Зачем Москва в одиночку поддерживает референдум боснийских сербов

Максим Сухоруков

С точки зрения Кремля Евросоюз не ведет себя достаточно конструктивно в российском приграничье, поэтому и у Кремля нет причин вести себя конструктивно в приграничье европейском. Ради чего Москва станет давить на боснийских сербов, уговаривать их подчиниться центральным органам власти? Чтобы Босния и Герцеговина поскорее стала нормальным управляемым государством и вступила в НАТО?
Слова «референдум» и «Балканы», оказавшись рядом, всегда вызывают тревожные ассоциации. Как-то сразу чувствуется, что тут не будет как в Швейцарии, когда люди спокойно пришли, проголосовали и таким образом решили, по какой формуле им лучше рассчитывать пенсии в госсекторе. Нет, тут будут тысячелетние обиды, историческая несправедливость, мобилизации, бойкоты и межэтническая ненависть.

Поэтому, когда лидеры боснийских сербов заявили, что собираются провести референдум среди жителей автономной Республики Сербской (в составе Боснии и Герцеговины), никто не стал особенно вникать, о чем именно они там хотят проголосовать. И без точной формулировки вопроса было понятно, что он поделит граждан по этническому признаку. Что сербы проголосуют за, все остальные бойкотируют, а все вместе станет репетицией референдума о независимости Республики Сербской, который ее лидеры грозят провести в 2018 году.

От многолетнего лидера боснийских сербов Милорада Додика со всех сторон требовали отказаться от этой опасной затеи. Требовал боснийский Конституционный суд, требовал верховный представитель по Боснии и Герцеговине австриец Инцко, требовали США и ЕС. Даже Белград, где сейчас у власти люди вполне националистические, занимавшие высокие посты еще при Милошевиче, призвал не проводить референдум. Поддержала Додика только одна страна – Россия, за что была обвинена в деструктивности, желании дестабилизировать регион и даже в попытках создать себе еще одну Южную Осетию на Балканах.

Война за производственный календарь

Хотя позиция Москвы по референдуму боснийских сербов действительно не отличается конструктивностью, найти этот конструктив в действиях других участников конфликта еще сложнее. В прошедшее воскресенье при внушительной явке 60% боснийские сербы отвечали на принципиальный вопрос: согласны ли они с тем, чтобы девятого января отмечался национальный праздник День Республики Сербской? Более 99% проголосовавших ожидаемо согласились отмечать праздник и дальше, как делали это предыдущие двадцать с лишним лет.

Референдум стал ответом на прошлогодний вердикт боснийского Конституционного суда, который постановил, что День Республики Сербской 9 января нужно заменить каким-нибудь другим национальным праздником, чтобы не дискриминировать живущих в Республике Сербской несербов. Дело в том, что 9 января – это день, когда в 1992 году, незадолго до начала войны, Караджич провозгласил создание Республики Сербской, которая хочет остаться в Югославии.

Вердикт получился довольно абсурдный – понятно, что практически любой национальный праздник в мире замешен на крови и кого-нибудь дискриминирует. Но для Боснии ничего особенного в этом решении не было. Там Конституционный суд регулярно ищет дискриминацию в гимнах, гербах и даже названиях населенных пунктов. Какие-то из этих решений выполняются, какие-то выполняются так, что становится только хуже, какие-то просто теряются в дебрях сложнейшей боснийской бюрократии.

То же самое могло произойти и с вердиктом про праздник, но президент Республики Сербской Милорад Додик уже слишком высоко поднял ставки в раскручивании национализма боснийских сербов, чтобы пропустить решение Конституционного суда без последствий. Когда-то в 1990-е Додик начинал как умеренный прозападный политик, который при поддержке США и ЕС оттеснил от власти радикальную группировку Караджича. Но потом он понял, что в боснийской политике на умеренности далеко не уедешь, и выборы там всегда выигрывает тот националист, который самый националистичный.

Какой может быть максимум у регионального националиста? Независимость. Поэтому Додик пообещал провести референдум о независимости Республики Сербской в 2018 году, если к 2017 году не будут выполнены его требования. Суть требований сводится к тому, что Республика Сербская должна быть настолько автономна, чтобы никакое решение центральных властей не могло быть навязано ей против ее воли.

Поначалу обещанный 2018 год был где-то очень далеко на горизонте, но постепенно становился все ближе – надо было предъявлять избирателям какие-то реальные действия. Додик уже дважды (в 2011 и 2015 годах) пугал всех, что вот-вот проведет референдум о полномочиях центральных властей. Оба раза Западу вместе с Белградом удавалось его отговорить. Сейчас, в третий раз, не получилось. Слишком близко подошел заветный 2018 год, слишком удобной была тема с национальным праздником.

К тому же референдум получилось назначить всего за неделю до местных выборов, чтобы дополнительно мобилизовать избирателей. Оппозиционные партии в Республике Сербской есть, но они не могли призывать голосовать против национального праздника. В результате оппозиционеры оказались в положении людей, которые предлагают то же самое, что и Додик, только не так внятно, – не самая выигрышная позиция перед выборами.

Еще одной причиной, по которой Додик решился провести репетицию референдума о независимости, считается поддержка России. Даже сербский премьер Вучич (выходец из Радикальной партии Шешеля) уговаривал Додика отказаться от референдума. А вот российский посол в Боснии заявил, что если боснийские сербы хотят устроить такое голосование, то они в своем праве – это их внутреннее дело.

Мало того, всего за пару дней до референдума с Додиком лично встретился Владимир Путин. Российский президент, если верить пересказу Додика, тоже сказал про «внутреннее дело», но уже сама по себе личная встреча на пике агитационной кампании и без какой-либо другой внятной причины была воспринята всеми как явная поддержка.

Без российских инвестиций и кредитов

После украинского кризиса поиск руки Москвы стал любимым занятием на Западных Балканах. Сербским политикам любое приобщение к российским делам и особенно лично к Владимиру Путину безотказно повышает рейтинг. Остальные нации, наоборот, с помощью России пытаются повысить свою значимость в глазах Запада: берите нас скорее в НАТО и Евросоюз, иначе тут со дня на день будут русские.
Поэтому даже косвенная поддержка Москвой референдума боснийских сербов оказалась очень кстати для всех участников противостояния. С одной стороны, торжествующий Додик из Москвы объясняет своим сторонникам, что мы не будем отступать – ведь с нами сам Путин. С другой – боснийские мусульмане и хорваты пугают Запад тем, что если те не вмешаются, то Кремль организует независимость Республики Сербской и создаст себе лояльного сателлита посреди Балкан.

В реальности Западные Балканы уже давно оказались настолько далеко от основных внешнеполитических приоритетов России, что у нее нет никакого желания играть в разрешении тамошних конфликтов хоть конструктивную, хоть деструктивную роль.

Как бы ни хотели боснийские сербы и мусульмане почувствовать себя в центре масштабного геополитического противостояния, интерес Москвы к Республике Сербской давно угас. Россия действительно остается четвертым по величине инвестором в Боснии. Но такое достижение скорее говорит о том, что иностранцы в принципе очень мало вкладывают в эту страну. Суммарные российские вложения составляют всего около 0,5 млрд евро.

Большая часть этих денег была вложена еще в 2007 году – тогда российские компании купили в Республике Сербской нефтеперерабатывающие заводы «Брод», «Модрича» и еще несколько энергетических объектов поменьше. Экономики в этой покупке было никак не меньше, чем геополитики. Тогда цены на нефть быстро росли, а Евросоюз быстро расширялся. Успеть занять хорошие позиции в энергетическом секторе Боснии и Герцеговины, которая вскоре вступит в ЕС, выглядело разумной идеей.

С тех пор расширение Евросоюза сильно замедлилось, а цены на нефть снизились в несколько раз. НПЗ в Республике Сербской приносят только убытки, и расширять инвестиции не планируется. Местные политики много лет выступают с рассказами о масштабных совместных с Россией проектах в энергетике, но на практике ничего не происходит. Без «Южного» или «Турецкого потока» энергетическое сотрудничество с Республикой Сербской для России не имеет особого смысла.

Украинский кризис дал лидерам боснийских сербов некоторую надежду на то, что у них получится снова привлечь к себе внимание Москвы. Весной 2014 года воодушевленный новой международной реальностью Додик прервал переговоры с МВФ о новом кредите и вместо этого обратился к России.

Надежды не оправдались. Сначала, в апреле 2014 года, Додик говорил, что Россия обещала ему 70 млн евро кредита уже сейчас и еще 200 млн евро до конца года. В октябре 2014-го он съездил в Москву и увеличил эту сумму до 500–700 млн евро. Ни до конца года, ни после никаких денег Республика Сербская не получила, поэтому осенью 2015-го родился новый план: сама Россия напрямую ничего не даст, но зато будет кредит $300 млн от некоего флоридского фонда, который специально создан накануне, а директор там – гражданин РФ. Но и тут ничего не вышло. В начале этого года правительство Республики Сербской расторгло соглашение с флоридским фондом, так и не получив денег. Пришлось выполнять требования МВФ.

Наконец, последней яркой демонстрацией того, насколько высоко Россия ценит свое сотрудничество с Республикой Сербской, стало эмбарго на поставку оттуда овощей и фруктов – Москва ввела его в августе этого года. Босния и Герцеговина не вводила санкций против России, это решение заблокировала Республика Сербская. Поэтому не было и ответного эмбарго. В результате боснийский аграрный экспорт в Россию вырос в несколько раз. Теперь это закончилось: формально – из-за претензий по фитосанитарному контролю, но на деле больше похоже, что через Боснию российское эмбарго обходили те европейские страны, которые санкции ввели.

Мотивы Москвы

Зачем же тогда Москва, хоть и косвенно, но поддержала референдум боснийских сербов? Потому что не было никакого смысла его как-то специально не поддерживать. Про то, что во внутренние дела других государств нельзя вмешиваться, российская дипломатия говорит постоянно. И тут про боснийский референдум было сказано то же самое, что и про британский о выходе из ЕС несколько месяцев назад.
Поездки в Москву Додика – тоже штука традиционная. Он уже много лет приезжает в Россию накануне выборов, встречается с Путиным.

Российский президент готов потратить час на беспредметный разговор, чтобы помочь дружественному политику победить на выборах.
Даже странное расхождение позиций Москвы и Белграда было нейтрализовано. Российский посол в Сербии успокоил сербское руководство, что Москва относится к их позиции с полным пониманием. И действительно, что уж тут не понять: для Белграда этот референдум – важнейший вопрос, от которого зависят перспективы дальнейшей интеграции Сербии в ЕС, да и просто безопасность границ.

Но для Москвы события в Боснии – дело десятое. С точки зрения Кремля Евросоюз не ведет себя достаточно конструктивно в российском приграничье, поэтому и у Кремля нет никаких причин вести себя конструктивно в приграничье европейском. Ради чего Москва станет добровольно давить на боснийских сербов, уговаривать их подчиниться центральным органам власти? Чтобы Босния и Герцеговина поскорее стала нормальным управляемым государством и вступила в НАТО? Естественно, Москва предпочитает отложить это вступление, тем более что это ей практически ничего не стоит, достаточно просто часового визита президента Республики Сербской.

Все действия России на Западных Балканах в последние годы показывают, что Москва утратила интерес к этому региону и не имеет ничего против того, чтобы Запад окончательно урегулировал постюгославские конфликты, пускай и через вступление этих стран в ЕС и НАТО. Нынешний кризис с референдумом возник не из-за российских интриг, а создан местными политиками. И это Евросоюз уже 20 лет не может предложить боснийским этносам такой формат урегулирования, который устроил бы все стороны. Россия тут предоставила Брюсселю полную свободу действий и не чинит никаких препятствий. Но и улаживать боснийский кризис за Брюссель она тоже не собирается.

Московский Центр Карнеги. 26.09.2016