышленной революции не будет уже ярко выраженной потребности не только в сохранении индустриального характера Евразии. Под вопросом и внешняя заинтересованность в стимулировании развития в Евразии индустрии переработки сырья помимо низших переделов.

• Новая ситуация на валютных рынках, глобальная инвестиционно-финансовая нестабильность. Страны и корпоративные структуры Новой Евразии всегда имели доступ к глобальным финансовым ресурсам через «фильтры», т.е. систему гласных и негласных ограничений политического или экономического характера. И количество таких фильтров за последние годы только росло. Но 4ПР, снимая многие из этих «фильтров» в долгосрочной перспективе, в краткосрочной создаст сложности. Они будут связаны с появлением в обороте большого количества финансово-инвестиционных суррогатов, за которыми не стоят реальные инвестиционные ресурсы.

Новая Евразия рискует стать «диким полем» для финансовых спекуляций и манипуляций, при этом не получив полноценного доступа к новой системе финансовых коммуникаций.

И, надо признать, что финансовые системы стран Новой Евразии пока, как минимум, недостаточно хорошо защищены от такого рода манипуляций.

• Целевое снижение социального стандарта. Для классических развивающихся стран 4ПР в своем социальном проявлении означает прекращение процессов догоняющего социального развития («догоняющее потребление»). В развитых странах 4ПР, вероятно, приведет к возникновению асимметрий в социальном стандарте между регионами, которые включены в процессы и проекты 4ПР, и теми регионами, которые «останутся за бортом» «революции». Для Новой Евразии объективным вектором может стать снижение социального стандарта.

• Включение государств Евразии в процессы 4ПР без новой индустриализации угрожает обострением уже сложившихся социальных диспропорций, например, по линии «столица» – «провинция».

Это будет крайне опасно и с политической, и с социально-экономической точки зрения.

• Падение влияния глобальных институтов, прежде всего, экономических, но также и политических. 4ПР по своей экономической логике и в силу модели сетевого управления будет стимулировать «деформализацию» глобальной политики и экономики. Нынешняя международная система опирается на ряд крупных бюрократических институтов типа ООН, ВТО, МВФ и т.д. Опасность в том, что она может превратиться в систему малоконтролируемых клубов. Последняя по определению не прозрачна и не предусматривает твердых договоренностей с государствами, которые не входят в «ядро клубов». А страны Евразии в такие «ядра» не входят, и шансов на это практически нет.

Вызов «анклавизации»

Суть процессов ясна: будет происходить регионализация производственных процессов, постепенное разрушение модели «мировых фабрик». При этом продолжится централизация механизмов изъятия и перераспределения различных «рент» в мировой экономике.

Бенефициарами этого процесса станут не те страны, которые произведут больше всего того или иного товара. За исключением, естественно, критических для функционирования глобальной экономики в целом. Кстати, рынок углеводородов, вероятно, сохранит свое значение. Выиграют те страны или территории, где будут сконцентрированы точки взимания «ренты». В том числе и упомянутые выше «анклавы», где будут сосредоточиваться технологические и инжиниринговые центры, центры конверсии финансовых потоков (из виртуальных денег в реальные ресурсы), логистические центры.

В какой-то мере это похоже на систему «факторий» во взаимоотношениях т.н. «развитого» и «развивающегося» мира, хотя и сами эти понятия начинают терять актуальность. Поскольку даже внутри «развитого» мира в рамках 4ПР будут возникать асимметрии развития и могут формироваться внутренние «фактории». В «факторию» внутри США превращается Калифорния и пресловутая «кремниевая долина».

Для Новой Евразии, вероятно, в стратегическом плане «анклавизация» будет являться ключевым риском 4ПР. Причем не столько экономического, сколько политического характера. Возникновение «выделенных» в том числе и из национальных юрисдикцией территорий, где происходит изъятие и перераспределение финансовых ресурсов («глобальные города», региональные финансовые центры, управляющие центры глобальных логистических проектов) исключительно опасно.

Понятно, что в условиях глубокой перестройки глобальной экономики, регионализации промышленного производства и торговли, для ЕАЭС важно соблюсти баланс. С одной стороны, не оказаться отрезанными от наиболее значимых сопредельных рынков, а с другой – не стать объектом поглощения другими макрорегионами, причем поглощения «по частям». Что было сравнительно сложно в прежней глобальной экономической парадигме, но что становится гораздо проще в парадигме 4ПР.

Новая индустриализация в ЕАЭС: ключевые направления

Возникает вполне прагматический интерес в формирование единых условий выхода на рынки сопредельных государств и единых правил и стандартов взаимодействия с сопредельными рынками.

О каких приоритетах новой индустриализации Евразии мы можем говорить сейчас? Отметим лишь несколько моментов, которые представляются бесспорными:

• Необходимо переосмыслить крайне болезненную для ЕАЭС проблематику «единого финансового пространства». Тема «единой валюты» катастрофически устарела и просто не имеет уже сейчас смысла. Речь идет об унификации системы финансовых коммуникаций и форматов таких коммуникаций. Это одно из приоритетных направлений развития «цифровой экономики» уже сейчас.

• Концентрация на «фокусных» рынках, где можно получить «контрольный пакет» влияния. Наиболее очевиден вариант нефтегазового рынка, но стратегически привлекательнее сосредоточиться, например, на тематике редкоземельных металлов, специальных сплавов и новых материалов, без которых «новая промышленность» не сможет функционировать даже при сверхроботизации.

• Совершенствование энергосистемы. В мировой энергетике возможен «прорыв», но не в плане технологий, а с точки зрения эффективности управления. Это даст если не революционный, то как минимум заметный рывок энергоэффективности. Страны Новой Евразии могут стать глобальными лидерами по этому направлению, хотя энергосбережение для стран ЕАЭС пока не является критичным вопросом.

• Консолидация инфраструктурных проектов. Наличие отложенного спроса на инфраструктурное обновление в странах ЕАЭС (прежде всего, в России и Казахстане) может сыграть значительную положительную роль. В частности, обеспечив занятость и снизив тем самым социальную напряженность, пока в мире будут происходить резкие сдвиги.

• Региональная система коммуникаций с защищенными форматами, которая была бы применима и для бизнес-коммуникаций, и для коммуникаций социальных, и для нужд управления производственными процессами на региональном и страновом уровнях. От решения этого вопроса зависит и способность стран ЕАЭС управлять ожиданиями различных глобально значимых групп интересов.

• Выработка новой социальной модели, без которой сохранение стабильности Новой Евразии в процессах 4ПР затруднительно. Вероятно, пока ни Россия, ни другие страны ЕАЭС не смогут в полной мере запустить эту модель в силу нехватки ресурсов. Но выработать и апробировать ее возможно.

Что же касается перспектив постиндустриальных анклавов, то к этому вопросу следует подходить крайне осторожно. Очевидно, что странам ЕАЭС нужен собственный финансово-инвестиционный центр, который будет дополнен неким «виртуальным офшором». И наиболее удобный формат для этого – «постиндустриальный анклав». Возможны и иные варианты специализации. Но все они несут существенные риски.

В целом надо признать: перспективы «четвертой промышленной революции» не только не снижают значимости интеграционных процессов в реальном секторе экономики стран Новой Евразии. Эти факторы повышают значимость евразийской интеграции и интегрированной новой индустриализации. Другой вопрос, что необходимо по-новому взглянуть на суть этой интеграции, ее рамки и ее цели.

Евразия.Эксперт. 10.10.2017