«ВВП умер. Да здравствует счастье»
Профессор бизнес-школы IMD (International Institute for Management Development — Международный институт управленческого развития Лозанна, Швейцария) Артуро Брис, возглавляющий в IMD центр по изучению проблем мировой конкуренции подготовил статью, в которой предлагает новый подход к оценке экономического состояния стран. Ученый считает, что вычисление ВВП и наблюдение за его динамикой уже не может в полной мере говорить о реальном благосостоянии людей в данной стране. Господин Брис предлагает искать дополнительные критерии оценки, одним из которых могут быть так называемые «индексы счастья» и «индексы удовлетворенности жизнью», которые уже составляются в некоторых странах. С разрешения IMD “Ъ” опубликовал эту статью.
Современная концепция валового внутреннего продукта (ВВП) была разработана экономистом Саймоном Кузнецом в 1934 году. С тех пор и особенно после Бреттон-Вудских соглашений ВВП стал принятым стандартом для вычисления и управления размерами экономики. Этот подход основан на простом вычислении и может быть получен при помощи данных о производстве, затратах и доходах. Таким образом, он предоставляет правительствам действенный инструмент для управления основными рычагами экономики. Кроме того, по причине своего широкого распространения он дает способ измерения успеха и позволяет правительствам определять свою политику.
Но вычисление ВВП не берет в расчет многое. Для новичков — он игнорирует связь между экономическим ростом и неравенством доходов. Рост очень часто является очень слабым показателем благосостояния, несмотря на свою близость к изначальной задаче Саймона Кузнеца, когда он предупреждал, что «любое заявление о значении национального дохода будет ложным в своей предполагаемой целесообразности как оценка вклада экономической активности в процветание жителей страны — настоящее и будущее». Между 1960 и 2015 годами ВВП Колумбии рос в течение каждого (кроме 1999-го) года, сделав эту страну мировым рекордсменом по росту ВВП, но все же не самой конкурентоспособной.
Общественная критика стала усиливаться после наблюдений за тем, как в последнее десятилетие ВВП в среднем рос в большинстве развитых стран, а реальные зарплаты сокращались, потому что от роста экономики в основном выигрывал капитал, а не рабочая сила. Как результат правительства и международные организации стали искать альтернативные инструменты оценки.
На саммите 2017 года в Дубае этот вопрос очень глубоко обсуждался. Было отрадно видеть, как сразу несколько стран начали что-то делать в этом направлении. Королевство Бутан в 2011 году ввело индикатор «валового национального счастья». В 2012 году Япония провела свое первое вычисление «качества жизни», а ранее, в 2010 году, уже основало правительственный комитет по измерению уровня благосостояния. Также делались попытки инкорпорировать понятия «счастье» и «благосостояние» в образовательные системы некоторых стран: в 2013 году Южная Корея основала программу «Счастливое обучение для всех», а Сингапур в 2013 году интегрировал изучение общественно-эмоционального состояния в «Программу изучения личности и гражданской сознательности». Европейский банк реконструкции и развития уже проводил три международных исследования по оценке уровня удовлетворенностью качества жизни в 34 странах. Интересно, что мы уже слышали о том, как новые методики измерения и оценки влияют на реальную работу властей, один из таких примеров — создание в Великобритании организации What Works Center for Wellbeing, тесно сотрудничающей с правительством для определения и улучшения уровня благосостояния для граждан страны.
Со своей стороны Бутан является хорошим примером того, как измерять счастье в качестве альтернативы национальному доходу и ВВП. В рамках комплексного измерения правительство учитывает четыре основных параметра национального благосостояния: равноправное общественное и экономическое развитие, защита культуры, сохранение окружающей среды, уровень госуправления. Эти основные параметры определяют то, что в данной стране понимают под главными условиями счастья: уровень жизни населения, качество здравоохранения, образования, окружающей среды, госуправления, психологического состояния, использования времени, культурной устойчивости и жизнеспособности сообщества. Другие страны следуют этому примеру.
Что делает людей счастливыми и почему люди в одних странах счастливее людей в других странах? Почему датчане чувствуют себя более счастливыми, чем россияне?
Кто-то может объяснить различия в оценке благосостояния с институциональной, а не индивидуальной точки зрения, поэтому уровень счастья может быть управляемым. Однако ощущение счастья может вызываться и генетическими или культурными факторами, поэтому какие-то люди изначально могут чувствовать себя более счастливыми. В ходе недавнего саммита мы обнаружили, что все это может быть в действительности. В результате исследования человеческого генома почти 300 тыс. человек было найдено нечто, похожее на ген счастья. Исследование проводилось под руководством профессоров Амстердамского университета Майке Бартельса (генетика) и Филипа Келлингера (геноэкономика). Они выявили три генетические вариации счастья — другими словами, нашу предрасположенность к тому, чтобы чувствовать себя счастливыми, можно в каком-то виде предсказывать в момент рождения.
Самым значительным из продолжительных по времени исследований в области определения степени счастья является исследование Гарвардского университета Adult Development. На протяжении более 80 лет, с 1930 года, исследователи наблюдали за жизнью 268 белых мужчин, учившихся в Гарварде в 1939–1944 годах и 456 белых мужчин из окрестностей Бостона. Первая группа состояла из тех, кому на момент начала исследования было 19 лет, вторая — из 11–16-летних. Анализируя события, происшедшие в жизни этих людей за все время наблюдения, профессор Роберт Уолдингер и его команда имели возможность абстрагироваться от факторов окружающей среды, делающих людей счастливыми. К удивлению многих выяснилось, что ощущение счастья не зависит от уровня дохода, благосостояния и материальных вещей.
Главная определяющая счастья — это качество человеческих отношений: люди, которые выросли в окружении друзей и семьи, сохранившие крепкие и надежные отношения с другими людьми, проживают более счастливую жизнь. При этом сохранение таких отношений в более зрелом возрасте помогает людям прожить дольше.
Суммируя все вышесказанное, можно сказать, что в экономической политике необходимо учитывать новые, более амбициозные цели, которые относятся не только к персональному доходу и производственной эффективности страны, но также к удовлетворенности жизнью и счастью. Ощущение счастья является субъективным эмоциональным состоянием, но мы все-таки можем измерить то, как общественно-экономическая и культурная среда делают людей счастливыми.
Находимся ли мы на таком новом этапе развития, когда экономический рост является лишь одним из многих факторов, определяющих экономическую политику? Я считаю, что наше общество требует новых направлений в развитии мировой экономики. Рост продуктивности и развитие инноваций, которые мы наблюдали в последние десятилетия, не всегда перерастали в рост благосостояния для всего населения. Рост конкурентоспособности часто становился возможным в ущерб распределению доходов, а экономический рост не всегда ассоциировался с справедливостью и удовлетворенностью от жизни. И, хотя мы знаем, какими могут быть новые направления деятельности для правительств, пока еще не вполне понятно, как решать эти задачи. Используя аналогии из корпоративной стратегии, теперь мы знаем, каким должен быть ключевой показатель развития общества в XXI веке — счастье человека. Однако нам все еще предстоит найти и понять, что лежит в его основе, а скорее, как экономическая политика может сделать так, чтобы люди могли строить более здоровые отношения? Как может система образования поощрять позитивное мышление и сотрудничество? Что правительства могут делать для повышения уровня удовлетворенности жизнью — хотя бы с точки зрения культурных и экологических факторов? Измерение чего-то — это одно, а управление этим — совсем другое.
Коммерсант. 05.03.2017
