Конкурент и пассивный потребитель безопасности: почему США валят Евросоюз
На днях Европарламент выступил с двумя примечательными инициативами. Во-первых, поддержку получила идея создания объединенной европейской армии; во-вторых, парламентарии от Франции, Германии, Италии и Люксембурга выступили с инициативой создания федерации в рамках старой Европы. Параллельно Брюссель заявил о намерении взыскать с покидающей ЕС Британии 60 млрд евро. Иными словами, мы видим призывы «сплотить ряды» и попытки наказать «дезертиров» одновременно.
При этом они предпринимаются на своеобразном фоне. Так, Германия подтвердила намерение увеличить военные расходы до 2% ВВП (что практически равнозначно их удвоению), при этом Берлин старательно отрицал, что делает это под давлением Вашингтона, требовавшего именно этого от европейских членов НАТО. Между тем, рост военных расходов выглядит достаточно безболезненным для Германии с ее рекордным профицитом бюджета, но является проблемным для увязших в рецессии и долговом кризисе экономик южной Европы, что определенно не добавит популярности европейским и трансатлантическим структурам. Создание европейской системы безопасности (включая «евроармию») выступало именно как альтернатива малоприемлемому росту военных расходов.
В свою очередь, «федералистские» идеи являются оформлением продвигаемой Берлином идеи «двух скоростей», в рамках которой максимально плотная интеграция «ядра» не является необходимой для периферийных стран. Нюанс, во-первых, в том, что еще недавно эта концепция считалась «еретической» и встречалась Брюсселем и Берлином в штыки — отражая нежелание «латентных евроскептиков» субсидировать все более разрастающуюся периферию. Иными словами, планы построения сверхгосударства от Атлантики до Нарвы отложены на неопределенный срок.
Во-вторых, «федерализм» расцвел на фоне нарастающего евроскептицизма, причем эти настроения весьма сильны именно во Франции и Италии. Так, в первой количество евроскептиков превышает половину населения. Марин Ле Пен: «Евросоюз мертв, но еще не знает об этом. Он провалился по всем направлениям — по экономическому (очень медленный рост), по социальному (рост бедности, слишком высокий уровень безработицы), по безопасности (ЕС не в состоянии защитить свои границы и защитить страны от исламистского терроризма). Если эксперимент так проваливается, то с ним должно быть покончено». Ле Пен едва ли станет президентом, однако внушительный уровень ее поддержки несомненен.
Мы видим метания брюссельской/проевропейской элиты, внезапно превратившейся из хозяев положения в потенциальную коллекцию наиболее впечатляющих неудачников за всю историю европейской интеграции. Практически она столкнулась с почти тектонических масштабов сдвигом и двойной угрозой — с одной стороны, ростом евроскептицизма на Старом континенте, с другой — весьма специфическими взглядами по другую сторону Атлантики. Лидер Социал-демократической партии Германии Мартин Шульц, основной конкурент Ангелы Меркель на предстоящих выборах, прямо обвинил администрацию Трампа в «атаке на ЕС». «Очевидно, что есть желание расколоть Евросоюз… Для нас это означает, что крупнейший внутренний рынок должен быть разрушен».
При этом Шульц, в сущности, лишь констатирует факты. Более чем одобрительное отношение Трампа к выходу Великобритании из ЕС (Brexit) и его идеологу Найджелу Фараджу являются лишь вершиной айсберга и отражают общий настрой нынешней вашингтонской команды. Пока являющийся в ней, по сути, чужаком, вице-президент демонстрирует приверженность традиционным трансатлантическим «ценностям», из «ближнего круга» приходят принципиально другие сигналы. Так, за неделю до визита Майкла Пенса в Мюнхен старший советник Дональда Трампа Стивен Бэннон на встрече с послом Германии в США Питером Виттигом изложил, мягко говоря, весьма отличную от «мюнхенской» позицию. Согласно источникам Reuters, нынешняя вашингтонская администрация считает ЕС «ущербной конструкцией», не видит его в качестве необходимого элемента европейской безопасности, и Германии следует быть готовой к запуску «политики враждебности» по отношению к Евросоюзу. В целом, Белый дом предпочитает строить отношения с европейскими странами на двухсторонней основе без посредничества Брюсселя.
Конкретные причины подобного подхода были озвучены руководителем американского Национального совета по торговле Петером Наварро. По его словам, евро стал «скрытой немецкой маркой», и при этом «Германия умышленно занижает курс евро, чтобы получить преимущество над торговыми партнерами». Кроме того, руководство Германии препятствует возможной торговой сделке между США и Евросоюзом.
Тезисы Наварро отражают весьма своеобразную ситуацию в торговле между США и Евросоюзом. Так, в 2008—2015 гг. экспорт в ЕС из Штатов несколько снизился с $275,7 до $273,6 млрд, однако в то же время дефицит США в торговле с Евросоюзом скачкообразно вырос с $101,3 млрд до $161,7 млрд. При этом накопленный дефицит за 2008−2015 составил $925 млрд. Для сравнения — за тот же период американский экспорт в Мексику и Канаду, входящие в Североамериканскую зону свободной торговли (НАФТА), вырос почти на $100 млрд, достигнув $ 516,4 млрд, почти вдвое больше, чем в ЕС.
Иными словами, торговля с Евросоюзом в нынешнем формате откровенно невыгодна для Штатов, при том, что экономика США объективно гораздо конкурентоспособнее европейской. Производственные издержки в Штатах заметно ниже германских. Так, энергия в США существенно дешевле, чем в вотчине «зеленых». В сельском хозяйстве разрыв в эффективности принимает особенно вопиющие формы. Американский «агропром» гораздо технологичнее, при этом средний размер агрофирмы в США превышает таковой в ЕС в 13 раз (170 и 13 га соответственно). Как следствие, на 1000 га сельскохозяйственных угодий в Штатах приходится 6 работников, в Евросоюзе — 57.
Тем не менее, трансатлантическая торговля гораздо выгоднее для ЕС, и даже сланцевый бум не смог переломить тенденцию к быстрому росту торгового дисбаланса. В чем причина? Во-первых, но не в основных, торговые барьеры США и ЕС даже формально неравноценны. Средняя ставка пошлин в Штатах 3,5%, в ЕС — 5,2%, по сельскохозяйственным товарам разница почти двойная (7 и 13% соответственно); примерно та же ситуация в автопроме. Во-вторых, таможенные пошлины как таковые являются меньшим препятствием для экспорта в ЕС, чем нетарифные барьеры — гипертрофированная забота об экологии и мелочное регулирование и стандартизация в случае с Брюсселем имеют вполне рациональный финансовый подтекст. В-третьих, ЕС действительно девальвировал евро существенно сильнее, чем доллар.
Соглашение о трансатлантическом торговом партнерстве, которое пыталось продавить администрация Барака Обамы, должно было радикально сместить баланс за счет обнуления пошлин и снятия нетарифных барьеров по образцу НАФТА, однако оно столкнулось с оппозицией в Европе и не было подписано. ЕС объективно не способен конкурировать с США на равных. При этом Мексика выглядит весьма наглядным примером того, чем оборачивается «справедливый» товарообмен с США для экономически менее конкурентоспособного партнера.
В итоге перспектив для трансатлантического соглашения по образцу НАФТА не видно, а Брюссель явно намерен увековечить нынешнее положение дел. Де-факто, Вашингтону предлагается практически субсидировать ЕС, оплачивать 70% расходов НАТО и ни во что не вмешиваться (подобное требование в слегка завуалированной форме было озвучено Шульцем). Иными словами, Берлин и Брюссель смогли почти невозможное — превзойти Вашингтон в наглости.
При этом администрация Трампа в нынешней ситуации явно не видит причин для благотворительности. Западная Европа оказалась под покровительством Штатов (а их роль в ее послевоенном рывке сложно переоценить) не из-за абстрактной любви Вашингтона к демократии. Уже во второй половине сороковых в США пришли к выводу, что гораздо более слабый экономически СССР рано или поздно проиграет в противостоянии, однако установление контроля Москвы над Западной Европой превратит ее в действительно экзистенциальную угрозу. При этом сосредоточение в Штатах более половины мирового промышленного производства вполне позволяло «благотворительность» — и на периферии советского блока началась эпоха «планов Маршалла» и «экономических чудес». Падение СССР превратило ЕС в мост и инструмент для дальнейшей американской экспансии, при том, что конкуренция за сырьё и рынки оставалась низкой.
Однако времена меняются. Сейчас Европа для США — во-первых, конкурент, во-вторых — пассивный потребитель американской «безопасности». При этом крайне сложно представить ситуацию, в которой российские танки окажутся на берегу Ла-Манша. В итоге настроения в Вашингтоне таковы, что глава европейской дипломатии Фредерика Моргерини после визита в Штаты напророчила США утрату лидерства. За этим последовал аутотренинг на тему несокрушимости Евросоюза, который «прочен, как никогда».
Вашингтону, судя по всему, удалось продавить увеличение европейских военных расходов (что само по себе чревато проблемами для ЕС), однако этим его цели не ограничиваются. Для устранения дисбалансов в торговле ему требуется либо получить доступ на европейский рынок, либо защитить собственный. Отказ от политики слабого евро потенциально решает обе проблемы, однако, во-первых, это равносильно прямому изъятию из экономики Евросоюза полутора сотен миллиардов долларов с соответствующими последствиями для субсидирования периферии. Между тем, антибрюссельские настроения нарастают даже там — к вечно «мятежной» Венгрии в последнее время явно присоединяется Польша. Во-вторых, с точки зрения проблемных экономик юга и не только евро и так избыточно силен. В итоге подобный вариант чреват распадом еврозоны, уже подвергающейся атакам евроскептиков даже в весьма благополучных странах — так, вопрос о выходе из нее был поднят в Нидерландах (отметим, что это традиционный союзник США).
При этом деструкция еврозоны и ЕС в целом объективно выгодна Вашингтону. Сейчас он вынужден взаимодействовать с экономическим блоком, ВВП которого даже несколько больше собственно американского, а евро выступает конкурентом доллара в качестве глобальной резервной валюты и средства расчетов. В то же время любая европейская страна по отдельности несопоставима с США (что открывает возможности для заключения более выгодных соглашений), равно как и любая национальная валюта стран ЕС не сможет составить конкуренцию доллару просто в силу «неравноценности» экономик.
В итоге дилемма, стоящая перед Брюсселем и, в первую очередь, перед доминирующим в ЕС Берлином, проста. Либо уступить часть «оккупированных» европейских рынков США и согласиться на превращение «четвертого рейха» в заметно более рыхлое образование, либо отправиться в более или менее свободное плавание. Сторонники последнего подхода явно доминируют во Франции и, менее очевидно, в ядре ЕС в целом (см. позицию германской СДПГ). Администрация Меркель, по-видимому, склоняется к частичным уступкам. Вероятно, рано или поздно, будет найден компромисс, но он будет стоить ЕС достаточно дорого, что лишь усилит скепсис в отношении Брюсселя. В целом, Евросоюз ждут нелегкие времена.
Что касается России, то события последних лет достаточно ясно показали эфемерность проевропейских иллюзий Кремля и крайне малую обоснованность симпатий к Берлину. При этом не очень ясно, как они могли существовать вообще. Напомним, что еще в середине нулевых еврокомиссары в интервью российским изданиям всерьез рассуждали о том, что РФ нужно принять в ЕС — по частям и некоторыми частями. Иными словами, идея расчленения России озвучивалась вполне открыто. Десятилетие спустя Брюссель и Берлин все еще явно не видят иных вариантов взаимодействия с Москвой, кроме полуколониальных, и на это есть объективные причины — так, полноценная реиндустриализация РФ означает для Евросоюза и, в первую очередь, для Германии утрату значительной части своей сырьевой базы. Эта дилемма существовала веками и неразрешима. При этом вероятность превращения ЕС в полноценный противовес США весьма мала. Иными словами, чем более рыхлое и недееспособное образование будет существовать к западу от Бреста, тем лучше.
EurAsia Daily. 03.03.2017
