«План Меркель» провалился?

Что стоит за предложением Берлина о переговорах с Москвой? 

Дмитрий Евстафьев

Предложение министра иностранных дел ФРГ Ф.-В. Штайнмайера о начале диалога по новому режиму контроля над вооружениями, которое прозвучало в его недавней статье в газете Frankfurter Allgemeine Zeitung стало крайне любопытным симптомом, отражающим, вероятно, позицию той части европейской элиты, которая понимает тупиковость нынешней жестко антироссийской политики Запада.

Конечно, Штайнмайер пытается возложить всю ответственность за обострение ситуации на Москву, выводя все беды Европы из воссоединения России с Крымом и забывая о том, что к моменту возникновения ситуации вокруг Крыма доверия между Россией и Западом уже не существовало. И это, – несмотря на то, что к текущим действиям НАТО германский министр иностранных дел относится вполне критически. Это показывает всю мощь антироссийской политической инерции, с которой Москва может столкнуться, если действительно пойдет по пути нормализации отношений с Западом.

Тем не менее, новые идеи стоят того, чтобы принять этот «пас» от, вероятно, самой здравомыслящей части европейской элиты. Другой европейской элиты ни у России, ни у других стран, вероятно, еще долго не будет.

В основе предложений Штайнмайера лежат две посылки:

Первая. Немецкий вице-канцлер акцентирует необходимость говорить с Россией «единым голосом», хотя и облекает это в мягкие формы. У Штайнмайера и стоящих за ним сил, видимо, вызревает понимание, что сохранить после 2017 г. германское лидерство в Евросоюзе в прежнем формате (фактического экономического диктата) будет сложно.

«Модель Меркель» для ЕС себя, вероятно, исчерпала, причем, как политически, так и экономически. А переговорный процесс с Россией при ведущей роли Берлина, может стать важным элементом борьбы за будущее лидерство в ЕС.

Но сейчас однозначного преимущества у Германии в контактах с Россией уже нет. Меркель утратила наследство «великих канцлеров» прошлого и начинать придется почти с нуля.

Вторая. Штайнмайер говорит о некоем переговорном процессе (прежде всего, по снижению уровня военной напряженности), причем процесс и является результатом. А его начало будет само по себе означать и снижение напряженности, которая начала всерьез волновать европейские элиты, и возможность выторговывать у России разного рода уступки, в том числе и стратегические.

Нет ли тут желания осуществить в отношении современной России ту же комбинацию, которую Запад провернул в отношении позднего СССР и лично М. Горбачева: «уступки в обмен на диалог»?

Похоже, Берлин по-прежнему убежден, что Россия настолько заинтересована в диалоге с Европой и, прежде всего, с Германией, что готова на односторонние уступки.

И все же, игнорировать «заявку» Штайнмайера не стоит.

Но для того, чтобы начать серьезно разговаривать о такой серьезной материи, как европейская безопасность, нужно поставить несколько принципиальных вопросов:

• Насколько наши европейские партнеры считают возможным отделять политику от военной политики. «Разрядка», «перезагрузка» и прочие радостные для западного политика процессы были результатом комплексного снижения напряженности, как в политической, так и военно-силовой сфере. Пока выглядит маловероятным, чтобы Россия согласилась на какие-то подвижки в военной области при сохранении даже не столько санкций, но таких опасных для европейской стабильности политических деклараций, как пресловутый «ультиматум Могерини» (требующий возврата Россией Крыма как условие нормализации отношений), который при определенных условиях может стать основой для серьезной дестабилизации на континенте.
• Насколько европейские элиты готовы (и насколько им будет позволено!) говорить не только о Европе и даже не только о НАТО, но и о действиях США, которые целый ряд шагов по обострению ситуации совершили вне формата НАТО. Например, оказывают прямую военную поддержку Украине, рассматривают вопрос о переброске своего тактического ядерного оружия в Европу или размещают в Европе элементы системы ПРО с ударным потенциалом. Без включения этих аспектов военной ситуации конструктивный диалог по вопросам безопасности в Европе маловероятен.
• Насколько возможно договариваться с Москвой о снижении уровня военно-силовой напряженности, постоянно наращивания антироссийскую пропагандистскую истерию, доходящую, порой, до уровня бытовой русофобии? Вероятно, в качестве первого шага, демонстрирующего серьезность намерений, было бы неплохо – если уж Ф.-В.Штайнмайер выражает мнение солидных кругов в германской элите – свернуть становящуюся уже просто неприличной антироссийскую пропаганду в Германии. Это не только подтвердит серьезность позиций сил, стремящихся к диалогу, но и будет способствовать формированию благоприятной атмосферы вокруг диалога.
• Будет ли включать диалог Европы с Россией снижение военной напряженности между Россией и Западом не только в собственно Европе, но и в сопредельных регионах. Например, в Центральной Азии, на Кавказе или на Среднем Востоке, где активность Запада и ЕС в том числе также носит антироссийский, а порой – и прямо дестабилизирующий характер?
• И, наконец, – а с кем Россия должна вести диалог? С национальными правительствами или брюссельской бюрократией? Слишком много суверенитета европейские страны, даже Германия, отдали Брюсселю, который имеет право «вето» теперь уже не только в сфере экономики. И это, - не говоря уже о той роли, которую в принятии решений в современной Европе имеет Вашингтон и едва ли это влияние в обозримой перспективе сократится, даже если президентом США станет Дональд Трамп.

Если проанализировать поставленные проблемы, то легко прийти следующему, принципиальному вопросу: а зачем России стремиться к диалогу с Европой, когда слишком многое так или иначе связано с позицией США?

Не проще ли России пытаться, прежде всего, наладить диалог с США? Так, что прежде чем претендовать на диалог с Россией, тем более по таким вопросам, как военная безопасность, Европе в целом и Германии в том числе, надо доказать свою геополитическую дееспособность.

Хотя сама по себе готовность к диалогу уже отрадна.

Евразия.Эксперт. 29.08.2016