Весна евразийского союза: хрупкие надежды
ЕврАзЭС долгое время казался невнятным придатком «бумажной интеграции» бывших советских республик. Но чудеса иногда случаются. Ритуальные заклинания по поводу неизбежности консолидации постсоветского пространства, видимо, не всегда бесплодны. Теперешние попытки наладить в рамках этого объединения результативное экономическое взаимодействие приобретают не просто зримые очертания, а выливаются в создание реально действующих институтов. Сформировался и функционирует Таможенный союз, провозглашено начало строительства Единого экономического пространства (ЕЭП), с января 2012 г. приступила к работе Евразийская экономическая комиссия (ЕЭК) – главный интеграционный и, что самое важное, наднациональный орган трех стран. Россия, Белоруссия и Казахстан заявили также о переходе к следующему этапу интеграции – созданию к 2015 г. Евразийского экономического союза (ЕЭС). Все это, несомненно, внушает оптимизм.
В перспективе речь может пойти и о ликвидации границ между тремя государствами и введении единой визы для иностранцев по типу шенгенской. Запад уже забеспокоился, заговорив о реинкарна ции, возрождении СССР, хотя на самом деле речь, конечно же, не идет о восстановлении единого государства. Как бы то ни было, дело сдвинулось с мертвой точки: центростремительные силы начинают преобладать над центробежными.
И вот здесь, впору предостеречь от излишней эйфории, для чего уместно вернуться к урокам несостоявшейся интеграции в рамках СНГ. Начну с того, что, практически подталкивая СССР к распаду, тогдашнее руководство России оказалось в плену двух ошибочных представлений. Первое – иллюзия «приползания», второе – теория «обузы». Оно наивно полагало, что страны – участ ницы СНГ будут вечно от нас зависеть и никуда не денутся, поскольку не состоятся в качестве дееспособных государств. В то же время считалось, что Россия быст рее устроится на «солнечной стороне жизни» и без них. Но и то и другое оказалось большой ошибкой. Все страны СНГ с самого начала взяли курс на полную независимость от Москвы, действуя в отношениях с ней по принципу: «максимум экономических выгод – минимум политических обязательств».
При создании СНГ на постсоветском пространстве не было учтено и такое исключительно важное обстоятельство, которое можно было бы обозначить как «барьер размерности». Дело в том, что формирование интеграционного блока существенно облегчается, если его потенциальные участники более или менее равновелики. Успех ЕС в значительной мере предопределен тем объективным обстоя тельством, что здесь имеются как крупные относительно равновеликие страны – Англия, Франция, ФРГ, Италия, так и малые – Голландия, Бельгия, Ирландия и др. Почему это важно? Потому что, передавая в наднациональный орган часть своего суверенитета, каждой стране приходится идти на компромисс, что- то получать и что- то отдавать. Возьмем французов и немцев. Первые хотели иметь единый сельскохозяйственный рынок, посколь ку были там сильны, а вторые – единый рынок промышленных товаров, где у них были доминирующие позиции.
В СНГ же на Россию приходится 65–70% всего экономического потенциала содружества. И в этом главная проблема. Ведь даже если бы все хотели новой интеграции, и никто не стремился бы в НАТО или в Евросоюз, то все равно столкнулись бы с крайне сложной проблемой – она как бы задана изначально, потому что страны экономически неравновесны. С кем и что должна согласовывать Россия, в какой наднациональный блок передавать часть своего суверенитета, если на нее приходится 2/3 всей экономики СНГ? России в принципе трудно координировать любые свои шаги с малыми государствами – скажем, с Молдовой, Киргизией, – а они, как правило, не имеют желания подчиняться ее правилам и нормам. Собственно, именно в этом и состоит «барьер размерности», который, конечно, есть и в ЕС, но там он значительно ниже, чем в СНГ. Членам Евросоюза значительно легче, чем в СНГ, находить компромиссы в увлекательной игре – «брать и давать». Россия слишком велика, чтобы быть равноправным парт нером, и это объективно затрудняет любую интеграцию с ее участием.
И все же «интеграционное окно» возможностей в рамках содружества есть. Это Таможенный союз, который в перспективе способен стать ядром будущего Евразийского союза. Тем более что зреет и политическая основа для региональной консолидации в связи с растущей активностью исламского фундаментализма.
Государствам – членам нового экономического союза необходимо инициировать совместную программу реструктуризации и диверсификации собственных эконо мик, используя оставшиеся заделы советского научно- технического потенциала. Правда, в наших руководящих кругах, и не только в наших, живуче представление, что вся советская промышленность – это сплошные «потемкинские деревни» и чем быст рее она исчезнет, тем будет лучше для всех. Так думать – серьезная ошибка. Если отказаться от попытки реанимации оставшейся, еще весьма приличной по международным меркам, части советского научно- технического потенциала, то все страны постсоветского мира неизбежно скатятся в зону «технологического захолустья». Координация национальных промышленных политик, которую должна инициировать Россия, становится здесь императивом.
Похоже, установка на получение односторонних преференций от России начинает сегодня уступать место более рациональным соображениям. Кажется, у новых независимых республик уходит страх перед возможностью восстановления российской империи, чего они боялись все эти 20 лет. Сейчас, по- видимому, происходит какой- то перелом. Тяготы существования в суровом глобальном мире последних лет начинают вроде бы взывать к необходимости совместного противодействия возрастающим угрозам и вызовам.
В то же время все разговоры о Евразийском союзе как альтернативе ЕС кажутся мне контрпродуктивными. Надо помнить, что интеграция в рамках Евросоюза основывается не только на экономических мотивах. Здесь есть некая социокультурная европейская установка, сплачивающая народы и государства, с какими бы острыми (как сегодня) кризисами они ни сталкивались. У нас пока такой нет. Классическая евразийская идея, если смотреть на вещи трезво, сегодня явно непригодна. Я имею в виду ту идеологию, которую разработали в 20-е годы русские эмигранты, пытаясь создать евразийскую политику как альтернативу Западу, который якобы обманул Россию, бросив ее на произвол судьбы. Такое евразийство не может быть восстановлено. И может ли вообще созреть некая общая идеология в условиях острого дефицита демократических традиций?
В общем, наши интеграционные предпосылки объективно слабее, чем в Евросоюзе. Но что касается чисто экономического аспекта интеграционных проектов, то при определенных условиях они перспективны, и здесь я не вижу никакой альтернативы российской щедрости. Мы не должны быть скрягами и бороться за каждый рубль или доллар в наших действиях, газовых или негазовых войнах. Если мы действительно хотим консолидировать постсоветское пространство, то у нас нет никакого выбора, кроме как платить за интеграцию. В краткосрочном плане – это потери, в долгосрочном – однозначный выигрыш для всех, в том числе и для России.
Словом, говоря о перспективах реинтеграции, необходимо взвешенно и тщательно оценить все последствия принимаемых решений, чтобы не возникали новые иллюзии, утрата которых очень горька и тяжела, как показывает недавнее прошлое. Да, «процесс пошел», но хотелось бы, чтобы он шел в желаемом направлении …
Руслан Гринберг
