Риски и перспективы посткаримовского Узбекистана

Евгений Пожидаев

Итак, президентские выборы в Узбекистане назначены на начало декабря, при этом преемник Ислама Каримова практически безальтернативен. Иными словами, сейчас мы наблюдаем достаточно бесконфликтную передачу власти в третьей по населению стране постсоветского пространства.

Каримов, наряду с Нурсултаном Назарбаевым — «последний из могикан», правивших с советского периода; в общей сложности он находился у власти 26 лет. На его фигуру было замкнуто в стране практически всё. Неудивительно, что переходный период стал объектом повышенного внимания.

Итак, каковы возможные сценарии для посткаримовского Ташкента? Сразу стоит сказать, что сценарий «узбекской весны» (по аналогии с арабскими революциями) выглядит маловероятным, но не невозможным.

Справка. Узбекистан — крупнейшая по населению страна Центральной Азии (31,8 млн человек), при этом население сосредоточено на очень небольшой территории — 2/3 из 447 тыс. кв. километров площади составляют горы и пустыня. Во всех трёх отношениях — размеры, население и доля «неудобий» — Узбекистан напоминает Афганистан. Особенно это характерно для Ферганской долины, где на площади в половину Московской области живёт 14,5 млн человек, средняя плотность населения составляет порядка 450 человек на квадратный километр, местами доходя до 2000. При примерно 50% доле сельского населения это автоматически предполагает аграрное перенаселение, выталкивающее «излишки» в города — и за границу.

При этом страна демонстрирует классический «молодёжный бугор», характерный для предреволюционной демографии. Население Узбекистана за постсоветский период увеличилось в полтора раза (20,3 млн в 1990-м). Сейчас рождаемость упала — до 1,8 ребёнка на женщину (ниже уровня простого воспроизводства), однако инерционный рост продолжается и доля молодёжи в населении очень велика. Средний возраст узбекского населения 27,1 года (Египет 24,3). Доля населения в трудоспособном возрасте 60,5%, и ежегодно оно увеличивается на 380−400 тыс. человек, быстрее населения в целом. Собственно это и порождает наблюдаемый экспорт рабочей силы. Иными словами, местная демография объективно создаёт предпосылки для «узбекской весны».

Однако при этом Узбекистан демонстрирует очень быстрые темпы развития экономики. Страна перешла к росту уже в 1996-м, а начиная с 2004-го темпы роста ВВП не падали ниже 7% в год. В итоге ВВП 1990-го был удвоен уже в 2013-м. На постсоветском пространстве подобных результатов добились только Туркмения и Азербайджан, однако в их случае всё весьма банально сводилось к углеводородам. Вне этого контекста только Китай и Вьетнам добились более впечатляющего роста.

Впрочем, пока экономика Узбекистана невелика и примерно сопоставима по размерам с таковой у Белоруссии, подушевой ВВП несколько выше молдавского и более чем вдвое выше, чем в Таджикистане. Иными словами, страна всё ещё очень бедная, но не нищая, и имеет тенденцию становиться всё более бедной со временем.

Причина известна — Ташкент проводил весьма активную промышленную политику и жёстко защищал внутренний рынок, делая ставку на импортозамещение. Газовые ресурсы стали основой для развития тяжёлой химической промышленности — производства полипропилена и синтетического топлива. Хлопок — для производства пряжи и начавшегося развития текстильной промышленности. Рабочая сила — для развития трудоёмких производств; так, Узбекистан производит порядка 200 тыс. автомобилей, половина из которых отправляется на экспорт. При этом, как было сказано выше, защита внутреннего рынка осуществляется вполне драконовскими методами. Узбекистан не входит в ВТО; сом не является свободно конвертируемой валютой, что позволяет регулировать объёмы импорта в «ручном» режиме. Впрочем, стоит отметить, что в весьма «управляемой» узбекской экономике доля госсектора составляет менее 20%. Так или иначе, Ташкент придерживается стратегии сдерживания текущего потребления (за счёт ограничения доступа к дешёвому импорту) в пользу долгосрочного развития промышленности и создания «подушки безопасности».

В итоге доля промышленности в ВВП Узбекистана удвоилась с начала нулевых.

Финансовые показатели в целом хорошо отражают эту картину: госдолг анекдотичен и составляет 8,3% ВВП — иными словами, его фактически нет. ЗВР перекрывают более чем двухлетний импорт, превышая $ 30 млрд — благо, он невелик, а Узбекистан добывает порядка 60 т золота в год, и его добыча растёт.

Иными словами, перед нами китайский сценарий — бедная, но быстро развивающаяся страна, что обеспечивает достаточно высокий уровень лояльности населения, несмотря на диспропорции и коррупцию. Всё это в целом с большой вероятностью исключит эксцессы при передаче власти и более или менее гарантирует страну от египетского сценария в близкой перспективе.

При этом стоит учитывать то, что «интрига» вокруг личности преемника являлась в основном плодом богатого воображения «наблюдателей».

О непосредственном наследовании власти в случае с Узбекистаном едва ли могла идти речь. У Каримова двое дочерей. Гюльнара успешно заработала репутацию «мафиозной принцессы» и местной Собчак. В 2009-м всплыла связь Гульнары с формально зарегистрированной в Швейцарии компанией «Зеромакс», на долю которой приходилось, например, 80% строительных проектов в нефтегазовой отрасли — при этом подобные успехи отмечались с 2001-го года. В итоге на 2009-й только в Швейцарии она обладала недвижимостью на сумму $ 570−655 млн. Компания была ликвидирована, её средства и имущество конфискованы в 2010-м.

В 2012-м погрому подверглась местная «дочка» МТС. По странному совпадению, в том же 2012-м всплыл первый случай международного рэкета со стороны «принцессы» — в Швеции началось расследование в отношении руководства телекоммуникационной TeliaSonera, как выяснилось, заплатившего ей с 2007-го $ 300 млн (всего сотовые операторы заплатили 1,07 млрд.). В августе 2013-го французская полиция начала против Гульнары расследование по подозрению в отмывании денег в составе организованной группы. Что осталось за кадром — неизвестно, но, согласно всплывшим в 2011-м материалам, американское посольство в депеше Госдепартаменту назвало её «самой ненавидимой женщиной Узбекистана».

В 2013-м разразился семейный скандал. Лола в интервью ВВС постаралась откреститься от сестры, заявив, что не общается и не видится с ней с 2001-го года (что на практике являлось ложью). Гюльнара обвинила младшую сестру в коррупции, употреблении наркотиков, хранении гигантской сумы в тайнике под ванной отца и… сатанизме, параллельно задев жену Каримова.

В декабре Лола подала во французский суд заявление о клевете, а в прессе всплыли подробности личной жизни Гюльнары. Как итог, в феврале 2014-го Гюльнару фактически поместили под домашний арест, где она и находится до сих пор. Иными словами, вероятность того, что она когда-либо унаследует «трон» Узбекистана, равна нолю.

Младшая сестра сдержаннее и осторожнее. Донесение посольства от 2005-го года рисует легкомысленную тусовщицу, в активе два весьма скандальных развода. Однако сейчас Лола позиционирует себя как примерную жену и мать. Коррупционные скандалы, связанные с транснационалами, тоже обошли её стороной — согласно клеветническим заявлениям оппозиции, речь «всего лишь» о монополизации канала поставок ширпотреба на внутренний рынок в обход драконовских таможенных ограничений и электронных переводов. Так или иначе, младшая сестра не играет никакой политической роли и, по-видимому, обречена на тихую жизнь скромной мультимиллионерши.
Иными словами, реальным был только классический вариант «номенклатурного наследования». Изначально предполагалось, что основных претендента два — премьер Шавкат Мирзиеев в связке с главой СНБ Рустамом Иноятовым, и вице-премьер Рустам Азимов. За персоналиями стоят и нюансы политической линии. В случае, если к власти придёт Мирзиёев, консервативная и «многовекторная» линия Каримова будет продолжена. Азимов — условно говоря, узбекский Кудрин — заметно более прозападный политик.

Проблема в том, что шансов у него практически не было. Как водится, политическая жизнь Узбекистана в значительной мере привязана к взаимодействию кланов/землячеств. Свой оттенок на это накладывает то, что исторически республику «смонтировали» из трёх крупных ханств — Хивинского, Бухарского и Кокандского, в рамках которых присутствовало гораздо более дробное родоплеменное деление. В итоге ещё в начале ХХ века большинство нынешних узбеков не идентифицировали себя как таковые, «аттестуясь» по месту жительства (ташкентцы, бухарцы и т. д.).

Обычно выделяют пять кланов: самаркандский (самаркандско-бухарский,), ташкентский, ферганский, хорезмский и кашкадарьинский. В действительности деление более дробное (например, бухарский и самаркандский кланы можно рассматривать отдельно, а за общим брендом ферганского клана скрываются три), однако сейчас это несущественно. Сам Каримов принадлежит к самаркандскому клану, однако его привела к власти именно относительная нейтральность. Со временем, однако, позиции самаркандцев усилились, что привело к демаршу ташкентцев в 1991-м, оставшемуся, впрочем, в политических рамках. Как итог, ташкентский и «по совместительству» ферганский кланы в значительной мере утратили политический вес, и с тех пор лидерство самаркандцев никто не оспаривал (эта победа была во многом предопределена — 22% ВВП и 19,8% населения являются крайне весомым аргументом). Ташкентский клан весьма влиятелен и очень широко представлен во властных структурах, однако обречён на позицию привилегированного, но младшего партнёра. Ферганский — практически не имеет шансов на доминирование.

При этом Мирзиеев принадлежит к «самаркандцам», Азимов — к ташкентцам, и пока всё что мы видим не указывает на какие либо попытки сломать традиционную иерархию. Азимов, вполне возможно, станет премьером, но его шансы на президентство изначально были малы. Иными словами, нынешняя ситуация выглядит достаточно стабильной.

Краткосрочные риски связаны с общемировым падением цен на сырьё, резким снижением доходов от экспорта рабочей силы в Россию и резким сжатием российского рынка, на который, например, приходилась основная часть экспорта автомобилей. Итогом стала 30% девальвация сома в течение последних двух лет с соответствующими последствиями. Так, например, в 2015—2016 году тарифы на услуги ЖКХ в Ташкенте выросли в среднем на 26%. За тот же период зарплаты и пенсии только на 10%.

При этом никуда не делась и болевая точка в Ферганской долине; при этом за кровавым конфликтом 2005-го очевидно стояла местная элита, чей вес во властных структурах никак не соответствует более чем внушительной доле в экономике и особенно населении. Иными словами, потенциально межклановые трения в сочетании с тяжёлыми проблемами Ферганы делают ситуацию достаточно взрывоопасной, тем более, что горючего материала (в том числе этнических узбеков) достаточно в соседнем Афганистане. В целом, известное высказывание Дональда Карлайла, обстоятельно изучавший положение дел в этом регионе Узбекистана, достаточно актуально до сих пор. «Не следует недооценивать те трудности, с которыми придется справляться Каримову в подверженной взрывам Ферганской долине. Согласно бытующему на Западе мнению, Ташкент преувеличивает угрозу исламского фундаментализма. Может быть, это и верно, но до какой-то степени. Однако ни в коей мере нельзя согласиться с тем, что страхи Каримова основаны на мираже. Фергана — не горшок, в котором продукты свариваются в однородную массу, а бурлящий котел экономических, религиозных и этнических трений, готовый в любой момент выкипеть с самыми ужасными последствиями для Узбекистана, Таджикистана и Кыргызстана».

На этом фоне (и на фоне каримовских претензий на региональное доминирование) Ташкент проявлял странную беспечность по отношению к собственному военному потенциалу. Численность сухопутных войск составляет лишь 40 тыс. человек (порядка 0,01% от численности населения). Несмотря на то, что в наследство от СССР Ташкенту досталась огромная база хранения в Термезе, на вооружении лишь 170 условно современных танков Т-72 и Т64, плюс небольшое количество Т-80. ВВС, относительно заметные ещё в начале «нулевых», сильно деградировали (так, небоеспособны практически все стоявшие на вооружении бомбардировщики Су-24) и теперь ударная авиация Узбекистана, по сути, сводится к двум десяткам штурмовиков Су-25, дополненных немногочисленными боеспособными истребителями Су-27 и Миг-29 (12 и 13 соответственно). Низкая оплата, неуставные отношения и коррупция дополняют картину. В целом, Узбекистан не справится с серьёзным военным вызовом в одиночку.

Более долгосрочные вызовы связаны, во-первых, с частичным исчерпанием ресурсной базы. Так, добыча газа падает при росте потребления, что довольно скоро превратит Узбекистан в импортёра. Равным образом, всё сильнее ощущается дефицит водных ресурсов, особенно в западной части страны. Между тем, орошаемое земледелие, потребляющее до 90% воды, составляет основу сельского хозяйства Узбекистана и генерирует значительную часть экспортной прибыли.

Во-вторых, с необходимостью трансформации нынешней экономической модели, которая, при сохранении нынешних темпов роста, довольно скоро перестанет соответствовать реалиям. Насколько неприятными могут быть последствия безудержного этатизма, хорошо видно на примере Белоруссии.

В-третьих, при возникновении кризиса могут всплыть застарелые межэтнические трения. Так, по официальной версии, узбеки составляют 78% населения страны (2000 г.), однако на практике это лишь следствие политики искусственной «узбекизации», проводившейся ещё с советских времён вполне в духе украинского сценария. В реальности под узбекским «брендом» скрывается, например, огромное (порядка 20%) таджикоязычное меньшинство. При этом занимавшему вполне националистичную позицию Каримову приписывают «частично таджикское» происхождение. Весьма велика доля этнических таджиков и других меньшинств и в самаркандском клане. Позиции таджикских националистов были радикально подорваны гражданской войной в республике, а нынешний Душанбе — сомнительный центр притяжения даже для «соотечественников». Однако в случае кризиса таджикский вопрос может всплыть вновь, чего давно и явно опасается официальный Ташкент, проводящий откровенно агрессивную политику в отношении соседа.

Однако это теории. Куда ближе к практике проблема Каракалпакии, едва не обернувшая вполне реальной вспышкой сепаратизма в начале 90-х. Этнически каракалпаки намного ближе к казахам, чем к узбекам, с 1924-го по 1936-й их автономия входила в состав КазССР. Караклпакский вопрос обострился в 80-х, когда из-за экологической катастрофы Арала регион столкнулся с нарастающим валом экономических проблем. В итоге в 1991—1992-м Каракалпакией руководил сторонник независимости. Договор о вхождении республики в Узбекистан был подписан лишь в 1993-м, при этом он был срочным (на 20 лет) и предусматривал право выхода из юрисдикции Ташкента. Впоследствии Каримов постепенно «зачистил» местных серпаратистов (порядка 2 тыс. находились в заключении в 2010-х), однако в целом регион до сих пор сохраняет значительный протестный потенциал. При этом, несмотря на огромную миграцию (до четверти населения) и «узбекизацию» региона, каракалпаки и казахи всё ещё численно преобладают над узбеками.

Иными словами, для Москвы Узбекистан потенциально очень интересный, но и потенциально проблемный партнёр. При этом смерть Каримова открывает перед ней очевидное окно возможностей. Ташкентский старожил, в духе позднесоветской партийной элиты, был вполне сложившимся антисоветчиком, проецируя это отношение и на современную Россию (здесь проглядывают очевидные параллели с Украиной). При этом «монархический» узбекский режим, естественно, не был свободен от влияния личностного фактора во внешней политике. В тоже время, настроения в пользу сближения с Россией и Казахстаном в Узбекистане достаточно сильны. Самое худшее, что можно сделать в этом случае — не использовать эту возможность.

EurAsia Daily. 29.09.2016