СНГ

Узбекистан перестал грести против течения

Замир Каражанов

Не так давно в Узбекистане прошли президентские выборы, на которых убедительную победу одержал и.о. президента Шавкат Мирзиеев. Таким образом, в республике завершился процесс смены власти, который начался в конце августа, когда нежданно-негаданно ушел из жизни первый президент независимого Узбекистана Ислам Каримов.

Практически все эксперты единодушно отметили, что политический транзит прошел бесконфликтно, хотя не обошлось без экспромта. Спикер сената Нигматилла Юлдашев по Конституции должен был стать исполняющим обязанности, но взял самоотвод и пропустил вперед Ш. Мирзиеева. Тем самым снова подтвердилась истина о том, что в восточных политических моделях влияние сосредоточено в исполнительной ветви власти, а не в представительной.

Впрочем, если разобраться, то в Центральной Азии это не первый случай политического форс-мажора. В 2006 году также неожиданно олимп власти покинул туркменский лидер Сапармурат Ниязов. Тогда смена власти в республике прошла также бесконфликтно и мирно. С той лишь разницей, что в Узбекистане имелось больше внутренних проблем, чем в Туркменистане, которые могли легко обостриться в ходе транзита власти.

Для всех было очевидно, что электоральная кампания в Узбекистане предопределит не только будущее страны, но и перемены в Центральной Азии. Конечно, Ташкент не проводил активной внешней политики и даже оставался в тени. Но при всем при этом он оказывал влияние на жизнь, на экономику, на безопасность региона. Проявлялось все это своеобразно. В одном случае узбекские власти закрывали границу и создавали атмосферу дискомфорта для соседей, в другом случае пресекали поползновения экстремизма и радикализма в регионе.

Не мудрено, что со сменой власти в Узбекистане соседи рассчитывают увидеть новую региональную политику Ташкента без подобных «качелей», которая позволит Центральной Азии если не сплотиться, то хотя бы в мире и согласии решать накопившиеся проблемы. Тем более что в последнее время республика сама давала повод для таких надежд. В период «межцарствия» власти Узбекистана стали проявлять интерес к старым недугам региона, которые уже приобретают характер хронических заболеваний.

В октябре-ноябре они провели раунд переговоров с представителями Кыргызстана, на которых поднимался вопрос об общих границах. Неурегулированность пограничных проблем уже становилась не только предметом бурных споров, но и причиной для стрельбы между военнослужащими двух стран. В этот раз звучала спокойная риторика. В МИД Узбекистана сообщили о том, что переговоры продемонстрировали «взаимную заинтересованность в успешном завершении совместных работ по делимитации и демаркации узбекско-кыргызской государственной границы».

Проблему границ в Ташкенте обсуждали также с таджикскими коллегами. Окончательное решение вопроса впереди, а пока страны договорились об открытии прямого авиасообщения, прерванного еще в начале 90-х годов. Все это многообещающее начало, сулящее полноценное сотрудничество. Кстати, процесс потепления не обошел стороной и Казахстан. Хотя между странами нет острых противоречий, тем не менее последние месяцы наблюдалась активизация контактов на разных уровнях власти.

Однако интригующим вопросом остаются все же не госграницы, а водно-энергетическая проблема региона. В 2012 году Ислам Каримов даже выражал опасение, что она способна довести регион до войны – таким образом Узбекистан дал свою оценку строительству Рогунской ГЭС в Таджикистане, которая должна стать самым мощным гидросооружением региона. Опасения связаны с тем, что будущая ГЭС появится в сейсмически опасном регионе, в связи с этим возникает угроза техногенной катастрофы.

Узбекские власти потребовали проведения международной экспертизы, которую выполнил Всемирный банк в 2012 году. Из отчета следовало, что опасения беспочвенны, однако Ташкент остался непреклонным. Достаточно любопытная позиция. Вода Центральной Азии разделила страны региона на два лагеря. На тех, кто находится выше по течению Сырдарьи и Амударьи и планирует генерировать энергию, а это Кыргызстан и Таджикистан, и на тех, кто оказался ниже по течению и использует воду в сельском хозяйстве. Речь идет о Казахстане, Туркменистане и Узбекистане. Но только последняя из них открыто заявляет о своих претензиях. В связи с чем Таджикистан даже упрекнул Узбекистан в предвзятости.

Только ли политические мотивы двигают Ташкентом? Республика в 1966 году пережила сильное землетрясение. Поэтому строительство крупной ГЭС в сейсмоопасном районе не вызывает оптимизм у узбекских властей. Страна находится внизу по течению и первой примет удар стихии в случае прорыва дамбы, высота которой достигнет 335 метров, что сопоставимо с Эйфелевой башней. Даже если природа будет милостива, Узбекистан все равно ощутит последствия работы Рогунской ГЭС, поскольку изменится сток Сырдарьи. А это обещает отразиться на урожайности хлопка, экспорт которого позволяет Ташкенту зарабатывать 1,3 млрд долларов в год. Согласно прогнозу ученых США, производство узбекского «белого золота» упадет на 18%, причем этого события не придется долго ждать. Эффект будет проявляться уже в первые годы.

Отрадно, что на смену бурной реакции, наблюдавшейся при Каримове, пришла сдержанность. Даже несмотря на то, что Таджикистан развернул активное строительство Рогунской ГЭС. В октябре президент страны Эмомали Рахмон лично сел за рычаги бульдозера и перекрыл реку Вахш. В этом жесте выражалась воля и стратегический характер стройки. При всем при этом войны не произошло. Наоборот 16 ноября в Ташкент на переговоры прибыл замминистра энергетики и водных ресурсов Таджикистана Султон Рахимзода. Как заявили в узбекском МИД, состоялся обмен мнениями относительно «вопросов рационального использования водно-энергетических ресурсов».

Лидер Таджикистана за рулем бульдозера принимал участие в изменении русла реки для последующего возведения самой высокой плотины в мире

Снижение накала страстей в таджикско-узбекских отношениях является добрым сигналом и для Кыргызстана. Республика не первый год вынашивает планы по расширению своих генерирующих мощностей. Несмотря на то, что речь идет о ГЭС меньшей мощности, Ташкент ранее давал понять, что для него это неприемлемо. Узбекские власти призывали соседей сперва достичь согласия по энергопроектам региона и лишь после этого строить их на реках. Впрочем, для Бишкека сейчас более актуальны не строительные работы, а поиск нового инвестора. Хотя очевидно, что новая, более мягкая позиция Узбекистана этот процесс может ускорить, поскольку нивелируются политические противоречия.

Казахстан также не раз говорил о том, что проблему следует решать за столом переговоров. В этом смысле начатый в ноябре диалог между Узбекистаном и Таджикистаном отвечает его интересам. Следует также отметить: то, что в интересах Ташкента, в интересах и Астаны. Обе страны расположились в низовьях двух крупных рек региона, и их позиции схожи. Но есть и различия. Хотя Казахстан, в отличие от Узбекистана, занимал сдержанную позицию в решении водно-энергетической проблемы региона, для республики она носит более острый характер, чем для соседа. В отличие от Ташкента, Астана имеет плохую демографическую ситуацию. Если население Узбекистана составляет более 30 млн человек, то Казахстан относительно недавно перешагнул 17-миллионный рубеж и тем самым только сейчас превысил показатель советских времен.

Во-вторых, страна при низкой численности населения занимает 9 место в мире по территории. Средняя плотность населения составляет 6,52 человека на квадратный километр, в то время как мировой показатель равен 52. В-третьих, и самое главное: в южных областях, где проходит русло реки Сырдарья, проживает 15% населения республики, а к 2050 году, согласно данным правительства, будет жить половина населения.

В Казахстане, как не трудно догадаться, из-за водно-энергетического ребуса в «группу риска» могут попасть миллионы. Тренд негативно отразится на качестве жизни и усугубит демографическую ситуацию в стране. Кстати, в докладе ООН о Целях развития тысячелетия в 2014 году упоминалось о том, что уровень водозабора в нашем регионе достиг порядка 50%, что близко к критическому значению (60%), когда дефицит воды угрожает жизни людей, окружающей среде.

В такой ситуации Казахстану следовало бы занимать более активную позицию в решении водно-энергетической проблемы региона, а не только наблюдать за тем, как Узбекистан пытается договориться с Таджикистаном. Тем более что у Астаны имелись дипломатические ресурсы для того, чтобы перевести взаимные упреки партнеров по региону в предметный разговор.

Туркменистан – еще одна страна, находящаяся в низовье реки Амударья, которая должна ощутит влияние Рогунской ГЭС. Но, как и Казахстан, он занимал выжидательную позицию, не прибегал к давлению на Таджикистан или Кыргызстан, рассчитывая, что вопрос решится сам собой. Это не влияние Востока, где процессы никто не торопит, а следствие экономического уклада. В Туркменистане и Казахстане энергетический сектор является драйвером их развития, который не зависит от стока крупных рек региона. Даже если они ощутят негативное влияние работы таджикской ГЭС, в отличие от Узбекистана это произойдет не так быстро.

Неудивительно, что Ташкент воспринимал в штыки любые упоминания о гидросооружениях в регионе. Однако смена власти в стране может привести к тому, что Узбекистан станет искать компромиссное решение проблемы. Вариантов немного. Во-первых, обеспечение безопасности, в том числе экологической. В регионе уже имеется негативный опыт Арала, когда под лозунгом «взять у природы все» обезводили крупный водоем. Поэтому следует акцентировать внимание не только на ГЭС, но и на рациональном использовании воды для нужд населения и экономики. Во-вторых, чтобы избежать конфликта, следует выработать оптимальный режим работы гидросооружений и спуска воды, т.к. потребности стран региона в водных ресурсах зависят от сезона.

Узбекистан перестал категорически критиковать крупные энергетические проекты в Центральной Азии и проявляет желание вести переговоры, что, в свою очередь, открывает большие перспективы перед регионом в целом. Но с другой стороны, мы говорим только об изменении позиции, а она сама по себе не гарантирует успех в решении сложного водно-энергетического вопроса региона. Поэтому следует быть осторожным с оценками.

Во-первых, можно вспомнить Туркменистан, где после смены власти в 2006 году точно также стали уделять внимание сотрудничеству с соседями. Запала хватило ненадолго, новое руководство быстро исчерпало энтузиазм. Вместе с тем стало понятно, что проблема кроется не в смене власти, само по себе оно не является панацеей от старых проблем, а в общей ситуации в Центральной Азии, где сохраняются открытые и скрытые противоречия.

Во-вторых, несмотря на то, что Ташкент сменил гнев на милость и даже провел встречу с представителями Таджикистана, следует сразу сказать, что водно-энергетическую проблему невозможно решить на двухстороннем уровне. Реки проходят через все республики региона, и режим их стока так или иначе повлияет на всех. Значит, участников переговорного процесса должно быть больше.

В-третьих, следует признать, что водно-энергетическая проблема остается сложной задачей. В условиях централизованной плановой экономики СССР такие вопросы решались авторитарно. С учетом нужд единого хозяйства, но без учета интересов населения, что влекло катастрофические последствия. К примеру, трагедию Арала. Независимость центральноазиатских республик накладывает свой отпечаток, им придется договариваться. Это трудный путь поиска компромисса, но зато он минимизирует риски централизованной системы, которые в свое время привели к аральской катастрофе.