Возвращение в Европу: внешняя политика России после Brexit и Трампа

Владислав Иноземцев

С выходом Великобритании из ЕС и растущим изоляционизмом США у России возникает возможность стать важным элементом европейской интеграции. Нельзя упускать такой шанс.

8 ноября 2016 года Дональд Трамп был избран 45-м президентом США, что показалось многим отзвуком референдума 26 июня 2016 года, на котором граждане Великобритании высказались за выход страны из ЕС, — и американские выборы даже окрестили «вторым Brexit».

Отечественная политическая элита восприняла обе новости с чувством удовлетворения. Решение британских избирателей видится ей серьезным ударом по единству ЕС, а выборы в США — предпосылкой переосмысления Вашингтоном своего «антироссийского» курса. Соответственно, в России готовятся к возобновлению «конструктивного» общения с США и к «маргинализации» ЕС.

Размежевание «Западов»

На мой взгляд, однако, такая стратегия может оказаться ошибочной. Европа, потеряв Великобританию, способна стать более, а не менее сплоченной. Время от времени я вспоминаю слова финского дипломата и политика Киммо Кильюнена: «Мы в Европе не всегда понимали, что, интегрируя Великобританию, которая имеет особые отношения с Америкой, мы отчасти интегрируем и сами Соединенные Штаты — и должны будем учитывать их мнение по многим вопросам в ущерб своему собственному». Мне кажется, что финн был прав, в то время как француз Доминик Муази в 2003 году поспешно заявил, будто мир, сложившийся после холодной войны, отличается от прежнего тем, что в нем существуют «два Запада и одна Европа», тогда как раньше в мире был «один Запад и две Европы». Единая Европа образца 1992–2016 годов не была одним из «двух Западов», потому что внутри нее присутствовал и «второй Запад» — англосаксонский мир в лице Великобритании (официально) и США (имплицитно).

Размежевание «Западов», возможно, начинается на наших глазах. Англосаксонский мир поворачивается к умеренному изоляционизму и интровертности, и, если этот процесс продолжится, «Запад» (точнее — евроцентричная цивилизация, состоящая из Европы и ее «окраин»), может превратиться в совокупность своих элементов: континентально европейского и англосаксонского. Элементов, во многом схожих по своим ценностям, но различных по историческим традициям и по экономическим и социальным моделям. И это нельзя не учитывать при выработке перспективных направлений российской внешней политики.

На протяжении столетий Россия была естественным участником континентальной политики. Со времен Ливонской войны — через Северную, Семилетнюю и наполеоновские войны ко временам Антанты и антигитлеровской коалиции — ее геополитические интересы вплетались в причудливую европейскую мозаику. Британия же всегда играла особую роль, организуя коалиции против сильнейшего и используя конфликтный потенциал, формировавшийся на континенте. Как иронически отмечает Эдвард Люттвак, «англосаксонский прием состоял в том, чтобы завалить «большого зверя», натравив на него всех окрестных собак и кошек, а заодно десяток белок и пару мышей». При малейшей возможности британцы стремились отодвинуть Россию, самую большую европейскую державу, на относительную периферию.

После Второй мировой войны «уставшие» от континентальных войн Англия и Америка попытались вернуть Европу в ее «естественные» границы. Уинстон Черчилль в знаменитой речи в Цюрихском университете говорил, что «в этой неотложной работе Франция и Германия должны вместе взять на себя лидерские обязательства, а Великобритания, Британское содружество наций и могущественная Америка — стать друзьями и покровителями новой Европы». И если бы континентальная Европа осталась единой, а СССР, с одной стороны, и Великобритания и США — с другой, имели собственные приоритеты, мир был бы иным.

Однако началась холодная война — противостояние сверхдержав, каждая из которых была продуктом Европы, но смотрела на Европу как на потенциальное поле боя. Завершение холодной войны тоже не вернуло Россию в Европу, так как США, позиционировав себя как победителя, а Россию — как потерпевшую поражение, по сути, дезавуировали горбачевскую идею «общего европейского дома». Периодически Россия пыталась начать свою игру — особенно тогда, когда интересы континентальных и атлантических держав расходились (достаточно вспомнить «ось» Париж—Берлин—Москва, чуть было не сформировавшуюся в ответ на действия «коалиции решительных» в Ираке в 2003 году), но такие попытки были слишком ситуативными.

Геополитический маневр

Сейчас Россия могла бы попытаться сделать свою политику более долгосрочной. По мере того как Великобритания будет выходить из ЕС, а США — замыкаться на собственных проблемах, из Европы будет «выниматься» англосаксонский «стержень», что сделает континентальный аспект европейского единства более востребованным. Ведь какими бы ни были сейчас отношения между Россией и ЕС, не только Москва ответственна за их нынешнее состояние, но и Брюссель мало сделал для того, чтобы вовлечь нашу страну в союз европейских народов. При этом Россия долгое время выказывала поддержку интеграции; Владимир Путин в речи в бундестаге 25 сентября 2001 года говорил: «Что касается европейской интеграции, то мы не просто поддерживаем эти процессы, мы смотрим на них с надеждой». Надежда эта не реализовалась — но если Европа начнет осмысливать себя не как атлантический, а прежде всего как континентальный союз, многое может измениться, и было бы большой ошибкой не воспользоваться этой новой реальностью.

Уникальность ситуации, ставшей итогом британского референдума 26 июня и американских выборов 8 ноября, определяется двумя обстоятельствами.

С одной стороны, ослабляя «атлантическое» начало в Европе, эти события дают шанс на «перезагрузку» российско-европейских отношений. В экономическом аспекте ЕС и Россия — наиболее взаимодополняющие игроки на планете. Европа имеет самый большой избыток капитала, в котором нуждается Россия. У России огромные запасы сырья, которые могут сделать Европу полностью независимой от их поставок из любого другого региона. Европа обладает современными технологиями, тогда как Россия является домом для миллионов образованных, но низкооплачиваемых работников. Сложение экономических потенциалов Европы и России запустило бы новые волны интеграции, куда более мощные, чем расширение ЕС на восточноевропейские страны или попытки России создать ЕАЭС. В геополитическом аспекте союз Европы и России стал бы самым мощным в мире военным блоком, что создаст противовес поднимающемуся Китаю, который со временем неизбежно станет и для России и для Европы главной геополитической угрозой. В социальном и культурном аспектах российско-европейское сближение также могло бы иметь важные последствия: со своей стороны Россия могла бы принести в Европу менее политкорректное отношение к мультикультурализму, в то время как Европа — укрепить в россиянах гражданское начало и сформировать более современные отношения между обществом и государством.

Еще раз подчеркну: «вытаскивание» из Европы англосаксонского «стержня», к чему могут в конечном счете привести как Brexit, так и политика новой американской администрации, открывает уникальную возможность для осмысления Россией себя не как наследницы одной из сверхдержав, призванной вечно противостоять заокеанской сопернице, а как одного из ведущих европейских (а не глобальных) игроков. Поступив так, Россия поставила бы точку в истории своего долгого ХХ века. Историческая задача России и Европы — перевернуть страницу, открытую не фултонской речью о «железном занавесе» или постройкой Берлинской стены, а выстрелами в Сараево в июле 1914 года; вернуться к европейской идее в изложении не Жана Монне, а Виктора Гюго.

С другой стороны, уход Великобритании порождает новые возможности и в прикладных аспектах. Покидая ЕС, Соединенное Королевство не сможет порвать с континентом хозяйственные и финансовые связи — но для их поддержания потребуется действие в стране бóльшей части т.н. acquis communautaire (правовых принципов Евросоюза. — РБК). При этом Великобритания вынуждена будет пусть и избирательно, но системно имплементировать в свое законодательство новые нормы, которыми обогатится европейское право. Иными словами, страна будет находиться «в орбите» Европейского союза, но не сможет влиять на его политику. При этом ЕС будет избавлен от необходимости направлять бюджетные средства на поддержание в Великобритании, например, единой сельскохозяйственной политики, тогда как сама Британия будет выплачивать Союзу специальный взнос за доступ ее товаров и услуг на общеевропейский рынок, как делают Норвегия и Швейцария. Таким образом, Великобритания останется «в орбите» Европейского союза, формально не будучи его членом.

В Европе, но не в ЕС

Я думаю, что читатель понял, зачем я столь подробно остановился на данном сюжете. Европейские политики много раз говорили о том, что Россия не может быть принята в Европейский союз. Причины были понятны: в Брюсселе осознавали, что Россия, стань она членом ЕС, получила бы самую большую фракцию в Европарламенте; смогла бы влиять на принятие решений; и что не менее важно, могла претендовать на львиную долю дотаций в рамках европейских программ инфраструктурного и регионального развития. Brexit, по сути, формализует проект «Европы разных скоростей», о котором говорили давно, но который никак не мог реализоваться. В рамках единого европейского экономического пространства появятся уже четыре страны (Великобритания, Норвегия, Швейцария и Исландия), которые не будут членами ЕС. Россия вполне могла бы вписаться в этот ряд — и даже предложить Европе тот же взнос за недискриминационный вход на рынок: он окупился бы за счет увеличения экспорта и за счет дополнительных налогов от открывающих свои предприятия в России европейских инвесторов.

«Присоединение» — пусть даже частичное — к европейскому экономическому пространству выглядит более реалистичным, чем обсуждавшиеся в прошлом утопические проекты «интеграции интеграций» — некоего объединения ЕС и ЕАЭС как равных субъектов. И поэтому, если с выходом Великобритании из ЕС и растущим изоляционизмом Америки возникает хотя бы гипотетическая возможность стать элементом европейской экономической и политической интеграции, ею следует без колебаний воспользоваться.

Сегодня России не по силам ни бросать вызов Соединенным Штатам, ни выстраивать с ними равноправное взаимодействие. Мы пытались сделать это и в начале 1990-х, и после 2001 года, но разница экономического потенциала и несходства политических культур слишком заметны. Для нас куда более комфортным и важным может стать выстраивание отношений в сообществе равных — в расширенном Европейском союзе. Сегодня время возвращаться в Европу, а не пытаться в очередной раз ставить перед страной недостижимые глобальные задачи.

Я предвижу целый ряд возражений, основанных на декларируемых российскими руководителями «неевропейской» природе России. Однако в первые годы своего пребывания в Кремле президент Путин был вполне «проевропейским» политиком, хотя «европейскость» его последовательно исчезала по мере неудачи в попытке объединить усилия в период американской войны в Ираке; расширения НАТО к российским границам; проявления острых разногласий по Украине и других всем известных событий. Сегодня Россия выглядит жестким антиподом Европы — но это не указывает на невозможность взаимодействия; противоположность любви — не ненависть, а безразличие, а его-то как раз никогда не было в наших отношениях.

Многие исторические события порой выглядят разрозненными и не обусловливающими друг друга — однако порой они могут очень причудливо сочетаться. Именно такими событиями представляются мне, с одной стороны, нараставшее в последнее время отчуждение в российско-европейских отношениях, и с другой стороны, планы выхода Великобритании из ЕС и возможный поворот США к протекционизму и обособленности.

Владимир Путин — человек, обладающий талантами большого политика, но создавший в своем воображении причудливый мир, отчасти современный, отчасти живущий по законам прежних веков. Когда перед ним открывается возможность действовать в «современном стиле», он выбирает ее без особого раздумья: так было и 11 сентября 2001 года, и при создании антивоенной коалиции в 2003-м. Если он чувствует себя «загнанным в угол», в его стратегиях появляются нотки, присущие временам холодной войны, если не Священного союза. Играя по этим старым правилам, Россия в последнее время сдала практически все свои «козыри»: стремясь показать свою мощь, она напугала Запад, но не более того. Сегодня Москва на распутье: можно продолжать «играть мускулами», наращивать военную силу, втягиваться в периферийные конфликты и превратиться в державу, которой все будут сторониться; но можно попытаться резко поменять вектор в момент, когда партнеры менее всего этого ждут.

Совершив такой геополитический маневр, Москва достигла бы впечатляющих результатов на самых разных «фронтах». Прежде всего сближение с Европой и переориентация ее развития с атлантического на континентальное стали бы куда более сильным ударом по американскому самолюбию, чем любые действия, которые Россия может предпринять в том или ином регионе мира. Только интеграция с ЕС сможет снять с повестки дня украинскую проблему и выработать общий подход к урегулированию ситуации в иных конфликтных точках. Лишь участие в единой европейской экономике позволит России привлечь необходимые для устойчивого развития иностранные инвестиции, а принятие значительной части европейского законодательства легализует состояния успешных россиян за пределами российских границ, «встроив» их в глобальный средний и высший классы. Сняв напряженность в отношениях с Европой, субординировав законодательство ЕС и России, отечественные лидеры смогут создать более гибкую и в то же время более устойчивую политическую конструкцию самой России. Создав единое политическое и военное пространство, ЕС и Россия эффективно обезопасят себя от главных вызовов XXI столетия: поднимающейся Азии; активизирующегося экстремизма; неконтролируемой миграции; действий международных криминальных сетей.

Конечно, подчеркивать российскую «особость» можно практически бесконечно. Можно пытаться и дальше откусывать куски занимающейся политическим самоубийством Украины или умиляться продлению существования режима Башара Асада. Однако победы над слабым противником и решение частных задач на более длинном горизонте не принесут значимых выгод. Вернуть же Россию в Европу — вот миссия, достойная поистине выдающегося государственного деятеля. Удастся ли ее реализовать, не ясно. Но ясно, что после 26 июня и 8 ноября для этого появился благоприятный момент…

РБК. 14.11.2016